Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Я собираю сумку, спускаюсь на лифте вниз. Такова моя жизнь – всегда меня женщины к чему-то принуждают.

У меня нет своей – так на ее место сразу запрыгивают чужие.

А я ненавижу, когда меня к чему-нибудь принуждают.

Когда ты с женщиной – не успеваешь и глазом моргнуть, как уже ходишь в узде, делаешь то, чего никогда бы не стал делать, если бы был свободным, самостоятельным мужчиной, говоришь то, чего никогда бы не сказал раньше, решаешься на то, на что бы никогда не решился сам, да не то что не решился бы – тебе бы даже в голову это не пришло!

Встать ни свет ни заря – потому что она встала.

Съесть завтрак – потому что она приготовила.

Позвонить матери и поблагодарить ее за вчерашний вечер – потому что она говорит, что так надо сделать.

Съесть обед в обеденное время – потому что он готов.

Похвалить суп из каких-то сорняков, который стоит костью в горле, хотя никакими костями в нем, к сожалению, и не пахнет.

Или вот ехать немедленно к какой-нибудь бабе, которая кидается безнаказанно новенькими телевизорами.

Я вбиваю адрес в GPS и еду. День сегодня морозный, красивый. На улицах пусто, в такую субботу все по домам сидят. Или, по польскому обычаю, торчат в торговых центрах, к которым я чувствую глубокую неприязнь.

Звонит Алина, наверно, узнала от Бартека, что я вчера все-таки принимал гостей.

– Что слышно?

– Подожди минутку.

Я съезжаю на обочину и останавливаюсь. Я законопослушный гражданин – вчерашняя наука не прошла для меня даром.

На свете столько вопросов – несчетное число вопросов, например: кто выиграл во втором туре, сколько человек в волейбольной команде, какие новые цифровые тюнеры марки «Фергюсон» выпустила фирма «Телстар» и какая колонка, левая или правая, лучше звучит, а еще – что лучше: AF‑6080US или AF‑7018UCI. И какая команда выйдет в финал Лиги чемпионов, если «Барселона» выиграла последний матч.

Но нет.

Никогда речь не заходит о вопросах принципиальных, важных – всегда задают самые глупые вопросы на свете. А наиглупейший вопрос, который только можно задать, – это: «Что слышно?»

Я даже не знаю, как на него отвечать.

Ничего. Ничего не слышно.

Вот трамвай простучал. Вот самолет пролетел. «Скорая помощь» проехала. По радио, которое я слушал минуту назад, начался рекламный ролик о неограниченной цветовой гамме лаков для ногтей и студии маникюра на улице Беднаркевича, 118, все время прерываемый номером телефона, который все равно никто не запомнит.

Вот что слышно.

Но ничего этого я Алине не скажу. Она мой друг. У нее мозги устроены как у мужчины – хотя, конечно, не тогда, когда она спрашивает, что слышно. Я ведь должен был вчера ее пригласить. Я мужская шовинистическая свинья.

Я решил быть откровенным.

– Знаешь, старушка, ничего не слышно. Если хочешь поболтать – так скажи нормально, а не выпытывай, потому что человек может случайно что-нибудь сболтнуть, а потом спохватиться, что наговорил лишнего.

– Я и не выпытываю ничего. Ты мне оставил сообщение на автоответчике – вот я и перезваниваю.

Я? Я оставил сообщение?!!

– Я? – удивился я.

– Черт возьми, ты мне ночью заявил, что должен сказать мне что-то важное. Такой у тебя странный голос был.

Я звонил ночью Алине?!! Но с какой стати?

– Ну да, милый, ты звонил, ты. Ты, наверно, был слегка выпимши, потому что говорил очень уж вольно и выразительно.

– А, это мы с Толстым напились.

– А что случилось?

Неужели обязательно должно что-то случиться, чтобы человек выпил?

Женщины все-таки очень странные существа.

Я заливал горе с прекрасным именем Марта.

– Я не помню… – признался я, подумав.

– Ну ничего. Не стесняйся, можешь звонить всегда, когда захочешь. Целую.

Марта не выносила, когда я напивался, хотя это случалось не так часто.

Не успеваю я отключиться, как около меня нарисовывается постовой и показывает мне на небо.

Небо хмурое. И я не имею ни малейшего понятия, чего этот постовой вообще хочет, зачем ему, чтобы я посмотрел на небо, но я послушно задираю голову. Хорошо еще, что я не разговаривал во время движения по телефону, а то меня точно за задницу бы взяли. А тут небо как небо. Я улыбаюсь не слишком широко, слегка неуверенно, не очень-то понимая, что происходит, я просто симпатичный парень, который ни у кого не вызывает никаких подозрений. Но этот постовой упрямый – он снова тычет в небо. Я высовываюсь вперед так, что руль упирается мне в желудок, и тогда вижу.

Знак, запрещающий остановку.

Черт, теперь я получу штраф не за разговоры по телефону, а за остановку в неположенном месте, и все потому, что какая-то идиотка на Праге кидается телевизорами!

