Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов - Жан Тьерио

Появление в 1935 году первого радиоприемника было настоящим событием. Впервые в гостиную ворвался огромный мир. Политические деятели, чьи речи публиковались в газетах, стали гораздо ближе, как и события, происходившие в мире, где на горизонте уже сгущались тучи. Маргарет с волнением вспоминает, как все семейство собиралось вокруг лампового приемника марки «Филипс», чтобы, несмотря на легкое потрескивание, послушать короля Георга VI, объявившего о вступлении Англии в войну, или раздраженного, ворчливого Черчилля, сулившего «кровь, пот и слезы». Робертсы слушали и классическую музыку, и радиоспектакли, а когда родителей не было дома, из радиоприемника доносились звуки легкой музыки, всякие танцевальные ритмы, которые наверняка не пришлись бы им по вкусу и встретили сопротивление их сурового и мрачного ригоризма.

Беатрис занималась воспитанием дочерей, обучала их игре на пианино, вышиванию, шитью, глажке белья, приготовлению пищи, ведению хозяйства. Несмотря на имевшуюся домработницу, будущие хозяйки и матери семейств должны были научиться все делать сами: печь хлеб, натирать мастикой полы, полировать мебель, менять постельное белье. Мэгги, похоже, стала «асом» по выпечке кексов и «королевой» приготовления ростбифа с семенами вереска. Стоит ли говорить о том, что уровень культуры миссис Робертс, увлеченной хозяйственными делами, был гораздо ниже уровня мужа. В одном из интервью ее дочь, ставшая депутатом парламента, чуть пренебрежительно высказалась о ней так: «Мама не принимала участия в домашних дискуссиях. Она чаще всего удалялась на кухню». Чуть позже она добавила: «После пятнадцати лет совместной жизни нам нечего было сказать друг другу… Но это не ее вина. Все время находясь дома, она была одержима домом». Короче говоря, образцовая девушка выбрала для себя совсем другой идеал.

Тайный сад, тайная трещина

Если в своих мемуарах Маргарет Тэтчер и предается ритуальному вознесению похвал «очень сплоченному семейству Робертсов», у нас все же нет полной уверенности в том, что в действительности картина была столь уж идиллической. Похоже, брак ее родителей представлял собой «джентльменское соглашение», довольно распространенное в те времена. «Сплоченность» — весьма подходящее слово, чтобы говорить о взаимных обязательствах, за которыми скрывалось глубокое равнодушие. В детстве и юности Маргарет не заметно ни единого следа нежности, рядом с ней были бесцветная сестра и отец, умевший пробуждать в ней интерес ко многим вещам, но не ведавший, что такое ласка. Она никогда не испытывала чувства семейной сопричастности, которое сродни чувствам участников некоего заговора. По официальной версии, из-за необходимости постоянно обслуживать покупателей в лавке, а на деле, быть может, и по другим причинам члены семейства Робертсов никогда не ездили на каникулы вместе. Ежегодно Беатрис одна возила дочерей к морю, на скромный курорт Скергесс. Альфред проводил неделю в одиночестве, развлекаясь игрой в шары. Вероятно, безотчетно Мэгги от этого страдала.

Но что, несомненно, оставило в ее душе глубокий след, так это чувство экономии, возведенной в ранг главной добродетели, — еще одно наследие методизма. Хотя семья Робертсов жила в относительном достатке, в доме экономили на всем: никогда никакого алкоголя, только для гостей, да и для них спиртные напитки стали подавать только после войны. Одежду носили только сшитую своими руками, простую, без малейшего намека на украшения, ибо она должна быть практичной, удобной и ноской. «Не смотрите во все глаза на дешевую шубу, ведь драповое пальто хорошего покроя может оказаться гораздо более выгодной покупкой», — говорили в семье. «Главным правилом поведения родителей было найти вещи наилучшего качества, соответствовавшие их доходам». В конце 1930-х годов многие представители среднего класса обзаводились машинами, в семействе Робертсов об этом и речи не было, ведь это излишний расход на предмет роскоши. По правде говоря, мистер Робертс был первостатейным скрягой, и его скупость граничила со скопидомством. Простой пример: он требовал, чтобы домочадцы не выбрасывали обрывки веревок, а использовали их по второму и третьему разу. Если ко всему присовокупить лишения, связанные с войной, легко можно себе представить, в какой неприятной атмосфере всеобщей скупости прошли юные годы Маргарет. Она и сама рассказывала, как завидовала девочкам и девушкам-католичкам, их белым платьицам для первого причастия, их красивым разноцветным лентам, мальчикам из хора в красных стихарях, ведь это был другой, яркий мир, так резко контрастировавший с монотонным и тусклым миром лавки и ее дома, где никогда не было модных вещей и безделушек.

Конечно, теперь Маргарет может писать, что «это было трудно, но справедливо», хотя тогда мечтала об ином. Она признает, что пять церковных служб по воскресеньям было многовато. В особенности когда она открыла для себя новый мир: Лондон и его чары. Описание своего пребывания в столице у достопочтенного господина Скиннера, друга отца, можно отнести к числу самых волнующих воспоминаний ее юности. При чтении их ощущаешь ту свинцовую тяжесть, что угнетала нашу маленькую провинциалку из скучного городишки Средней Англии: «Самым главным событием в первые годы моей жизни, вероятно, была поездка в Лондон, когда мне исполнилось 12 лет <…>. Мое первое впечатление было совершенно невероятным. Лондон очаровал меня <…>. На городе лежал блеск столицы империи и столицы торговли. Впервые в жизни я увидела иностранцев, на некоторых из них были традиционные одеяния народов Индии и Африки <…>. Лондонские здания производили поразительное впечатление еще по одной причине: почерневшие от сажи, они поражали своей мрачноватой роскошью, постоянно напоминая мне о том, что я нахожусь в центре мира». Маргарет проделала путь «идеального туриста», посетив самые знаменитые места столицы и увидев Трафальгар-сквер и стаи тамошних голубей, Букингемский дворец, собор Святого Павла, где когда-то вел службы Сэмюэл Уэсли, Вестминстерский дворец, Биг-Бен, Тауэр, Уайтхолл, квартал, где расположены министерства. Она пишет: «Оказавшись на Даунинг-стрит, я, в отличие от Гарольда Вильсона[52], не имела предчувствия, что однажды мне выпадет честь сфотографироваться у подъезда дома № 10». Далее она добавляет: «Восторг мой достиг пика во время посещения Кэтфорд-театра в Льюишеме, где мы посмотрели знаменитую оперетту Зигмунда Ромберга „Песнь пустыни“. Я оказалась в каком-то ином мире, я была покорена, как была покорена дерзким героем Рэда Шедоу героиня оперетты <…>. Этот спектакль подарил мне ощущение того, что Талейран называл „радостью жизни“».