Вуду в мегаполисе - С. Блэк

Но уже направляясь в гетто, я отвлекся и стал думать о другом. Моя жена ждала меня дома с обедом. Мне пришлось позвонить ей и соврать, что я задерживаюсь на работе. Нельзя было говорить ей правду. Она знала о моих прежних отношениях с Тарой, и ей было бы очень неприятно.

Я подъехал к большим домам, выглядевшим, как тюремные бараки. В квартале было, вероятно, около двадцати разных зданий, и все угрюмые и уродливые.

Около одного их домов я увидел красивую женщину. Она была одета, как проститутка, и сбоку к ней прилепился мужчина. По улице сновали молодые люди. Из рук в руки переходили деньги и маленькие пакетики. Вокруг было много машин и много полиции. Поначалу меня это успокоило. Затем мне пришло в голову, что в случае чего полиция вполне может не защитить, а задержать или арестовать меня. Я блуждал в лабиринте зданий, медленно, как мантру, повторяя про себя номер дома и квартиры моего приятеля. Вдруг я увидел его самого — он, обеспокоенный, поджидал меня у подъезда.

Мы пожали руки и поулыбались друг другу. Затем возникла некоторая заминка, и мы поспешили войти в его темную квартиру. Пахло отвратительно. Было полно народу. В дальнем углу я заметил Тару. Она сидела, ритмично раскачиваясь взад-вперед. Я медленно подошел к ней. Ее глаза были навыкате — похоже было на то, что она накурилась марихуаны. Она, однако, узнала меня, промямлила несколько слов, хихикнула и снова стала таращиться и раскачиваться. Ее вид меня по-настоящему испугал.

Приятель провел меня в кухню и познакомил с молодой женщиной-служанкой. Она действительно была красива, и я почувствовал влечение к ней. Но не могу похвастаться, что вызвал в ней ответное чувство. Она лишь что-то фыркнула и отпихнула меня локтем.

Я вышел из кухни. Друг сказал мне, что она готовит «кое-что», чтобы отомстить своему любовнику, который ушел от нее к другой женщине и прихватил с собой ее деньги. Она просто обезумела. Слушая его рассказ, я собирался задать какой-то вопрос, но тут вдруг поймал на себе взгляд какого-то здоровенного негра, и замолчал.

Из кухни доносились странные звуки: как будто хлопанье крыльев. Я снова заглянул туда. В тусклом свете свеч я едва мог разобрать, что происходит. Если мои глаза не обманывали меня, служанка рубила головы цыплятам и собирала кровь в какой-то сосуд, что-то распевая над ним.

Сосуд был размером с кастрюлю, в каких варят суп. Емкостью он был, мне кажется, три-четыре кварты (1 кварта = 1,14 л.). Точнее не могу сказать. Пахло марихуаной, где-то били в тамтамы, мерцали свечи, женщина кружилась волчком, большой негр уставился на меня, цыплята прыгали в своем ящике — моей бедной голове было от чего пойти кругом. Я был напряжен, но пока еще не настолько, чтобы попросить выпить. Шепотом я спросил своего приятеля, как он дошел до такой странной жизни. Он только засмеялся, снова прикладываясь к своему косячку. Затянувшись, он передал его мне, но я отказался. Мое среднеклассовое воображение уже рисовало картины одна ужаснее другой: вот меня арестовывает полиция в этом притоне, вот меня лишают лицензии и позорят в газетах…

Вдруг показалось, что все кончено. Свечи замигали, музыка превратилась, «ведьма» куда-то исчезла. Я выглянул из кухни и не нашел ее нигде. Тогда я вернулся в кухню, и она снова стояла на своем месте.

Теперь она была более расслабленной. Нет, это слово не подходит. Она была менее напряженной. Махнула рукой моему другу, чтобы он подошел и посмотрел, что она приготовила. Он потащил меня с собой, ухватив за локоть. Я было заупрямился, но заметил, что большой негр уже стоит за моей спиной, — и тут же сдался.

Заглянув в сосуд, я ужаснулся. Там была фигурка человека с каплей крови на ней и иголкой, воткнутой в сердце. Мой ум заметался в поисках объяснения увиденному. Я отметил, что фигурка вдавлена в какую-то горелую, темную, тускло блестящую массу, похожую одновременно на пыль, уголь и мятую фольгу. Я попросил разрешения потрогать это — и получил отказ. У человеческой фигурки был торчащий вверх пенис. На нем-то и была капелька крови.

Все, включая женщину, вышли из кухни и вернулись к своим занятиям. Мне хотелось поговорить с женщиной, но я не знал, как начать. Словно читая мои мысли, она сказала: «Вы, белые, называете это вуду» и засмеялась.

Через пару дней мой приятель позвонил мне и я снова спросил его, как он оказался в такой странной и зловещей компании. Неудивительно, заметил я, что у него семейные проблемы. Он сказал: «Не торопись с выводами. Я просто думал, что тебе будет интересно. Помнишь, как ты в колледже увлекался книгами о вуду и вудуистской смерти?»