Однако постовой просто показывает мне, чтобы я уезжал, потому что нарушаю.

Я приезжаю к клиентке совершенно замученный, телевизор упал, но довольно удачно для бабки – на собачий коврик, ослабли шурупы на держателях, я позволяю себя упросить повесить его на место, но мне приходится ехать в магазин и покупать подходящие шурупы, потом я вешаю телик как положено, бабка на седьмом небе, а я зарабатываю сотню.

На обратном пути заезжаю в клуб – мне не хочется оставаться одному, но в клубе толпа, понятное дело – суббота, все пьют, а я нет, я хожу туда-сюда, болтаю с одним-другим-третьим, девушки у барной стойки строят мне глазки, но как-то меня не цепляет все это. Перед клубом – место для курения, и там я вижу Ксавьера, продюсера, с которым когда-то работал на какой-то рекламе, он улыбается при виде меня, хватает меня за куртку.

На нем висят две девицы, с каждой стороны – по девице, как будто приклеенные клеем «Момент».

– Старик! Сколько лет, сколько зим! Уже уходишь?

– Да я на минутку заглянул.

– У тебя работа есть? Иола, знакомься, это мой лучший оператор, Иеремия, а это Иола.

Иола протягивает руку и чуток отклеивается от Ксавьера.

– А это… как там тебя зовут?

– Михалина, – говорит вторая и кивает головой.

Ее так просто не отклеишь.

– Михалина, ха-ха-ха! – смеется Ксавьер и обращается ко мне: – Присоединишься к нам? Вечер только начался, девочки красивые…

– С удовольствием, но я уже договорился, – отвечаю я и сам себе удивляюсь.

– Ну… – Ксавьер разводит руками, но девушки по-прежнему приклеены к нему намертво. – Надо так надо.

Обе девицы тоже смеются.

Я стою, взгляд их на секунду задерживается на мне, но меня на это уже не возьмешь.

– Что снимаешь?

– У меня временно пауза в работе, – говорю и с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не вцепиться в него и не попросить о работе – какой угодно работе!

– Дай мне свой номер, я тебе позвоню, когда у меня что-нибудь будет, – Ксавьер вытаскивает из кармана визитку и вручает ее мне, не дожидаясь, пока я дам ему свой телефон.

Я вижу его насквозь, мне все с ним понятно: он все это говорит и делает только для того, чтобы пустить пыль в глаза этим девицам, продемонстрировать им, насколько он крут. Он как будто говорит: «А, такой-то режиссер? Да нет, я с ним не работаю, жидковат он для меня… Такой-то оператор? У меня есть лучше. Такой-то композитор? Я позвоню Морриконе, когда он вернется из Франции, может, уже и вернулся, просто в это время в Штатах полночь…»

– Спасибо, старик, – говорю я тем не менее, потому что нельзя навлекать на себя недовольство продюсеров, тем более что я и так уже достаточно опальный.

– Ну, да-а-авай, – произносит Ксавьер. – Созвонимся.

Я знаю, что это значит.

Это значит: я тебе не позвоню и тебе тоже звонить незачем.

Фраза «будем на связи» означает «не морочь мне голову, я занят».

Я не женщина, чтобы на этом строить что-либо и лелеять какие-то надежды.

Я поворачиваюсь и иду по Новому Свету до площади Пальмы, там я оставил машину. Вечер сегодня и правда чудесный. В этом районе Варшавы кипит жизнь, кафешки все битком, на улицах толпы людей, кто-то гуляет с собакой, другие стоят перед кофейнями группками и болтают, пар и дым сигарет создают им иллюзию близости и избранности, как будто «вот мы все вместе, а другие сзади нас, мы элита»…

Только холодно.

Последнее танго в Париже

В феврале прошлого года мы с Мартой были в Париже. Она убежденная франкофилка, обожает Париж и считает его самым прекрасным городом в Европе. Меня самого больше тянет в Штаты, Лондон, но эти три дня в Париже я получил от нее в качестве подарка на день рождения.

Мы жили в маленьком отельчике недалеко от станции метро «Эколь» или как ее там, на последнем этаже. Марта заказала номер еще в октябре с большой скидкой, потому что в Париже в это время низкий сезон.

Все было потрясающе.

На той же улице, где стоял наш малюсенький, вросший в другие дома отельчик, был такой же маленький рыночек с такими необыкновенными сырами, что у меня до сих пор слюнки текут от одного воспоминания о них. Билеты в Лувр она тоже заказала заранее по интернету, поэтому мы не томились, как другие, несколько часов в очереди. Марта вообще имела на эти три дня четкий план действий, который мы успешно выполняли, несмотря на то что французы принципиально не говорят ни на каком языке, кроме французского, но Марта очень хорошо владеет французским, и мне не приходилось напрягаться. Нас принимали везде приветливо, и я делал вид, что меня нисколько не смущает тот факт, что я ничего не понимаю.