Холодный бриз - Олег Таругин

— Как вы понимаете, все это тоже напрямую касается возможной утечки информации.

Глава 4

с. Чабанка, военный городок БС-412, штабное здание, 17 июля 1940 года

— Что ж, хорошо. Допустим. Не могли бы вы тогда вкратце изложить мне — нет, нет, пока не письменно — все известные вам наиболее важные факты? Я хочу понять… хотя бы в общих чертах.

Крамарчук кивнул и, отказавшись от предложенной папиросы, начал рассказывать. Как ни странно, ему хватило ровно двадцати минут, чтобы очень сжато, «тезисно», как любил выражаться на занятиях его ротный замполит, изложить всю историю СССР между сорок первым и девяносто первым годом. В принципе, это было не сложно: советская система образования давала неплохой базис исторических знаний, да и военно-патриотическое воспитание в те годы было на уровне. На очень высоком уровне, иногда даже слишком. Хотя теперь, по прошествии стольких лет, с этим уже можно было бы поспорить. О чем конкретно рассказывать, подполковник задумывался не слишком: стандартный школьный курс истории плюс кое-какие новые данные. 22 июня, летний крах Красной армии, рвущиеся к Москве и Киеву немцы, оборона Одессы и Крыма, Севастополь и Новороссийск, битва за столицу, Сталинград, Ржев, Курская дуга, ленд-лиз, освобождение восточной Европы и май сорок пятого. Японцы. Ядерное оружие (пока без персоналиев, пожалуй), Жуков в одесском округе, декабрь пятьдесят третьего. Арест и расстрел Берии (а вот тут можно и упомянуть кое-кого). Развенчание культа личности. Холодная война. Корея, Вьетнам, Афган. Горбачев. Перестройка (термина Качанов вполне ожидаемо не понял, пришлось пояснять), горячие точки и август девяносто первого. Занавес…

Закончив говорить, Крамарчук попросил воды. Лейтенант молча кивнул в сторону стоящего на тумбочке в углу кабинета графина. Два перевернутых вверх дном стакана стояли тут же, на небольшой круглом подносе. Пока Юрий нарочито неторопливо пил из классического двухсотграммового «гранчака», энкавэдист тоже не проронил ни слова, лишь тоскливо глядел куда-то мимо него. Подполковник его прекрасно понимал: слишком много информации. Да ещё какой информации! Страшной, если уж говорить откровенно, информации. Плюс, окончательное, будем надеяться, осознание того факта, что выходов у него теперь всего два. Либо поверить окончательно, тем самым намертво повязав свою судьбу с судьбой Крамарчука, либо все-таки не поверить, сочтя всё происходящее какой-то чудовищной провокацией, и начать разрабатывать подполковника привычными методами. Теми самыми, о которых так любили взахлеб и с придыханием рассказывать многочисленные «новые историки» девяностых годов. «Кровавая гэбня» во всей красе, одним словом. В любом случае информация-то, конечно, рано или поздно дойдет и до Берии со Сталиным, в эти годы еще не научились вчистую скрывать от властителей судеб сведения подобного уровня, но вот в каком виде? Точнее, в чьей интерпретации? Хотя, парень-то вроде не дурак, и манера общения, и используемые в разговоре обороты речи, говорят о полученном образовании, судя по всему, неплохом, но вот стереотипы мышления… куда ж от них деться, от стереотипов? И если Качанов сейчас изберет второй вариант, ему по-большому счету будет уже все равно. И через неполный год заполыхают на приграничных аэродромах так и не успевшие взлететь самолеты, и полетят под откос составы с новенькими харьковскими тридцатьчетверками, и первые бомбы разорвут утреннюю тишину Минска и Киева, и траки танковых клиньев Гудериана и Гота рванут советскую землю… но ему, подполковнику Юрию Крамарчуку, все это будет уже неважно. Он исчезнет задолго до «часа Х», как и сделавший неправильный выбор лейтенант. «Нет человека — нет проблемы», ага…

— Я вам верю, — в первый момент Крамарчук даже не понял, что обращаются именно к нему. Голос старшего лейтенанта был непривычно тихим и каким-то бесцветным. — Такое вряд ли придумаешь. Возможно, у меня мало опыта, и я плохой следователь, но я вам верю. И верю тому, что все эти… сведения смогут что-либо изменить в будущем. И через год, и… вообще. Но и вы, наверное, понимаете, что мой уровень и мое звание не позволят ни остановить процесс, ни прыгнуть через голову вышестоящего начальства.

Крамарчук промолчал: об этом он тоже думал. С одной стороны, в голове отчего-то крутились воспоминания о читанной в детстве книге Катаева «За власть Советов», где очень красочно описывался перелет рейсового «Дугласа» по маршруту Москва-Одесса, с другой он не был настолько наивен, чтобы верить, что какого-то рядового лейтенанта госбезопасности допустят к самому народному комиссару. И фраза о «сведениях государственной важности» вряд ли проканает. Скрутят, отправят запрос в Одесский военный округ, узнают, что некий старлей фактически самовольно сбежал с задержанным в Москву — и все. Уж об этом-то Берии точно докладывать не станут — мало ли психов на просторах «одной шестой части суши»? Или, чего хуже, провокаторов и диверсантов? Расколют на шпионаж в пользу любого империалистического государства, и всех делов. Ну, и он с ним паровозиком пойдет, само собой, по той же статье, скорее всего. Пособничество классовому врагу, шпионаж, диверсионная и подрывная деятельность, вредительство. Высшая мера. Спи спокойно, дорогой товарищ Крамарчук.

— Вы посидите тут пока, то…товарищ Крамарчук, — лейтенант все-таки заставил себя назвать его именно так, что было уже весьма недурным знаком, — а я постараюсь достать сведения об остальных задержанных. Только вы уж извините, я дверь запру, не из недоверия, — Качанов криво усмехнулся, — просто, чтобы никто лишний не сунулся. Тихонько сидите, лады? Договорились? Я, возможно, не скоро вернусь, сами понимаете, но вы не волнуйтесь.

— Конечно, — подполковник пожал плечами, — какие вопросы. Только если можно, папиросы оставьте. Может, раз так, я пока начну все это на бумаге излагать?

Качанов размышлял несколько секунд, затем кивнул и положил перед подполковником несколько листов сероватой бумаги и чернильную ручку-самописку:

— Пожалуй, это будет правильно. Постарайтесь писать как можно более подробно, со всеми возможными датами, географическими названиями и фамилиями. Если чего-то не помните, оставьте место, затем впишете. Страницы, пожалуйста, нумеруйте.

— Хорошо, — серьезно кивнул Крамарчук, с искренним интересом изучая авторучку — он, честно говоря, ожидал как максимум или простой карандаш, или обычную перьевую ручку.

— А как озаглавить? Протокол допроса, или что-то в этом роде?

— Да просто пишите, потом разберемся, — по-прежнему невесело ответил энкавэдист.