Клетка - Алёна Сергеевна Дубровская

Семья судорожно собиралась, боясь опоздать к началу. Савва пролил чай на брюки и мама старательно наглаживала новый костюм, нервно поглядывая на часы, Петру два раза вырвало сначала тем, что она съела за завтраком, а потом какой то желтой неприятной жидкостью, оставившей горькое послевкусие во рту. С ней такого не случалось с самого детского сада, где ей как-то раз пытались впихнуть в глотку гороховую кашу, которую она упорно отказывалась есть. Воспитатель запомнил этот день на всю жизнь: от омерзения Петру стошнило, и весь стол, ковер и фартук нянечки оказались запачканы в содержимом желудка ребенка. Петра устроила истерику, в перерывах между всхлипываниями, качала права и объясняла обязанности хорошего воспитателя, с той непосредственностью, которую имеют только дети. Те давно минувшие годы, вспомнились с теплотой, и Петра слегка улыбнулась. Отец смотрел на нее в этот момент и, приняв улыбку на свой счет, улыбнулся в ответ.

– Не переживай. Все будет отлично. – он погладил ее по голове.

Наконец, сборы закончились, и они гурьбой вышли из квартиры. Проживание на пятьдесят седьмом этаже, хоть и имело приятный бонус – отличный вид на огни большого города, но имело и массу недостатков. Например, столпотворение в лифтах, которое ожидалось только на большие праздники, сегодня превзошло все границы. Они ждали, пока приедет хотя бы один из десяти лифов около пяти минут и удивлялись, почему нельзя было сделать больше на такое роскошное здание. Дорога к зданию Института Информационных Технологий проходила через самый центр района и Петра оглядывала знакомые дворы с грустью приговоренного к казни.

– Ну вот мы и приехали. – крякнул папа, выходя из аэрокара. – Милости просим, как говорится.

* * *

Наконец, на центральной площади города всех распределили по месту жительства на автобусы они тронулись. Пернилла глядя в окно, сквозь страх и дрожь, начала наслаждаться видами, запахами, доносящимися из открытых окон и собственным дыханием, частым и, временами, прерывистым. Чего-то все же стоит эта жизнь, пусть мрачная, погрязшая в войне и насилии… Когда-то на уроке географии она листала страницы учебника и наткнулась на картинку. Очень красивую. На ней было изображено море зеленовато-голубого цвета, желтый песок и очень странные растения, которых не найдешь в ее стране. Даже в Столице. Это были пальмы. Она знала, что сейчас в мире нет такого чистого и прекрасного места. И на пляже, изображенном здесь, в учебнике, сейчас валяются железные осколки войны, может быть даже кости мертвецов, а вода уже не такая лазурная как прежде. Но знание не мешало Пернилле мечтать о том, чтобы когда-нибудь ступить на столь прекрасный берег. Это было одно из наиярчайших воспоминаний детства. Тогда она думала, что готова отдать всю жизнь за один лишь день в месте своих грез. Сейчас она знала, что нет на свете такой вещи, за которую можно отдать хотя бы минуту жизни.

Они подъехали к строю высоких серых зданий, на каждом их котором значилась надпись ЛАВД (лаборатория военных движений). Высокий худой мужчина, с пепельными волосами, серыми глазами и очень тонкими губами подошел к их автобусу. Он развернул лист и громко произнес.

– Каревы!

– Мы. – Из толпы показалось четверо человек: женщина, мужчина, мальчик лет двенадцати и сухощавая старуха, прихрамывающая на одну ногу.

– Паспорта. Свидетельства о рождении.

Мужчина залез в карман и, вытащив документы, протянул их военному.

– Строение пять. Этаж тридцать четыре. Кабинет двести сорок пять. – он поставил каждому на ладонь по печати. Мальчишка ойкнул и залился слезами.

– Смирнова!

– Я. – ответила девушка, чуть старше Перниллы. У нее были густые соломенные волосы и напуганные глаза. Она отдала паспорт, получила печать и пошла следом за Каревыми.

– Декабревы! – вперед выступила Пернилла и ее семья. Старший брат так же как и все протянул документы.

– Строение двадцать три. Этаж тридцать девять. Кабинет триста пять.

Когда мужчина ставил ей печать, она поняла, почему морщились взрослые и плакали дети. Оказалось, она впивается в кожу, делая своеобразную татуировку. На печати были ее инициалы, номер помещения и надпись ЕТГ (единый тест годности). Кожа на ладони покраснела и сразу же начала ныть. «Ничего себе отметочка». – подумала Пернилла. – «Как рабам в средние века. Хотя ими, мы по сути и являемся. Интересно Петру ждет тоже самое?» Тем не менее, она, молча, последовала за братом.

* * *

Пернилла уже сорок минут сидела в огромной аудитории с серыми стенами, за белой партой. Мать и брат находились так далеко от нее, что услышали бы ее голос, только если бы она задумала кричать. Медосмотр прошел быстро и непосредственно перед экзаменом. У каждого гражданина взяли кровь из вены и заставили плюнуть в небольшую коробочку.

– Итак. – Прозвучал, наконец голос из радиоприемника. – Сегодня, двадцать седьмого февраля две тысячи двести двадцатого года от Рождества Христова через двадцать пять минут вы приступите к написанию ЕТГ. Довожу до вашего сведения, что списывание или какое-либо нарушение дисциплины наказывается незамедлительной ликвидацией. Пользоваться можно только ручками и листами, расположенными на вашей парте. В левом углу каждого стола находится пакет с тестом. В минуту, когда будет подан сигнал, произведите вскрытие пакета. До сигнала вскрывать пакет нельзя. Несоблюдение данного условия приравнивается к нарушению дисциплины и карается ликвидацией, соответственно. Всего на тест дается четыре часа. Настоятельно рекомендуем использовать все время, отведенное вам. Желаем удачи!

Наступила тишина. Все ждали сигнала. В назначенное время прозвучал громкий одиночный «бонг» и люди ринулись вскрывать тест. Пернилла трясущимися руками схватила его и зубами оторвала уголок и, разорвав ногтями полиэтиленовые бока, достала шершавые плотные листы бумаги. Их оказалось около пятидесяти. На верху каждого листа была обозначена дисциплина. Пернилла пролистала физику, алгебру, геометрию, сопромат, механику, химию, астрономию, кораблестроение, биологию, генетику, литературу, несколько языков, в том числе ее родной, основу безопасности жизнедеятельности, экономику, политологию и множество других предметов, которые видела вообще в первый раз. Вздохнув, она отсортировала все на три стопки: гуманитарные, технические и экономические науки. В общем то только первая давала ей шанс, хоть и небольшой. Пернилла решила отдать почти все время ей.

Вдруг раздался хлопок, и надзиратель поднял за руку молодого парня и вывел его в какую-то небольшую каморку. «Списывал» – догадалась Пернилла и уткнулась в свою работу. За все четыре часа вывели примерно дюжину таких отчаянных людей, среди которых не было, как заметила Пернилла, ни одной девушки. Никто не сопротивлялся, надзирателей все боялись. Эти люди были на одно лицо, жестокие и беспристрастные. Скорее всего они были клонами одного из представителей новой власти. В клонах, в отличие