Я — Легион (СИ) - Злобин Михаил

В суровую реальность меня вернул грохот тяжеленого железного запора и пронзительный скрип плохо смазанных петель. Было похоже на то, что в наше веселое купе подселяют еще одного пассажира. Причем, судя по его бледно-зеленым татуировкам, явно выполненным в полевых условиях, и их несметному количеству, гражданин этот на воле провел времени куда как меньше, нежели в местах, подобных этому.

Меня тут же пихнул локтем в бок Егор.

— Вот это и есть арестант, наш прошлый почти такой же был. С ними нужно осторожней. У меня дед сидел, рассказывал, что они поехавшие все, могут за один только косой взгляд человека зарезать.

Чем он может нас зарезать, если здесь даже шнурки отбирают, я уточнять не стал. А разукрашенный, как я его окрестил про себя, дождался, когда за ним захлопнется дверь, и уверенной походкой хозяина прошел вглубь камеры. Оценив нас и заметив, что никто здесь кроме него не носит следов тюремной нательной живописи, он осмелел еще больше.

— О чем шуршите, мыши? — Голос у этого маргинала был под стать внешности — наглый, ленивый и пропитый. А когда это недоразумение подошло ближе, то меня аж замутило от его гипертрофированного желания самоутвердиться и показать себя. Я про себя только хмыкнул, отмечая, что уверенности этому хлыщу было не занимать, раз он был так убежден, что сумеет подмять под себя сразу троих.

— Да так, обсуждаем просто… — это подал голос Олег, что сидел на противоположной от нас кровати. Разукрашка, почуяв чужую неуверенность, сразу же переключился на него и сразу же включил откровенную бычку.

— Обсуждать у тещи на блинах будешь, чушкарь! Ну-ка, срыгнул со шконки, псина, твое место на лавке будет!

Олег, к моему удивлению, безропотно начал вставать, собираясь уйти на обозначенную ему лавочку, но я остановил его.

— Сиди, Олег, чего ты эту мартышку разукрашенную слушаешь?

Мужик благодарно глянул на меня, и почуяв, что он не один, стал потихоньку загораться решимостью. В его глазах промелькнуло уже осознанные критические мысли, мол, действительно, нас же здесь трое, чего вдруг он должен слушать этого хрена?

— Ты чё там вякнул, жопа свиная? Щас ты сам у меня мартышкой станешь! — С этими словами урка шустро развернулся в мою сторону и попытался пробить мне в грудь какой-то колхозный вариант фронт-кика. Выглядело это настолько смешно и нелепо, что я, ей богу, едва ли не заржал в голос. Однако я сдержался, и вместо моего безобидного смеха нарушитель нашего спокойствия получил короткий пинок по опорной ноге, ради исполнения которого мне даже не пришлось вставать, и с громким «млять!» рухнул на задницу.

— Ты чё, фраерина, рамсы попутал?! Знаешь, что с такими на зоне делают?!

Он порывался было вскочить, но тут на мою защиту неожиданно встали Егор и Олег, грозно нависнув над разукрашенным.

— Э, сучары, вы чего тут бицухи свои напружинили? Думаете, сидите тут втроечка, так все, с козырей захаживать можно? Хрен там, и не таких обламывали!

Не смотря на всю показную браваду хлыща, я почувствовал, что он очень даже струхнул, если не сказать больше. Внутренне он весь сжался, боясь, что его начнут прямо сейчас избивать, но внешне изо всех сил старался этого не показывать, а пыжился и продолжал изображать из себя бесстрашного матёрого уголовника.

Мои сокамерники, видя, что тот никаких больше действий не предпринимает, тоже не стали пытаться намять бока татуированному. А зэк, воспользовавшись предоставленной ему паузой, резво от них отполз, пятясь спиной вперед, и уже на безопасном отдалении поднялся на ноги.

— Ну, сейчас вы у меня попляшете, мудачье, ну, я вам устрою…

Я, признаться, ожидал от него чего угодно, что он попытается снять металлическую душку со спинки кровати, зашвырнет в нас тяжелой лавкой, или хотя бы просто бросится с голыми кулаками, только более осознанно. Но он сумел нас всех удивить.

