Драконий Катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Я постепенно выплывал из странного дурмана, подталкиваемый радостной легкостью, обретенной вместе с чужой силой, и вопрос лендерры воспринял уже более-менее осмысленно. Но ответила ей та половина меня, что пока и не думала уступать главенства после обжигающего подчинения:

— Ради прекращения дождя, рабыня.

Тристания скривилась:

— Ты бредишь, ренгехай.

— А ты вместе со мной, — ответил тот, другой я.

— Кто ты такой? — лендерра почти прошептала эти слова.

— Твой хозяин. — С этими словами зверь внутри меня исчез, окончательно вернув способность владеть собой.

Большое зеркало на стене комнаты вдруг отозвалось хрустальным звоном. Лендерра растерянно выдохнула, разжимая руки:

— Как ты красив, хозяин.

— Моркот вырос, — эхом добавила Валария, глядя на меня со странной смесью страха и нежности во взгляде.

— Что? — опомнился я и выбрался из объятий эльфы. Замерев, сообразил, что смотрю в глаза Тристании без всяких ухищрений — на равных. И мне это понравилось. Еще более странно ощущала себя спина — словно на нее накинули живой плащ из множества щекочущих нитей. И тело стало тяжелее, что ли. Я быстро подошел к зеркалу, аккуратно переступил через спящего Буниэля и уставился на свое отражение. Кожа сияла знакомой белизной, но это было единственное, что связывало того, кто отразился в стекле, с мальчишкой, которого в лесу подобрали эльфийки. Высокий гибкий хищник смотрел моими глазами из зеркала. Он обладал черной шевелюрой вполне нормальной длины эдак чуть ниже лопаток, по-эльфячьи острыми ушами и поджарым узким телом, в котором все стало соразмерно. Но были и отличия от тех эльфов, что до сих пор попадались мне на глаза. Прежде всего это были ногти — чуть сияющие черные осколки тьмы. И живые (ей-богу!) волосы — в какой-то момент черные пряди зашевелились, трогая плечи, словно здоровались.

Мрачная уверенность, что все правильно, проснулась в груди горячим зерном злости. На такого клюнет кто угодно — будь она хоть самой-самой асексуалкой в загнивании лет. Я развернулся к Тристании и ее спутникам. Три урукхая почтительно склонили головы, Валария с гримасой мировой скорби на лице сложила руки на груди, а Тристания медленно опустилась на колени и произнесла:

— Благослови слуг своих, моркот-анкх.

Я прекрасно понял ее последнее слово. Повелитель, Владыка, Царь… Выбирай и пользуйся, называется. И почему-то была абсолютная уверенность, что обращаться ко мне надо именно так. Иначе порву в клочья. Похоже, меня записали в легендарные Тузики, Рвущие Тапки… Я хохотнул и сказал, глядя на эльфиек:

— Чего стоим, кого ждем?

Валария совершенно непочтительно (хоть кто-то сохранил рассудок в бедламе) ответила:

— У нас теперь три большие проблемы, Сахарок. И одна из них, не самая большая — это ты сам. Думаю, сложно будет объяснить королям Кавана, что теперь им придется потесниться.

Я пожал плечами и сказал:

— Еще какие проблемы ты видишь?

— А вот. — Советница махнул рукой в сторону Родерии, без памяти валявшейся поперек постели, рядом с Николаем. — Королева Диодерия не поймет, с какой стати ее любимая фаворитка стала шицугехай какого-то мальчишки, пусть и черного моркота. И случилось это в даракале Шанталь лендерры Тристании. Боюсь, нам припишут бунт и измену.

— Давно пора растрясти вам тут порядки. — Я криво улыбнулся. — Кровопускание, правда, не выход, ну да ладно, разберемся. И для начала, Ларочка, о случившемся должны знать только те, кто сейчас находится в этой комнате.

— Рано или поздно все узнают, что случилось. Тебя не спрячешь. Как и ошейник на Родерии. — Валария так скривилась от моей фамильярности, словно зуб заныл.

— Не мои проблемы, — хмыкнул я. — Это будут проблемы тех, кто узнает и увидит. Они отупеют и ослепнут.

Валария вздрогнула, а Тристания радостно улыбнулась. Я задумчиво уставился на фаворитку, на шее которой начали проступать знаки подчинения. И они не были похожи на те, что носила Тристания. Они скорее напоминали ожог, тавро, какими на Земле метят скот. Это навело на мысль, что при подчинении имеет очень большое значение мое настроение. С Трис все было неожиданно и случайно. Лендерра отделалась легким шицу. А вот Родерия влипла по полной. Вся ярость из-за творимого местными с выходцами из моего мира сконцентрировалась на фаворитке, когда она начала истязать Кольку. И сила восприняла мое состояние как приказ.

Оставалось разобраться еще с одной проблемой, над которой следовало сначала подумать и найти пути проверки одной неприятной мысли. Если попаданцам тут всаживают фальшивую жизнь, то не стал ли и я обладателем такой подсаженной вселенной в голове? И не мерещится ли мне все это? А на деле меня сейчас пользуют во все дыры? От такого предположения стало… неуютно. Может ли сумасшедший проверить свою сумасшедшесть? Хороший вопрос, главное — вовремя. Я еще раз глянул на себя в зеркало. А ничего так голышок, симпатичный, коня им в мельницу! Все решим и со всем разберемся, пообещал я своему отражению. Я не философ Ленин, крови не боюсь, утоплю в ней не разбираясь. Но сначала…

— И зовите меня Террор.

Эльфийки настороженно уставились на меня, и Валария спросила:

— Разве Сахарок не лучше?

— Замолчи! — Тристания вскочила на ноги, обворожительно засветив сквозь струящуюся ночнушку некоторые части чудесного тела. — Ничтожество, ты не смеешь!

— Остынь, — приказал я, и лендерра послушно замолчала и замерла, склонив голову. — Пусть будет Сладкий Террор, я не против.

Валария почти испуганно уставилась на меня. Я же улыбнулся:

— Поверь, вам понравится. Знаешь почему?

Советница, сообразившая, что попала уже реально во что-то серьезное, дернула головой из стороны в сторону. Я провел кончиком языка по своей верхней губе и сказал:

— Потому что этот мир — мой.

Кажется, жизнь налаживаетя, проблемы ширятся, а урукхаи толстеют, не к месту подумалось в обрушившейся тишине.

Глава 12

ШИЛО В РЕБРАХ — НЕ К ДОБРУ

Следующие два дня мы всем скопом решали, как быть дальше. Все-таки такой скандал в благородном семействе — королевская фаворитка в рабстве, пусть и не по собственной прихоти (а я чего, я ничего…). Родерия пришла в себя только утром следующего дня после порабощения. Сопровождалось это буянством, руганью и праведным гневом до первого моего осуждающего взгляда. Дальше как отрезало — примерность так и поперла наружу. Вот что значит почтение к старшим. Пока Трис и Лара с вовсе не аристократическими выражениями вновь думали, что делать, я плотнее заобщался с рабами фаворитки.