Рандеву для трех сестер - Вера Колочкова

На самом деле, конечно, никаким слоном она при этом себя вовсе и не чувствовала, и дробины Светланы Ивановны иногда прилетали в нее весьма и весьма ощутимые. И ранили больно. И жизнь такая совсем не медом казалась. Одна только мыслишка подло-потаенная и грела – кончится же такая жизнь когда-нибудь… Правда, она гнала ее от себя торопливо. Не хотелось самой перед собой грешной быть. Наоборот – праведницей терпеливой хотелось себя чувствовать. Ты, мол, зловредная старушка, все норовишь по правой щеке меня ударить, а я промолчу гордо да левую тебе для удара подставлю…

В общем, прилетало ей от Светланы Ивановны и по правой щеке хорошо, и по левой. Иногда Инге казалось, что и сил у нее на завтрашний день уже не достанет. Сваливалась спать, как пулей подкошенная. А Светлана Ивановна могла ее и ночью требовательным своим криком разбудить – то водички ей свеженькой принеси, то чаю горячего, то штору на окне опусти – луна прямо в глаза светит…

Хорошо, хоть Анютка умным и спокойным ребенком росла. Училась хорошо, пропадала вечерами в своей балетной студии, трудилась над собой, как взрослая умная тетка. Вообще, с балетной этой ее студией тоже Инге мороки хватало. А денег сколько на сценические костюмы уходило – лучше и не считать. Но по сравнению с другими заботами, на ее голову свалившимися, морока эта была приятной даже. В общем, дочкой она своей вовсю гордилась. Да и Анютка в свободную минуту все норовила матери помочь – то посуду в раковине скопившуюся перемоет, то в магазин сбегает, а то и Светлану Ивановну от капризов отвлечет побасенками всякими из своей театрально-гастрольной жизни. Не девчонка – чистый ангел сероглазый.

И Родька ей помогал, как мог. Звонил каждый вечер практически, часто с работы встречал, чтоб просто до подъезда сумки с продуктами донести, а иногда и на целый выходной из дома вытаскивал, чтобы праздник души и тела устроить. Редко, правда, такие праздники у них случались. Не могла она надолго от Светланы Ивановны оторваться. Поначалу Инга все норовила к ней сиделку какую пристроить, но потом поняла – бесполезное это занятие. Не подпускала свекровь к себе сиделок. Из того же своего капризно-зловредного принципа: раз подрядилась перед моим сыном за квартиру – работай! И терпи! Что оставалось делать – она терпела. Только обстоятельства жизненные иногда так складываются, что одним терпением от них и не отделаешься. Вот как, например, при таких обстоятельствах она теперь должна на целую неделю уехать? Как Светлане Ивановне сказать про отца? Опять ведь кричать начнет, не выслушав даже. А пойти сказать все равно надо. Вот сейчас она сделает себе твердокаменное лицо, вдохнет-выдохнет перед дверью, войдет и скажет…

Черт, не успела… Пока с мыслями собиралась, уже в дверь позвонили. Уже Родька сиделку привез. Что ж, придется действовать по обстоятельствам, без предварительных всяких подготовительных разговоров. Перед фактом Светлану Ивановну ставить…

Вера проснулась рано – за окном еще темно было. Мокрая октябрьская неприютность дохнула холодной свежестью из открытой форточки, уговаривая поваляться в постели еще немного. Самая сласть – поспать в такую погоду. Оно так, конечно. Только не привыкла она к таким телячьим нежностям. Надо вставать, надо начинать обычный свой день. Успеть себя в порядок привести, отцу помочь с утренним туалетом, завтрак горячий ему сделать… Утро у нее длинное, емкое – все надо успеть, прежде чем из дома выскочить. А вечером не забыть обсудить с ним меню для семейного обеда. И чего он придумал с обедом этим… Ну ладно, всех дочерей к себе вызвал. Это понятно. Соскучился, может. Да и то – давно они здесь не были… А обед-то этот со всеми причиндалами зачем устраивать? Они же свои. Не велики гости. И так бы за стол сели. С чем бог послал…

Она потянулась сердито, села на постели, свесив ноги вниз. В комнате было холодно. Не топят еще, сволочи. Раньше в это время в доме уже вовсю жар стоял, а теперь на заводе начальство новое, экономят, котельную не запускают. Говорят, снега ж нет еще… И нет им дела, что все в своих домах мерзнут. И все отца добрым словом поминают – при нем такого безобразия не было. Он хоть и крут был, и своенравен, а народ его уважал. Именно за благополучную свою жизнь и уважал. Уж чего-чего, а сытого благополучия всем тогда хватало. В магазинах всего полно, цены – ниже некуда, в городе чистота, порядок. «Запретная зона», в общем. От остального бедного и грязного мира колючим забором отделенная. А что? Каждому по труду! Раз вредно трудишься – хорошо живешь. Это сейчас новое начальство ни с какими такими принципами считаться не хочет. Скажите, мол, спасибо и за то, что рабочие места для вас в новых условиях сохранили. А дальше – уже сами о себе заботьтесь, военно-промышленный комплекс, мол, и без того в упадочном состоянии находится, и недосуг ему трогательно заботиться еще и о человеческом факторе…

Вздохнув, Вера опустила ноги на ледяной пол, нащупала ступнями меховые тапочки. Поеживаясь, накинула на себя халат. Проходя мимо отцовской комнаты, постояла, прислушиваясь. Тихо. Потом вздрогнула от его спокойного насмешливого голоса:

– Ну что ты там замерла под дверью, Верочка? Зайди, я не сплю. Доброе утро, дорогая…

– Доброе утро, пап! – распахнула дверь его комнаты Вера. – Ну, как ты себя сегодня чувствуешь? Лучше тебе? Умыться сам встанешь или сюда принести?

– Сам встану, Верочка. На два-три дня еще сил достанет.

– Ну, пап… Ну зачем так говоришь! Какие два-три дня? Ты же молодцом держишься, все сам делаешь…

– Да, сам. Пока сам. Скажи, ты до девочек дозвонилась? Они приедут?

– Да. Конечно, пап! Я думаю, завтра вечером уже здесь будут. Самое крайнее – послезавтра к утру.

– Надя без мужа приедет? Ты ей сказала, чтоб без мужа?

– Да, пап. И Надя одна приедет, без Вадима, и Инга одна, без Анютки. Она у нее на гастроли опять укатила. Такая способная девочка, надо же! И умненькая, и танцует, как балерина настоящая…

– Хорошо, хорошо… А скажи, Верочка, ты о главной нашей с тобой тайне девочкам не проболталась случайно?

– Это о твоей болезни, пап? Нет, не проболталась… Да как же я посмею, если ты не велел… Что ты…

– Молодец, Верочка. Хотя теперь это уже и не суть важно…

– Что не важно, пап? Не поняла я… Что, уже можно все им рассказать, да?

– Да, Верочка, теперь уже можно. Да они и сами все поймут, когда меня увидят.

– А почему? Почему раньше нельзя было, а теперь можно?

– Ну… Просто потому, что раньше было так надо, Верочка.