Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

Когда же эта роковая дуэль состоялась, потерянная и подавленная Евпраксия Николаевна под впечатлением случившегося написала мужу в имение Голубово, Псковской губернии, где они жили и где не раз бывал у них Пушкин, приезжая в свое родное Михайловское.

30 января 1837 года.

Е. Н. Вревская — мужу, барону Б. А. Вревскому[16]

«…Во вторник я хочу уехать из Петербурга, не ожидая сестры. Я больше не могу оставаться в этом городе, пребывание в котором во многих отношениях так для меня тяжело.

Пишу это письмо под впечатлением очень печального события, которое тебе также будет прискорбно. Бедный Пушкин дрался на дуэли со своим зятем Дантесом и был так опасно ранен, что прожил только один день. Вчера в два часа пополудни он скончался. Я никак не опомнюсь от етого происшествия, да и твое молчание меня очень беспокоит. Приготовь Маменьку к етой несчастной новости. Она ее очень огорчит. Бедный Пушкин! — Жена его в ужасном положении… Мне так грустно из-за император Павел I твоего молчания и этой злополучной новости, что я не могу больше тебе писать»{114}.

От «этой злополучной новости» содрогнулись и стар, и млад. Так, 15-летний Федор Достоевский воспринял кончину Поэта как свое личное горе. Позднее он признавался: «Если бы в нашей семье не было траура по скончавшейся матери, я просил бы позволения отца носить траур по Пушкину»{115}.

30 января 1837 года императрица Александра Федоровна писала своей фаворитке графине Софи Бобринской:

«Ваша вчерашняя записка! Такая взволнованная, вызванная потребностью поделиться со мной, потому что мы понимаем друг друга, и, когда сердце содрогается, мы думаем одна о другой. Этот только что угасший Гений, трагический конец гения истинно русского, однако ж иногда и сатанинского, как Байрон. — Эта молодая женщина возле гроба, как Ангел смерти, бледная, как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине, и, кто знает, не испытывает ли она рядом с угрызениями совести, помимо своей воли и другое чувство, которое увеличивает ее страдания. — Бедный Жорж, как он должен был страдать, узнав, что его противник испустил последний вздох. После этого, как ужасный контраст, я должна вам говорить о танцевальном утре, которое я устраиваю завтра, я вас предупреждаю об этом, чтобы Бархат[17] не пропустил и чтобы вы тоже пришли к вечеру»{116}.

В тот же вечер императрица посещает театр, где дают водевиль.

30 января 1837 года.

Из камер-фурьерского журнала:

«…В семь часов полудня съехались в Зимний дворец приглашенные к спектаклю обоего пола особы. В сорок минут восьмого часа в концертном зале в присутствии высочайших и приглашенных обоего пола особ представлены были на поставленной театральной сцене вначале российскими придворными актерами комедия-водевиль „Жена, каких много, или Муж, каких мало“, а после того французскими актерами водевиль.

Дамы, приглашенные во дворец, были в траурных платьях»{117}. (По случаю смерти герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха-Франца.)

Очевидно, что трагические события января 1837 года, в том числе и гибель Пушкина, занимали царскую семью. И если отклик императрицы Александры Федоровны на дуэль относится непосредственно к тому времени, то воспоминания ее средней дочери, великой княжны Ольги Николаевны[18], которой в год гибели Пушкина было всего 15 лет, относятся к началу 1840-х годов.

В своих мемуарах она писала: «Воздух был заряжен грозой. Ходили анонимные письма, обвиняющие красавицу Пушкину, жену поэта, в том, что она позволяет Дантесу ухаживать за ней. Негритянская кровь Пушкина вскипела. Папа́, который проявлял к нему интерес, как к славе России, и желая добра его жене, столь же доброй, как и красивой, приложил все усилия к тому, чтобы его успокоить. Бенкендорфу было поручено предпринять поиски автора писем. Друзья нашли только одно средство, чтобы обезоружить подозрения. Дантес должен был жениться на младшей сестре г-жи Пушкиной (на самом деле она была старшей из сестер. — Авт.), довольно мало интересной особе»{118}.

|

30 января 1837 года.

Из депеши вюртембергского посланника в Петербурге князя Гогенлоэ-Кирхберга:

«В среду 27 января в 4 часа дня вблизи столицы произошла дуэль на пистолетах между двумя свояками, а именно, между знаменитым поэтом Пушкиным и юным офицером Кавалергардского ее величества полка бароном Геккереном. Г. Пушкин был ранен смертельно, пуля пронзила его навылет. Противники стрелялись на расстоянии десяти шагов, и г. Пушкин, будучи уже ранен пулею, велел себя приподнять и выстрелил еще в своего противника, ранив его в правую руку. Причиной этой дуэли была ревность г. Пушкина, возбужденная анонимными письмами, которые с некоторых пор приходили на имя писателя и в которых говорилось об интимных отношениях, существовавших якобы между молодым бароном Геккереном и его красавицей-женой и продолжавшихся, несмотря на то, что последний, будучи спрошен по этому поводу Пушкиным, заявил ему, что любит не его жену, а его свояченицу, Екатерину Гончарову, на которой барон Геккерен и женился недели две тому назад. Г. Пушкин, узнав, что его противник ранен не опасно, сказал, как передают, своему секунданту: в таком случае придется начинать сызнова. С целью вызвать эту дуэль, г. Пушкин написал оскорбительнейшее письмо нидерландскому послу барону Геккерену, приемному отцу молодого человека, где он употребляет выражения, которые благопристойность не позволяет повторить, и где он всячески оскорбляет посла, так что примирить противников было невозможно. С первой же минуты возникли сильные опасения за жизнь г. Пушкина, и он скончался 29 января в 3 часа пополудни. Россия будет оплакивать его смерть, как утрату своего величайшего поэта, но преданнейшие из его друзей признали, что он слишком дал увлечь себя чувству мести. Секундантами в этом злополучном поединке были со стороны молодого барона Геккерена виконт д’Аршиак, состоящий при французском посольстве, а со стороны Пушкина — Данзас, полковник гвардейского саперного полка. Император, всегда готовый на поддержку несчастных, известил г. Пушкина, что в случае его смерти его величество позаботится о его жене и детях. Посол барон Геккерен рассчитывает также на помилование своего сына, ввиду того, что для молодого человека являлось совершенно невозможным избежать поединка, в коем оба противника обнаружили равное мужество. Виконт д’Аршиак должен завтра или послезавтра ехать курьером от французского посольства. Он надеется через некоторое время снова вернуться в С.-Петербург, где он был на отличном счету»{119}.