МАРК КРАСС - Левицкий Михайлович

– Примерно это я и ожидал услышать в ответ, хотя мне искренне хотелось иметь такого друга, как ты, Архелай. Выслушай же мои условия мира с Митридатом. Прежде всего, царь должен уйти из Азии, Пафлагонии, Вифинии, Каппадокии и Галатии. Он передаст Риму, то есть мне, – поправился Сулла, – семьдесят обитых медью кораблей и выплатит две тысячи талантов. Жители Хиоса, увезенные в Понтийское царство, должны быть возвращены на родину. Это требование касается и угнанных в рабство македонян, оставшихся верными Риму. И последнее: должны быть выданы все находящиеся в плену римляне и италики, а также перебежчики.

– Условия твои очень суровы, я не могу принять их без согласия царя.

– Понимаю; если бы ты, Архелай, согласился с моими требованиями, то лишился бы головы, едва ступив на берег Азии. И все же постарайся уговорить своего повелителя принять то, что предложено мною сейчас. Я придерживаюсь старинного римского обычая не увеличивать после победы своих требований, но пусть Митридат не надеется выторговать хотя бы югер[11] земли.

Митридат

После встречи с Архелаем Сулла занялся окончательным подчинением Греции. Главные его силы вторглись в страну медов, совершавших частые набеги на соседнюю Македонию. Тем временем Архелай убрал все понтийские войска из греческих городов, ибо города эти все равно были осуждены на гибель.

Примерно наказав медов, Сулла возвратился в Македонию. Здесь он задержался недолго, так как его не знающие устали легионеры требовали вести их в богатую Азию. Желания войска и полководца совпадали, и они вскоре переправились через Геллеспонт.

Марк Красс ступил на азиатский берег во главе легиона. Седьмой, или, как его еще называли, Испанский легион был полностью укомплектован и получил орлов.

Оказавшись в Азии, Сулла не спешил: ведь у него было два противника, и надо было решить: на кого первого обрушить свой меч.

Тем временем пришли послы от Митридата и объявили о желании своего повелителя лично встретиться с Суллой. Проконсул дал согласие и отправился к окрестностям Дардана, где его ждал царь Понта. Суллу сопровождали лишь четыре когорты легионеров (примерно тысяча шестьсот человек) и двести всадников. Эскорт Митридата был гораздо более внушительным: в порту стояло двести кораблей, а за спиной царя выстроились двадцать тысяч гоплитов, шесть тысяч всадников и множество колесниц.

И вот, наконец, два могущественных вершителя судеб народов двинулись навстречу друг другу, вернее – враг врагу. Надо отметить, что даже незаурядная внешность каждого была достойна другого: если Сулла обладал рыжей шевелюрой и неповторимым молочно-красным цветом лица, то Митридат отличался просто гигантским ростом.

При этом понтийский царь был ловок, неутомим и кипел энергией, то есть обладал чертами, не свойственными крупным людям. Сформировать характер помогли трудные годы юности. В одиннадцать лет мальчик лишился отца – картина, довольно распространенная в царских домах Востока, где правители редко доживали до старости, и столь же редко умирали своей смертью.

Чтобы избежать участи отца, мальчик покинул синопский дворец и семь лет скитался по стране. Каждую ночь он менял место ночлега, добывая пищу охотой, а иногда и разбоем. Чаще всего юноша нападал на сборщиков налогов: он вполне справедливо утверждал, что берет то, что принадлежит ему по праву.

Ни дня не проведя на троне, молодой сын Митридата Эвергета стал живой легендой. Никто не мог сравниться с царственным юношей в беге, не было равных ему и в конных состязаниях. Он объезжал самых норовистых диких коней, мог, мчась во весь опор, поразить стрелой любую дичь. У молодого Митридата появилось много друзей в разных уголках страны, большей частью из простонародья. Везде он был желанным гостем, получал кров и пищу.

Достигнув совершеннолетия, Митридат явился в царский дворец и предъявил свои права на престол. Никто не посмел ему возразить. Правление свое он начал с того, что повелел умереть опекунам, назначенным в годы его малолетства, любезно предоставив им самим выбрать вид смерти.

Утвердившись на троне, Митридат продолжал удивлять своих подданных. Он побеждал в состязаниях – кто больше съест или выпьет – на пиршествах. Непревзойденны были и его любовные утехи: десятки жен и сотни наложниц ублажали царя, посещавшего за ночь по нескольку женщин.

