Под кардинальской мантией - Стенли Уаймэн

— Я искал его и не мог найти, — сказал я после некоторого молчания.

— Он был в деревне.

Мне очень хотелось продолжить этот разговор, но как ни далека была она от подозрений против меня, я не решился на это. Я пустился на другую хитрость.

— Мадемуазель де Кошфоре сегодня, кажется, не совсем здорова? — сказал я.

— Нездорова? — небрежно повторила она. — Да, сказать по правде, я боюсь этого. Она слишком много беспокоится о… человеке, которого мы любим.

Последние слова она произнесла с некоторою нерешительностью и затем с живостью посмотрела на меня. Мы сидели в эту минуту на каменной скамье, спинку которой образовала стена дома, и, к счастью, нависшая над нею ветка ползучего растения до некоторой степени закрывала мое лицо. Не будь этого, мадам могла бы многое прочитать на нем, потому что оно, наверное, изменилось при этих словах.

Но голосом я мог лучше управлять и поспешил как можно более невинным тоном ответить:

— Да, конечно.

— Он в Бососте, в Испании. Вы знали об этом, я вижу? — резко спросила она и опять пристально посмотрела мне в лицо.

— Да, — ответил я, начиная дрожать.

— Вероятно, вы слышали также, что он… что он иногда приезжает сюда? — продолжала она, понизив голос и вместе с тем придав ему оттенок настойчивости. — Или, если вы не слышали об этом, вы догадываетесь?

Я был в затруднении, что ответить, и на мгновение почувствовал себя как бы нависшим над пропастью. Не зная, насколько сведущим я могу выказать себя, я решил искать спасения в любезности. Я отвесил поклон и сказал:

— Было бы удивительно, если бы он не делал этого, находясь так близко и имея здесь подобный магнит, сударыня.

Она издала долгий судорожный вздох, вероятно, вспомнив об опасности этих свиданий, и снова облокотилась о стену. Я услышал еще один вздох, но она продолжала молчать. Через минуту она поднялась с места.

— Вечера становятся прохладны, — сказала она. — Я должна посмотреть, как чувствует себя мадемуазель. Иногда она бывает не в силах сойти к ужину. Если она не сойдет сегодня, то вам придется извинить также и мое отсутствие, мосье.

Я ответил то, что в таких случаях полагается, и задумчиво проводил ее глазами. Я чувствовал в эту минуту особенное отвращение к своей задаче и к тому низкому, презренному любопытству, которое она посеяла в моей душе. Эти женщины… Ах, я готов был их ненавидеть за их откровенность, за их глупую доверчивость, которая делала из них такую легкую добычу!

Чего хотела эта женщина, рассказывая мне все это? Оказать мне такой прием, обезоружить меня таким образом — значило создать неравный бой, в котором преимущество было не на моей стороне. Это придавало гадкий, — да, очень гадкий отпечаток всему моему делу!

И все-таки я терялся в догадках. Что могло побудить господина де Кошфоре возвратиться так скоро, если он действительно был теперь здесь? А с другой стороны, если это не его неожиданное прибытие поставило весь дом вверх дном, то в чем же дело? Кого выслеживал Клон? И что было причиной беспокойства госпожи де Кошфоре? Спустя несколько минут мое любопытство разгорелось с прежнею силой, и так как дамы не явились к ужину, то я имел полную свободу делать всевозможные догадки и в течение целого часа придумывал сотни объяснений. Но ни одно из них не удовлетворяло меня, и тайна оставалась тайной.

Ложная тревога, поднятая в этот вечер, еще более поставила меня в тупик. Приблизительно через час после ужина я сидел в саду на той же скамье — на мне был мой плащ, и я был занят курением, — как вдруг мадам, точно привидение, вышла из дома и, не заметив меня, углубилась в темноту, по направлению к конюшням. После некоторого колебания я последовал за нею.

Она пошла по дорожке вокруг конюшен, и сначала я не замечал ничего особенного в ее действиях, но когда она достигла западной стороны здания, она опять повернула к восточному крылу замка и таким образом вернулась в сад. Тут она пошла прямо по садовой дорожке, вступила в дверь гостиной и скрылась в комнатах, обойдя таким образом вокруг всего дома и притом ни разу не остановившись и не посмотрев ни направо, ни налево.

Признаюсь, я совершенно опешил. Я уселся на скамью, на которой раньше сидел, и сказал себе, что последнее наблюдение окончательно лишает меня надежды добраться до истины. Я был уверен, что она ни с кем не обменялась ни словом. Равным образом я был уверен и в том, что она не заметила моего присутствия. Но тогда для чего, спрашивается, она предприняла эту прогулку совершенно одна, без всякой защиты, среди ночи? Ни одна собака не залаяла, никто не пошевелился, а она ни разу не остановилась, не прислушалась, как сделал бы человек, ожидавший кого-нибудь встретить. Я ничего не понимал. И, пролежав без сна целым часом позже моего обычного времени, я так же был далек от разрешения загадки, как и прежде.

На следующий день опять ни одна из дам не явилась к обеду, и мне сказали, что мадемуазель нездорова. После скучного обеда, — отсутствие моих собеседниц было для меня более чувствительно, чем я ожидал, — я удалился на свое любимое место и погрузился в раздумье.

Погода была восхитительная, и в саду сидеть было очень приятно. Глядя на старомодные грядки и купол темно-зеленых ветвей, вдыхая благоухание цветов, я готов был думать, что я покинул Париж не три недели, а три месяца назад. Тишина окружала меня. Мне казалось, что я никогда не стремился ни к чему иному. Дикие голуби чуть слышно ворковали в тиши, да лишь по временам крик сойки нарушал лесное безмолвие. Было около часа пополудни и довольно жарко. Я, должно быть, задремал.

Вдруг, словно во сне, я увидел лицо Клона, наблюдавшее за мной из-за косяка двери. Он посмотрел на меня, спрятал голову, и я услышал шепот. Дверь потихоньку затворилась, и снова воцарилась тишина.

Но я уже совершенно проснулся и стал рассуждать. Очевидно, обитатели дома желали удостовериться, сплю ли я и могут ли они считать себя в безопасности. Очевидно, также, что я должен был воспользоваться этим и накрыть их. Поддавшись этому искушению, я осторожно встал с места и, наклонившись так, чтобы меня не было видно из-за подоконников, пробрался к восточному крылу здания мимо высокого тисового забора. Здесь царила та же тишина; никто не шевелился. Тщательно озираясь вокруг, я обошел около дома — в направлении, обратном тому, которое приняла вчера мадам, — и добрался до конюшен. Едва я остановился на секунду, как со двора вышли двое. Это были мадам и привратник.

Выйдя наружу, они остановились и стали смотреть вверх и вниз. Затем мадам сказала что-то слуге, и последний кивнул головой. Оставив его там, где он стоял, она быстрой, легкой походкой перешла через лужайку и скрылась между деревьями.