Расческа для Лысого - Мария Зайцева

А потом выкатываюсь прочь из машины, хорошенько саданув дверью напоследок.

И иду к подъезду. Ощущая, как он смотрит на меня. И этот взгляд его, как прикосновение, жадное и возбуждающее.

Но вот хер я повернусь.

Нагибаюсь, демостративно, кошечкой, подтягивая сползший гольф. Смотри, сука, чего ты лишился! Навсегда, тварь, навсегда!

Слышу за спиной автомобильный гудок, выпрямляюсь, медленно одергиваю юбочку и поднимаю руку, показывая ему средний палец, чтоб понял, куда я его посылаю. Если с первого раза не дошло.

Меня сейчас не заботит ни придурок-капитан, что может устроить мне веселье, ни то, что меня запросто увидят соседки и опять вложат Польке.

Нет, меня волнует только самый жесточайший облом в моей жизни и гад, который мне это облом обеспечил.

И он об этом пожалеет, вот клянусь, пожалеет!

Глава 9

Миша

Я отъезжаю от дома малявки буквально пару кварталов, чтоб совсем уж не палиться, а то, мало ли, за хлебом выскочит, а я тут, рядышком, как дебил, трусь.

Выхожу из машины, курю для успокоения нервяка и стояка, разминаюсь. Ничего, ничего, овечка малолетняя… Я тебя, бл*, воспитаю. Или не буду. Нахер геморрой?

А она же, бл*, ходячий геморрой, проблемная заноза в жопе. Опять я, Миха Лысый, в роли принца выступил. Ну вот охереть теперь. Она свою бедовую жопку во всякую херню сует, а я, значит, вытаскиваю. И даже оплаты за это дело достойной не беру. Благородный, хуле. Такое благородство в последний раз с Маринкой Ремневой проявил. Тоже не тронул. Хотя нет, здесь есть разница. Маринку я вообще не тронул, а это стервотину… Очень даже хорошо потрогал. Так хорошо, что до сих пор от воспоминаний член дергается заинтересованно. У меня. У взрослого мужика под сраку лет. Встает при одном воспоминании о трахе с мелкой оторвой. Тут не поймешь, радоваться или огорчаться. Радоваться, что, типа, стоит и огого еще, а огорчаться… Не, не надо огорчаться.

Надо бы все же посмотреть, не намылится ли она куда-нибудь сегодня? А то я ж ее обломал круто. С кайфом прямо. Может и рвануть, если загорится. Но думаю, вряд ли. После сегодняшнего приключения с ментом. Кстати, насчет мента.

Я вытаскиваю сотовый, набираю одному из нужных людей, которых я уже успел поймать в этом городе:

– Приветствую. Глянь мне опера одного, у вас в городе, Василий Хлыст.

– Привет, Миш. – Густой бас начальника следственного отдела, звучит спокойно, – нафига он тебе?

– Знаешь его?

– Да, сталкивался.

– И как?

– Что конкретно тебя интересует?

– Что за человек.

– Обычный человек. Пару раз ловили на взятках, но свои покрывают. Особо не усердствует, слова понимает.

– Женат?

– Не в курсе. Тебе срочно?

– Да. И мне бы на него данные, Вить, особенно проколы.

– Зачем он тебе, Миш? Обычный человечек, не особо умный, не особо наглый.

– Да так… Встретился… Не понравился…

– А конкретнее? Чем не понравился? Давай внушение сделаем. Я с его руководством на днях на рыбалку еду…

– Пока не надо, Вить. Просто данные.

– Ну хорошо. Но сам не трудись, если что. И, может, с нами рванешь? Здесь такие сомы водятся…

– Спасибо, подумаю.

Я отключаюсь, опять прикуриваю. Все же не могу привыкнуть общаться с ментами. Никак. Столько лет уже прошло, а все равно периодически от их повадок злобой бьет. И поэтому ни на какую рыбалку я не поеду. Хотя надо бы. Хотя… Нахер не надо. Ремнев приедет, пусть с ними в десны и целуется. Не моя печаль. Просто кто ж виноват, что у нас все так? Что менты в деловыми всегда в одной упряжке бегали? Это только в кино красиво про противостояние поется. А в реальности, рука руку моет. На таком серьезном уровне по крайней мере. Мелочь под ногами может и рычит друг на друга, а если повыше, то либо дружба, либо нейтрал. А уж в небольших городах, хоть и областных центрах, вообще все друг с другом повязаны. Сложное плетение судеб на основе совместного прошлого школьного, институтского опыта, все водних кругах, все друг друга через щесть рукопожатий знают. Поэтому работать здесь одновременно просто и сложно. Просто, потому что приезжаешь уже с багажом, уже знаешь, к кому идти. И этот кто-то в тебе заинтересован. Ну еще бы, кто не заинтересуется возможностью срубить бабла. А Сухой – это бабло. И хорошее, для многих.

И вот так, от одного человека ты попадаешь в паутину связей, тебя, будущего партнера, апросто передают по цепочке, каждый старается понравиться, чтоб потом урвать свой кусок.

А сложно тоже как раз по этой причине.

Связи. Друзья, соседи, одноклассники, родственники, бывшие любовники, мужья, жены, внуки, дети, седьмая вода на киселе.

Если есть свой монополист, а он практически всегда есть, то часто вопрос не в деньгах уже. Вернее, не только в них. И поэтому приходится действовать на всех уровнях.

Раньше было такое, что приезжал тот же Ремнев в город, решал вопрос с землей дл строительства очередного объекта, а землю нужную просто не отдавали. Все, что угодно придумывали. И никакое хождение по инстанциям и вкачивание бабла не помогало. А потом выяснялось, что земля всег лишь принадлежит тому, кто не желает ее продавать. И не подвинешь этого человека. Никак. Потому что нет способов воздействия на него у власти. Никаких. Они-то знают, что лучше не трогать, даже за серьезные бабки, потому что тронь дерьмо – и зальет по самые уши. И казачок-то, Ремнев, уедет, а они останутся.

И очень часто и не стоит даже пытаться. Только если уж очень хороший куш светит, и Сухой настаивает.

А в остальном… Овчинка выделки не стоит. Вот и получалось, что время потрачено, бабки потрачены, а выхлопа нет.

Теперь, когда я на Сухого работаю, такие проколы случаются редко. Потому что я сначала все выясняю.

И вот в этот раз также. Уже неделю здесь. С деловыми пообщался. Приняли с душой. С ментами тоже пообщался. Тоже с душой.

Теперь отчет Сухому. Не особо хороший. Потому что здесь, в отличие от многих других мест, есть свой крупняк. И серьезный, очень серьезный. И я как раз выяснял, насколько, когда пришлось в очередной раз спасать принцессу от дракона.

И, в отличие от Вити, я не думаю, что дракон так себе. Не дракон он, конечно, но и псина укусить может и бешенством заразить.

По крайней мере, глаза у него были дурные. Мне не понравилось. И то, как он стервочке грозил,