Сицилиец - Марио Пьюзо

Там был лимонный сад, роща могучих оливковых деревьев, древних, как сам Христос. Были плантация бамбука и бойня, куда они отправляли своих овец из стада, и свиней из загонов. Куры и индюшки толпами гуляли на воле. Каждый день монахи ели мясо со спагетти, пили домашнее вино из собственного огромного погреба и торговали на черном рынке, чтобы покупать табак, который они курили, как черти.

Но и работали они много. Целый день трудились босиком, в сутанах, поддернутых до колен, пот бежал у них по лицам. На головах с тонзурами они для зашиты от солнца носили немыслимые американские фетровые шляпы, черные и коричневые, которые аббат приобрел у какого-то офицера-снабженца при военном правительстве за бочонок вина. Монахи носили эти шляпы совершенно по-разному: одни — с опущенными полями, другие — с полями, задранными вверх и образующими желоба, где они держали сигареты. Аббат возненавидел эти шляпы и разрешал носить их только для работы в поле.

Четыре недели Гильяно жил как один из монахов. К удивлению аббата, он много трудился в поле и помогал другим монахам носить тяжелые корзины с фруктами и оливками на склад. По мере того как Гильяно выздоравливал, он получал все большее удовольствие от работы, ему нравилось показывать свою силу. Ему давали нести целую пирамиду корзин, и колени у него ни разу не дрогнули. Аббат гордился им и сказал, что он может оставаться сколько захочет — у него задатки настоящего божьего служителя.

Эти четыре недели Тури Гильяно был счастлив. Ему тоже нравился старый аббат, который относился к нему с полным доверием и поверял монастырские секреты. Старик хвастался, что вся монастырская продукция прямиком идет на черный рынок, а не на продовольственные склады. За исключением вина, которое поглощают сами монахи. По ночам идет картежная игра и пьянка и даже тайком приводят женщин, но на все это аббат закрывал глаза.

Одним дождливым днем аббат показал Тури еще одно крыло монастыря, где у них был склад. Он был забит всякими священными реликвиями, изготовленными умелой бригадой старых монахов. Аббат, как и всякий торговец, сокрушался по поводу наступления тяжелых времен.

— До войны у нас дела шли прекрасно, — вздыхал он. — Этот склад никогда не был загружен больше, чем наполовину. Ты только посмотри, какие у нас тут сокровища. Кость рыбы, пойманной Христом. Хлеб, который нес Моисей на пути в Землю обетованную…

Он приостановился, с нескрываемым удовольствием наблюдая за удивленным лицом Гильяно. Затем его костлявое лицо исказила ухмылка. Пнув ногой гору деревянных дощечек, он сказал чуть ли не с ликованием:

— Вот это было нашим лучшим товаром. Сотни кусочков креста, на котором распяли нашего Господа. А в этом бидоне — останки любого святого, какого хочешь. На Сицилии не найти дома, в котором не было бы мощей какого-нибудь святого. А в специальной кладовой под замком мы держим тринадцать рук святого Андрея, три головы Иоанна Крестителя и семь комплектов доспехов, которые носила Жанна д’Арк. Зимой наши монахи отправляются по городам и весям продавать эти сокровища.

Тут уж Тури рассмеялся, и аббат улыбнулся ему. А Гильяно думал о том, что бедняков всегда обманывали даже те, кто указывал дорогу к спасению. Это важное обстоятельство стоило запомнить.

Человека столь молодого не могла не ошеломить встреча с таким мастером лицемерия.

Аббат решил, что дон Кроче должен наставить Тури Гильяно на путь истинный.

Однажды, когда Тури отдыхал на своем ложе, к нему пришел неизвестный посетитель. Аббат представил его как отца Беньямино Мало, близкого друга, а затем оставил их вдвоем.

— Мой дорогой юноша, — сказал заботливо отец Беньямино, — надеюсь, ты совсем выздоровел после своей раны. Святой аббат говорит, что это было поистине чудо.

— Божья милость, — вежливо сказал Гильяно.

И отец Беньямино склонил голову, словно это он получил благословение.

Гильяно изучал его. Этот священник никогда не работал в поле. Подол его сутаны был чересчур чистым, лицо — излишне белым, руки — чересчур мягкими. Но лицо было достаточно благообразное, в нем читались кротость и христианское смирение.

Голос тоже был мягкий и нежный.

— Сын мой, — сказал отец Беньямино, — я выслушаю твою исповедь и дам тебе отпущение грехов. Избавленный от греха, ты можешь идти в мир с чистым сердцем.

Тури Гильяно внимательно посмотрел на священника, обладавшего такой силой.

— Простите меня, отец, — сказал он. — Я еще не дошел до покаяния, и это было бы лицемерием с моей стороны, если бы я решил сейчас исповедоваться. Но спасибо за благословение.