Я ответил: «Да, но одно дело увлекаться книгами, и совсем другое — жить среди всего этого. Зачем это тебе? Ты подавал большие надежды. Твоя жена всегда была такая веселая. А теперь она выглядит как зомби». На том конце провода было молчание. Наконец мой приятель сказал: «Я думал, что делаю тебе одолжение. Ну что ж…» и повесил трубку.

Я подумал, что погорячился насчет «зомби». На самом деле, решил я, его жена просто стала хиппи-наркоманкой. Но меня всегда поражало, как некоторые наркоманы похожи на зомби. Тогда я еще не читал и не мог читать работ Уэйда Дэвиса о «порошке зомби» (его книга «Змей и радуга» была опубликована только в 1985 году, а докторскую диссертацию («Этнобиология гаитянских зомби (этноботаника, воду и тетродотоксин)») он защитил в 1986.

В тот день «ведьма» не шла у меня из головы. Меня влекло к ней. Это было какое-то наваждение. Я все время думал о ней, принимая пациентов, а приехав домой, завалился спать.

На следующее утро мне было трудно вспомнить мои сновидения. Вместо материала сновидений всплывали какие-то воспоминания из моего детства. Я вспомнил, например, как прокалывал булавками жуков и представлял себе, что это мои враги или родители. Вспомнил, как я мучил кота, называя его именем кого-то другого.

В течение дня в сознание вторгались и другие воспоминания. Как я когда-то молился Богу, чтобы он убил моих врагов (согласно теории Фрейда, пожелание кому-то смерти — самое обычное дело у детей. Но за двенадцать лет своей собственной психотерапевтической практики я обнаружил, что около трети взрослых пациентов отрицает у себя такие явления. Мне кажется, что все взрослые иногда желают кому-то смерти, но эти мысли у них успешно подавляются). Никто ведь меня этому не учил. Я сам додумался.

Я размышлял: «Чем же все это отличается от того, что делала эта сумасшедшая ведьма у себя на кухне?» Возможно, разница была в том, что ее колдовство работало, а мои детские попытки быть могущественнее врагов не удавались. Я думал: «Все такого рода действия — и мои, и ее — представляют собой попытку быть сильным, то есть добиваться нужного результата, когда другие меры неэффективны или невозможны». Да, в детстве я неосознанно практиковал органическую примитивную религию (слово «примитивная» вовсе не означает в данном контексте, что современные религии лучше, чем древние. Я считаю, что современные как раз хуже). Я думал дальше: «Возможно, вуду — это как раз и есть первичная, изначальная религия. Я не добился успеха, а эта женщина, возможно, добивается. Я, белый человек, и двадцать лет спустя чувствую вину за свое детское смертоносное колдовство, а она не чувствует».

В следующий раз я столкнулся с вуду примерно через год, когда ко мне на прием пришла мулатка, страдавшая депрессией и постоянным беспокойством. Она была, кажется, с Гаити и работала проституткой. При этом она была католичкой и очень привлекательной особой. Ее тоже обманул любовник. И тогда ее подруга, тоже проститутка, порекомендовала ей прийти ко мне. У меня уже была репутация человека, который помогает разным странным людям в странных ситуациях. Но у меня была и обычная клиентура из среднего класса, и порой трудно было устраивать дела так, чтобы странные люди не смешивались с «нормальными» психами. Часто приходилось засиживаться в кабинете допоздна или приезжать на работу пораньше.

Итак, однажды около десяти вечера эта женщина пришла ко мне на очередной прием. К груди она прижимала большую сумку. Она улыбалась: «Возможно, мы теперь долго не увидимся. Кажется, я знаю, что нужно делать». Она полезла в сумку и вытащила куклу. Незамысловатую куклу ручной работы со светлыми волосами и голубыми глазами, в сердце и пах которой были воткнуты булавки. Я сразу же понял, в чем дело. Увидев мой ужас, она засмеялась, положила куклу на пол и сама легла рядом с ней. Она сказала: «Понимаешь, я использую таких кукол в моей работе. За это мне больше платят. Я вымазываю куклу в мужском соке, и это дает мне больше денег. Теперь я втыкаю булавки в эту куклу, и это дает мне наслаждение. Я мщу». Она снова засмеялась, поднялась с пола и убрала куклу в сумку.

От всего этого в голове у меня мутилось. Не зная, как реагировать, я пытался что-то придумать. Наверное, я выглядел дураком, и она не замедлила мне об этом сообщить. Я согласился с тем, что я дурак. и она собралась уходить. Я спросил ее, как насчет оплаты. И тогда она повернулась в дверях, улыбнулась и спросила: «За что, парень? Какое удовольствие ты мне доставил?» Что я мог ответить на это? Я уже не был уверен в том, что людям моей профессии стоит заниматься чем-либо, кроме банальных среднеклассовых недугов. Она ушла, и я тупо сидел, кивая зачем-то головой, когда вдруг заметил просовываемую под дверь бумажку. Похоже было на деньги. Я подошел и поднял две половинки пятидесятидолларовой купюры. Первым моим побуждением было поискать клейкую ленту. И вдруг по какому-то наитию я положил эти деньги в пепельницу и поджег их. Это не было жестом. Мне просто захотелось поскорее убрать эту женщину из моей жизни. И тут же я начал упрекать себя за суеверность.