Большой обман - Луиза Винер

— Ну да. Выдержаны в рассоле с чесночком, сахаром и капелькой укропного уксуса. Попробуйте. Один огурчик вас не убьет.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Малюсенький кусочек, пожалуйста.

Когда я сметаю вторую половину огурца, это явно производит впечатление на Цветовода. Он высказывается в том смысле, что ему нравятся девушки, понимающие толк в маринованных огурцах, и, напротив, он не стал бы связываться с дамочкой, слишком разборчивой в еде.

— Большой Луи, — произносит он, вытирает рот салфеткой и протягивает мне руку-окорок. — Рад знакомству.

— Одри, — говорю я, глядя на него снизу вверх. — Одри Унгар. Очень приятно.

Некоторое время Луи недоуменно смотрит на меня, будто хочет что-то сказать, но почему-то воздерживается.

— Что-то не так? — интересуюсь я и незаметно оглядываю себя — не закапала ли футболку маринадом.

Он потирает челюсть.

— Да нет. Просто Унгар — очень необычная фамилия, вот и все.

— Правда? — Я в раздумье, удобно ли будет попросить еще огурец.

— Конечно, — глубокомысленно изрекает Луи. — Особенная фамилия. В ней есть изюминка. Знак породы. Некоторый шик, знаете ли.

10

Мне не терпится перейти к обсуждению ящика для растений, но у Большого Луи явно другие планы. Он приканчивает сэндвич, перемещает свою гигантскую тушу на краешек дивана, с сопением поднимается на ноги, собирает с кофейного столика грязную посуду и салфетки и с величайшей осторожностью уносит на кухню. Начинается процесс мытья посуды. Большой Луи тщательно намыливает тарелки и добрых полторы минуты трет их губкой. Тарелки вытираются, высушиваются, начищаются и складываются стопкой, после чего Большой Луи приходит к выводу, что тарелки недостаточно чистые, и весь процесс начинается сызнова.

Лужица пахнущего чесноком уксуса, оставшаяся на столе в том месте, где Большой Луи вскрыл пакет с огурцами, ликвидируется при помощи тряпки, смоченной моющим средством. При этом Большой Луи сначала напевает «Мой путь» Фрэнка Синатры, а потом переходит на «Рапсодию в стиле блюз» Гершвина. По мере наведения чистоты мелодия звучит все громче, своего крещендо она достигает, когда Луи переходит к самому главному: мытью рук.

— У меня обсессивно-компульсивный синдром[15], — сообщает он и скребет пальцы щеточкой для ногтей. — Все должно быть идеально чисто.

— Верно. — Я ерзаю на своем месте. — Чистота — залог здоровья.

— Я болезненно брезглив. Еще одна моя мания. Ваш босс вас предупреждал? Он сказал вам, что я не выхожу за пределы квартиры?

— Он мне говорил. Хотя он мне не очень-то босс. Он мой друг.

— И он вам по душе?

— Прошу прощения?

— Ваш друг. Он вам по душе?

— Д-да, конечно. Очень даже.

— Это хорошо, — Большой Луи энергично кивает, — хорошо, что он вам нравится. Я был женат один раз. Это была моя самая большая ошибка. Мы прожили вместе почти восемь лет, и не было дня, чтобы она меня не бесила.

— Вот оно что. Чем же она вам так не угодила?

— Чем она мне не угодила? — Большой Луи гримасничает, обращая выпученные глаза к небесам. — Когда мы повстречались, она была вылитая Энджи Дикинсон[16]. Года через два после свадьбы она была толще, чем я сейчас.

Я пытаюсь изобразить сочувствие.

— Она так и напихивалась сладостями, — продолжает он. — Утром, днем и вечером. Даже когда мы с ней были в постели, она жрала сладости. Поверите ли, я запускаю руку ей под неглиже, чтоб потискать (извиняюсь за мой французский), а у нее полон рот каких-нибудь шоколадных кексов. Истинно говорю тебе, Одри Унгар, не выходи замуж. Как только ты купил кольцо, тебя хватают за яйца.

— Э-э, а что, если не покупать кольцо?

— В этом случае, — Луи размахивает передо мной отдраенным ножом, — пусть он подарит тебе приличного размера камушек. Его ты всегда сможешь продать, когда увидишь, как он треплется с девчонкой вполовину моложе тебя.

— Ясно. Может, теперь займемся вашим ящиком для растений?

— Конечно. Сейчас покажу, куда я хочу его установить.

— Какие мне нужны цветы?

— Ну да. Мне казалось, начать лучше всего именно с этого.

— Я-то думал, вы хоть что-то знаете насчет растений. А вы ведь в них ни хрена не разбираетесь.

— Вынуждена извиниться. Пожалуй, вы правы.

— Замечательно. Просто замечательно. Вы знаете, чего мне стоило притащить сюда хоть кого-то? Знаете, сколько я угрохал на это времени? Целых шесть месяцев. Половина садовников сразу посылала меня подальше, другая половина сбежала, увидев дом. Они даже брезговали зайти в лифт.

— Верю, я сама чуть было не сбежала.

— Те же, что добирались до моей квартиры, — продолжает Большой Луи, расхаживая по комнате, — едва завидев меня, бросались наутек, будто им в задницу впихнули кабачок с пылу с жару. Что такое стряслось с англичанами? Они что, никогда не видели людей с избыточным весом?

— Ну, все-таки вы такой… большой.

— Конечно, я большой. Ну и что? Я сижу взаперти в этой мерзкой квартире уже целых два года. И чем мне заняться? Только жрать, срать и спать. Извиняюсь за мой французский. У вас тут даже телевидение поганое, одни разговоры, что оно хорошее. Что происходит с англичанами? Даже ваши мыльные оперы нагоняют тоску.

На лице у Большого Луи печаль. Он тяжко опускается в кресло, и его контуры растекаются по лиловой обивке.

— Мне не так много надо, — сердится он. — Всего лишь дурацкий ящик для растений. Дурацкий ящик, который поможет мне пережить трудный период, пока я не заполучу свой сад.

— Сад?

— Конечно. — Луи слегка веселеет. — В один прекрасный день я стану владельцем самого замечательного, самого обширного, самого зеленого сада во всем штате Нью-Джерси.

— Мне казалось, вы никуда не выходите.

Он смотрит на меня как на бестолочь.

— Это все потому, что у меня нет сада, дура набитая. Если бы у меня был сад, я бы все время проводил на свежем воздухе.

— Мистер Блум?

— Да?

— Хотите чаю?

— Хочу. Почему бы и нет? Только с лимоном, пожалуйста. С холестерином надо бороться.

За чаем с лимоном и печеньем с корицей Большой Луи рассказывает мне про свою жизнь. Детство он провел в Сан-Антонио, штат Техас, а когда ему было двенадцать, его семья переехала с востока в Джерси. У его родителей был дощатый домик на берегу моря, и, хотя Луи скучал по походам по пустыне, он быстро полюбил океан.

В юности он выиграл грант на обучение в престижном Ратгерс-колледже. По его словам, это были самые счастливые дни в его жизни. О том, чем он занимался по окончании колледжа, он выразился неопределенно, сказав только, что много ездил. Со своей будущей женой он повстречался в холле гостиницы в Атлантик-Сити — она работала ночным портье. У нее были большие груди и очаровательный английский акцент — и она его сразу покорила. К тому времени, когда он выторговал себе двадцатипроцентную скидку в оплате за номер и договорился, чтобы его каждое утро будили по телефону, он уже видел ее своей женой.