Священник кивнул и сказал:

— Да, это лишь усугубит твои прегрешения. Но у меня есть другое предложение, которое, вероятно, имеет более практический смысл в мире сем. Мой брат, дон Кроче, прислал меня спросить, не хочешь ли ты укрыться у него в Виллабе. Тебе будут хорошо платить, и, конечно, ты понимаешь, что власти никогда не осмелятся потревожить тебя, пока ты находишься под его покровительством.

Гильяно крайне удивился, узнав о том, что весть о его деяниях достигла ушей такого человека, как дон Кроче. Он понимал, что должен быть осторожен. Он питал отвращение к мафии и совсем не хотел попасть в ее паутину.

— Это очень большая честь, — сказал он. — Благодарю вас и вашего брата. Но я должен посоветоваться с семьей, я должен уважать желание моих родителей. Так что пока разрешите мне отклонить ваше доброе предложение. — Он увидел, что священник удивлен. Кто на Сицилии откажется от защиты дона Кроче? Поэтому добавил: — Может, через две-три недели я передумаю и приеду к вам в Виллабу.

Отец Беньямино, несколько оправившись от удивления, поднял для благословения руку.

— Да будет Бог с тобой, сын мой, — сказал он. — Тебе всегда будут рады в доме моего брата.

Он сотворил крестное знамение и вышел.

Тури Гильяно понимал, что пора уходить из монастыря. Когда Аспану Пишотта зашел к нему в тот вечер, Гильяно дал указание готовить его возвращение в большой мир. Он видел, что друг его изменился, как изменился и он сам. Пишотта не заколебался и не стал возражать, услышав о том, что, как он понимал, перевернет его жизнь. Наконец Гильяно сказал:

— Аспану, ты можешь пойти со мной, а можешь остаться в семье. Поступай, как считаешь нужным. Пишотта улыбнулся.

— Думаешь, я уступлю тебе все удовольствия и всю славу? Позволю тебе забавляться в горах, а сам буду водить ослов на работу и собирать оливки? А как же наша дружба? Чтобы ты жил один в горах, когда мы с детских лет вместе играли и трудились? Только когда ты свободно вернешься в Монтелепре, вернусь и я. Я приду за тобой через четыре дня.

Эти четыре дня Пишотта был очень занят. Он уже выследил контрабандиста на лошади, который предлагал отыскать раненого Гильяно. Его звали Маркуцци, человек он был опасный, занимавшийся контрабандой по крупному под защитой дона Кроче и Гвидо Кинтаны. Его дядя был одним из главарей мафии.

Пишотта выяснил, что Маркуцци регулярно совершает поездки из Монтелепре в Кастелламмаре. Аспану знал крестьянина, который держал мулов для контрабандиста, и когда увидел, что животных забрали с пастбища и отвели в стойло около городка, понял, что Маркуцци на другой день отправляется в путь. На рассвете Пишотта расположился на дороге, которой должен воспользоваться Маркуцци, и стал ждать. У него была лупара — многие сицилийские семьи держали ее дома как часть инвентаря…

Он решил убить Маркуцци не только потому, что контрабандист предложил полиции добить раненого Гильяно, но и потому, что тот хвастался этим перед друзьями. Убив контрабандиста, он тем самым предостережет всякого, кто захочет предать Гильяно. К тому же Пишотте нужно было оружие, которое, как он знал, Маркуцци возил с собой.

Ему не пришлось долго ждать. Маркуцци вел пустых мулов, чтобы забрать товар в Кастелламмаре, и был беспечен. Он ехал на переднем муле вниз по горной тропе, перекинув ружье через плечо, вместо того чтобы держать его на изготовку. Когда он заметил Пишотту, оказавшегося перед ним на тропе, то не встревожился. Ведь он увидел всего лишь невысокого худощавого парнишку с тонкими фатоватыми усиками и какой-то раздраженной улыбкой. Лишь когда Пишотта вытащил из-под куртки лупару, Маркуцци насторожился.

— Ты просчитался, — буркнул он. — Я еще не забрал товар.

И эти мулы под защитой «Друзей». Не дури и найди себе другого клиента.

— Мне нужна только твоя жизнь, — тихо произнес Пишотта, и улыбка его стала жесткой. — Однажды ты захотел стать героем в глазах полиции. Два-три месяца назад, помнишь?

Маркуцци вспомнил. Он словно случайно повернул мула боком, чтобы прикрыть руку от взгляда Пишотты. А сам сунул ее за пояс и, вытащим пистолет, дернул мула за уздечку, чтобы развернуться и выстрелить. Последнее, что он увидел, была улыбка Пишотты, когда выстрел лупары выбил тело Маркуцци из седла и бросил на землю.