Хлыщ просто отошел в уголок, продолжая сыпать оскорблениями, спустил там штаны и начал… кхм… справлять малую нужду прямо на стену. Сказать, что мы обалдели — это ничего не сказать. Мы смотрели на этого придурка просто квадратными глазами, не понимая, что это у него за месть такая лютая? Мы, вроде бы, не в мире животных, где подобный жест может иметь хоть какое-то значение для других самцов… или это какой-то древний воровской ритуал?

Завершив свое позорное дело, урка с видом победителя разлегся на лавке, сунув руки под голову, и стал на нас посматривать, паскудно ухмыляясь, всем своим видом говоря нам: «Ну, вида́ли, как я вас уел?!» Но мы на эти взгляды перестали обращать внимания почти сразу же, решив, что к нам посадили просто какого-то умственно отсталого.

Однако подлость этого бывалого сидельца вскрылась несколько позднее, когда снова заскрипели петли с засовом, и в нашу камеру заглянул какой-то полицейский.

— Так, в сортир по одному на вых… ЭТО ЧТО ЗА ХЕРНЯ?!

Да, как не трудно догадаться, последняя фраза была сказана сразу после того, как дежурный улицезрел на полу не самую маленькую лужу.

— Кто нассал, скоты?! — Он сверкнул из-под козырька фуражки гневным взглядом, строго осматривая каждого из нас, особо задержавшись на новичке. — Ширин, это опять твои приколы, засранец?!

— Ты чего начальник?! — Притворно возмутился наш новоприбывший сосед. — Что я, порядков не знаю что ли? Это вон тот покоцанный не дотерпел! — Урка указал пальцем на меня. — А я ему говорил, потерпи, скоро поведут в гальюн, так нет ведь, взял и нассал, падла!

Я попытался было возмутиться от этой откровенной лжи, и по набравшим в грудь воздуха Егору и Олегу понял, что они собирались сделать то же самое, но полицейский нас всех опередил с ответом.

— Да мне по хрену, кто! Через полчаса чтоб все вылизано было и блестело! Иначе никакого туалета, так и будете в своей ссанине тут мариноваться, ясно вам?!

С этими словами дежурный скрылся, заперев за собой дверь и оставив нас наедине с дилеммой — а чем вообще можно убрать эту лужу? Матрацами, что ли, промокнуть?

— Ну, блин, охренеть! — Возмутился Егор. — И чего делать-то будем? Я уж отлить часа полтора хочу, еле терплю, а теперь из-за этого дурака нам до утра что ли сидеть? Да я же лопну!

— Ага, я тоже хочу, — вторил ему Олег, — надо определиться, как мы это убирать вообще станем.

— Погодите, а с чего это мы должны убирать? — Задал я вполне резонный вопрос, который так и напрашивался на язык. — Вот он нассал, он пусть и вытирает.

— Попробуй заставь меня, гнида! — Донесся до меня наглый голосок, обладатель которого прекрасно слышал наш разговор и открыто над нами потешался. Он-то вроде как нужду уже справил, ему не горит, надо будет и до утра потерпит.

Окончательно вышедшей из себя от подобного нахальства, я развернулся и направился к урке, особенно не скрывая своих агрессивных намерений. А тот, только завидев мое стремительное приближение и гневно сведенные на переносице брови, резко поменялся в лице и заволновался, приподнимаясь на лавке.

— Эй, падаль, только рискни тронуть меня! Я тебя ночью на ремни порежу! Спать ведь рано или поздно ляжешь и уже не проснешься, понял?!

Мне его пустые угрозы были до зарешеченной лампочки, что бы там не брехала эта собака, я видел, что кишка у него тонка мне что-либо сделать. Поэтому я просто схватил паршивца за шкирку, сдернул на пол и поволок прямо в сделанную им лужу.

— А-а-а! Отпусти-и-и! Сто-о-ой!

Тональность его голоса сразу поменялась, превратившись из обнаглевше-вызывающей в откровенно писклявую и жалобную. Но меня этим было не пронять. Я без малейших колебаний впечатал рожу уголовника прямо в… ну, в общем, в его собственную пакость.

— А-а-ай, сука-а-а! Ты что наделал?! Ты же меня законтачил!

— Ты у меня это сейчас пить будешь, если через пять минут не вытрешь досуха!

Мое обещание заставило урку присмиреть, и теперь он из бывалого и крутого зэка уже окончательно превратился в плаксивую шпану.

— Да чем я это уберу?! У меня же с собой ничего нет!

— Чем сделал, тем и убирай.