Но не только в плотских утехах был силен царь. Митридат мог свободно изъясняться на языках двадцати двух азиатских народов. Его постоянно окружали греческие философы, поэты, историки, музыканты. Он собрал богатейшую коллекцию произведений искусства: картины, статуи, посуда, украшения, оружие, но особенно славилось его собрание драгоценных колец.

Много времени Митридат уделял изучению ядов и противоядий. В этой науке он также немало преуспел. Царь Понта приучил свой организм к действию самых распространенных ядов. И это было весьма кстати: сильный правитель на Востоке всегда вызывал ненависть, страх, зависть и, как следствие, возникало желание поскорее от него избавиться. Заговоры следовали один за другим, но Митридату всегда удавалось нанести удар первым. Пощады не было никому: по приказу царя уничтожили его мать, сестру, брата, троих сыновей и столько же дочерей.

Митридат не доверял никому, и ему приходилось самому выполнять работу, недостойную царя, а часто и опасную. Однажды он покинул дворец и не давал о себе знать целых четыре месяца. Все считали Митридата погибшим, однако делить власть и наследство царя не спешили. И правильно делали: Митридат вернулся здоровый и невредимый. Оказывается, он за это время обошел всю Переднюю Азию, посетил каждый ее народ, пусть даже самый малочисленный. А спустя несколько месяцев понтийское войско двинулось по пути, пройденному Митридатом.

Война для царя Понта была смыслом жизни, ничто не доставляло ему большего наслаждения, чем звуки битвы: лязг мечей, топот лошадей, крики раненых. Вид поверженного врага приносил царю больше радости, чем многочисленные обитательницы гарема.

Значительных успехов Митридат добился на востоке и на севере: его полководцы Неоптолем и Диофант разбили скифов, тавров, роксоланов и присоединили к Понту богатое Боспорское царство. Митридат покорил Колхиду с крупными торговыми городами Фазисом и Диоскуриадой; Малую Армению он превратил в свою сатрапию. Наконец царь обратил взор на запад: ему довольно легко удалось овладеть Малой Азией, включающей и римскую провинцию Азия. Самое время было остановиться, но успехи вскружили голову царя, лавры покорителя мира уже грезились ему наяву.

Высадка войск в Греции была величайшей ошибкой Митридата, и теперь могущественному владыке Востока приходилось смиренно просить мира у авантюриста, никого не представляющего в данный момент и ничего не имеющего, кроме нескольких десятков тысяч легионеров.

Приблизившись к Сулле, Митридат протянул ему руку. Однако тот никак не отреагировал на жест царя.

– Ты не хочешь подать мне руки?! – возмутился Митридат.

– Вначале скажи, согласен ли ты заключить мир на тех условиях, которые я объявил Архелаю.

– Не слишком ли много требуешь, Сулла? Я не твой пленник, за моими плечами стоит огромное войско, готовое умереть за своего повелителя.

– И оно умрет, если ты, царь, будешь несговорчив.

– Довольно угрожать друг другу, – подавил свой гнев Митридат. – Мы встретились для того, чтобы заключить мир.

– Так ты согласен на мои условия? Если нет, я возвращаюсь к легионам.

– Не спеши, проконсул, война не нужна ни мне, ни тебе. Новая битва лишь отдалит тебя от Рима. Нам обоим нужен мир, но твои требования слишком унизительны для царя Понта.

– Что же в них унизительного? Ты сохраняешь свое царство в неприкосновенности, возвращаешь прежним владельцам лишь захваченные земли. Я даже согласен простить резню италиков в Азии и пожать руку, уничтожившую восемьдесят тысяч беззащитных женщин, стариков, младенцев, хотя при других обстоятельствах ее следовало бы отрубить.

– Оставь мне флот и Пафлагонию – она принадлежала Понту до войны.

– Сказал ли тебе Архелай, что я не меняю решений? А теперь, когда мои легионы стоят в Азии, торговаться вообще бессмысленно.

– Честно признаться, когда Архелай уговаривал меня согласиться на твои предложения, я решил, что ты его подкупил. Теперь вижу, что напрасно оскорбил недоверием преданного Архелая. Сулла не стал более сговорчивым даже в виду моего лучшего войска, и мне ничего не остается делать, как принять твой мир.

– Я рад, что ты, наконец, понял меня и признал свою ошибку. Умение признавать свою неправоту дано лишь сильным людям, – искренне произнес Сулла. – Архелая ты напрасно подозревал в измене; пока тебе служат такие люди, как он, твои дела, Митридат Евпатор, не так уж плохи.

– С тобой, Сулла Счастливый, мы договорилась, хотя немного и не так, как мне хотелось… А как быть с Фимбрией? Он доставил мне немало неприятностей, и неизвестно, что у него на уме сейчас.