Ричард Длинные Руки – граф - Гай Орловский

Затем Ипполит и дед Маклей играли на лютнях и дудели в медные трубы. Марманда выскочила на середину людской, руки подхватили подол платья, чтобы не наступить и не упасть, и, поднимая игриво выше надобности, пустилась в задорный пляс. Лицо разрумянилось, глаза блестят, как спелые маслины, в низком вырезе платья бурно подпрыгивают мощные шары.

Я откинулся к стене, на лице изобразил довольную улыбку, все мне здесь нравится, все прекрасно, я очень доволен, что попал к таким хорошим людям. Здесь, как уже понял, нет никаких признаков иерархии, как в замке Валленштейнов или вообще в любом замке. Леди Элинор царит в божественной выси, а все остальные – слуги. Как генерал, что разжаловал всех полковников, майоров и капитанов даже не в лейтенанты, а сразу в рядовые. Ну, разве что есть среди слуг сержанты и ефрейторы, но остальные – серая, бездумно выполняющая приказы скотинка.

Не знаю, хорошо это или плохо, из меня такой же хреновый монархист, как и демократ, но, похоже, леди Элинор после смерти мужа, старательно укрепляя свою шаткую власть, убрала всех, кто мог бы, пусть даже не оспаривая власти, как-то пытаться на нее влиять, поправлять, подавать советы. Все верно, у нее нет даже тех, кто мог бы что-то подсказать, посоветовать. Здесь, мне кажется, она перегнула. Даже у самых великих правителей были советники. Без советников шагу не делали Македонский, Аттила, Чингисхан, и славы их это не умалило.

Глава 6

Распахнулась дверь, вошел рослый и широкий парень, один из той тройки, что встречал леди на той стороне озера. Ипполит, не прерывая дудеть, помахал ему, парень улыбнулся широко и чисто, прошел вдоль лавок и сел ко мне напротив. Рубашка на груди распахнута, обнажая широкие выпуклые пластины абсолютно безволосой груди, сам крупный, лицо крупное, плечи и руки крупные, ладони как весла, он с удовольствием снимал с раскаленных углей поджаренное мясо, ничуть не обжигался, ел с удовольствием, часто и невпопад улыбался, лицо жизнерадостное и с таким румянцем, что обычно зовут девичьим, весь широкий, даже нескладный, но вызывающий симпатию даже у мужчин, что ревниво относятся к тем, кто выше или крупнее.

Он и мне улыбнулся несколько раз, я на всякий случай вызвал то ощущение, которое призрачный герцог Гельмольд называет прекогнией, ощутил минутную дурноту, но убедился, что в отношении меня у здоровяка нет никаких плохих или враждебных чувств. Он вообще, кажется, ко всем на свете настроен дружелюбно, всем готов помогать, всех защищать, всем сказать доброе или ободряющее слово.

Марманда, прервав танец, поспешно налила грибной похлебки в глубокую миску, опустила перед ним на стол.

– Раймон, чтоб все съел!

– Да что вы, тетя Марманда, – сказал он, застеснявшись, таким густым басом, словно проревел молодой медведь, – я ж недавно кушал…

– Тебе надо есть больше, – отрезала Марманда и вернулась к пляске.

Я смерил взглядом его могучие плечи, что, как обкатанные океанскими волнами валуны, натягивают рубашку.

– Здоровенный ты медведь, Раймон. Тебе сколько?

– Пятнадцать весен, – ответил он, застеснявшись. – Я что, а вот отец у меня здоровее… А самым здоровым в нашем роду, говорят, был мой прадед. Он огра мог побороть один на один!

– Здорово, – сказал я пораженно, все-таки огр – это огр, – твой прадед был героем.

– Нет, – ответил Раймон честно. – Его взяли в войско тогдашнего барона, и мой дед в первом же бою получил три стрелы в шею. Сам он не успел даже взмахнуть топором.

– Не повезло, – посочувствовал я.

Он отмахнулся.

– Да не его это дело – война. Мы всегда жили в лесу, корчевали деревья.

Дверь распахнулась, весело вбежала, почти подпрыгивая, пухлая молодая девушка, беленькая и сочная, как сдобная пышка. На чистом платье еще и чистейший передничек с вышитыми утятами, полные руки голые от плеч, вырез не слишком низкий, но крупные, как дыньки, груди мощно вздымают платье и грозят вывалиться наружу.

Я с удовольствием рассматривал ее светло-русые кудряшки, не слишком длинные, не короткие, а как раз пушистенькие, пухлые губки, милые ямочки на розовых щечках, на подбородке, локтях и, как догадываюсь, еще на коленках и прочих частях тела, что мне наверняка предстоит увидеть. Она улыбнулась чисто и по-дружески.

– Как тебя зовут?

– Дик, – ответил я. – Просто Дик.

– Располагайся, Дик, – сказала она. – Меня зовут Христина. У нас вон там свободные лавки, можно спать еще в чулане.

Я ответил, не задумываясь:

– Тогда я лучше в чулане.

Она поморщилась.

– Там грязно и тесно, одни мешки с тряпьем да старая мебель. Тебе не понравится. Хотя, впрочем…

Она посмотрела на меня испытующе, розовые щечки заалели ярче, стали красными, а потом и вовсе багровыми, а нежная алость сбежала на подбородок и опустилась на шею. Я поспешно отвел взгляд, увидит по моим глазам, что я уже прочел ее мысли.

– Я взгляну?

– Да-да, – ответила она поспешно.

В задней части людской две двери, я толкнул одну, оглушительно скрипнула, я тут же сказал себе, что обязательно смажу, иначе ночью не выберешься. Переступил порог и сразу же уперся в кучу хлама. Даже трудно понять, чем из одежды были эти тряпки, а то, что Христина назвала старой мебелью, на самом деле жалкие обломки, к тому же настолько трухлявые, что даже в камин бросать бесполезно. А вот здесь, сваленное в кучу, вся эта солидная гора выглядит очень внушительно.

Слой пыли толщиной в два пальца, это хорошо, показатель, что сюда не входили уже несколько лет. Если перенесу доспехи, меч и лук, то их не сопрут и даже не обнаружат. Правда, еще надо суметь пронести, чтобы никто не заметил.

Последним пришел, поел пирога и сразу начал устраиваться на ночь массивный и настолько неуклюжий мужик, что я заподозрил в нем калеку. Лицо почти безбровое, отчего и без того массивные надбровные дуги выглядит некими наплывами тугой плоти, словно на дереве: такие же твердые и непонятные. Эти два наплыва рассекает узкая трещина, что уходит под низко свисающие светлые волосы. Глаза прячутся в щелях, а скулы, углы челюстей, нос, подбородок и даже губы – все выглядит такими же наплывами, словно поверх слишком субтильного лица некто налепил добавочные комья глины, придавая ему суровость и мужественность.

Лицо выглядит не просто некрасивым, но даже уродливым, однако Раймон приветствовал его с искренней сердечностью, Ипполит и Маклей помахали руками, не отрываясь от труб, а Марманда, снова оторвавшись от танца, вылила в свободную миску остатки грибной похлебки и настояла, чтобы новоприбывший, его называли Лавором, обязательно поел.