А до Берлина было так далеко... - Василий Шатилов

— Куда бежишь как ошалелый?

— Да ведь все бегут…

— Как все? Я вот не бегу, не бегут и те, что наступают на немца. А ты говоришь: все бегут.

— Испугался я, товарищ майор, — признался боец. — Больше такого не повторится. Разрешите идти в роту…

— А где твоя рота? Найдешь?

— Обязательно!

— Тогда иди.

Боец побежал к дороге. Его примеру доследовали еще несколько человек, которые стали догонять товарищей, поднявшихся в атаку на противника.

Видя это, из пшеницы один за другим стали выходить красноармейцы.

— Где ваш командир? — спросил я.

— Не знаем.

Можно было бы, конечно, отпустить всех этих людей, пусть каждый ищет свое подразделение, но я решил объединить их на время контратаки в подразделение и высматривал сержанта, который смог бы ими командовать. Мое затруднение разрешил лейтенант Сорока.

— Товарищ майор, разрешите мне повести людей в бой, — попросил он.

В глазах лейтенанта была такая мольба, в голосе такая решимость, что я не мог отказать.

— Разрешаю, Петр Сергеевич. Желаю успеха. И вот мы услышали голос лейтенанта:

— Рота, слушай мою команду. Вперед, за мной: Бойцы подразделения лейтенанта Сороки дружно пошли в контратаку, гитлеровцы не выдержали и побежали. Глядя на наших людей, только что парализованных страхом, а теперь без колебания, смело идущих навстречу опасности, я подумал: какое великое дело — воля и пример командира! В этой мысли я еще более утвердился, когда, после того как высота была отбита у противника, возвратился на КП. Командир дивизии, багровый от гнева, отчитывал стоявшего перед ним навытяжку лейтенанта:

— Вы трус, а не командир. Бросили роту на произвол судьбы и побежали. Пойдете под трибунал…

Как я понял из услышанного, это был командир той роты: бойцов которой мы собрали и которых в атаку повел лейтенант Сорока. Мне стало жаль лейтенанта, тем более был он совсем молод, наверное, только прибыл из училища, и этот бой, очевидно, — первый в его жизни. Вот побудет под огнем, пообстреляется и сам станет потом стыдиться своей минутной слабости. Я решил обратиться к генералу Куликову:

— Отошлите его на передовую, товарищ генерал. Пусть искупит вину в бою. Он постарается. Я уверен. Ведь так, лейтенант?

Молодое осунувшееся лицо командира роты пошло красными пятнами. Отчаяние сменилось решимостью.

— Я клянусь, товарищ генерал, такого больше не случится.

Константин Ефимович был человеком вспыльчивым, но весьма отходчивым.

— Ладно, — отрезал он, не глядя на лейтенанта. — Благодари начальника штаба, а то бы пришлось отстранить от должности и отдать под суд. Ступай.

Лейтенант ничего не сказал, повернулся по-уставному и выбежал из блиндажа. Впоследствии этот молодой лейтенант показал себя храбрым и распорядительным командиром, был представлен к ордену Красной Звезды.

Просмотрев и подписав несколько документов, я получил приказ комдива срочно выехать в 725-й пушечный артполк:

— Разберись, Василий Митрофанович, как же они умудрились склад боеприпасов немцам отдать. Виновных надо строго наказать, а командира полка, видимо, придется отстранить от должности.

Вот уж поистине, где тонко, там и рвется. Снарядов и так в обрез, живем на полуголодном пайке, а тут потерять склад!

Я немедленно отправился к артиллеристам. На месте картина прояснилась сразу. Артиллерийский полк майора Керженевского во взаимодействии со стрелковым полком майора Кузнецова, как уже знает читатель, стойко удерживал занимаемые позиции на фланге дивизии и армии. Но именно на этом участке немцы были наиболее активны, сосредоточивали здесь свои основные усилия. Во время одной из атак шестерка вражеских танков прорвалась через передний край и завязала бой в глубине нашей обороны. Вслед за танками в прорыв хлынула гитлеровская пехота. Стрелки и артиллеристы провели решительную контратаку, отсекли от танков прорвавшихся в наше расположение гитлеровских солдат, подбили две боевые машины. Затем майор Кузнецов бросил в бой резерв, гитлеровцы стали поспешно отходить. В это время снаряд вражеского танка случайно угодил в склад боеприпасов, и он взлетел на воздух. Вины майора Кузнецова в этом печальном эпизоде вообще не было. Майор Керженевский виноват был лишь в том, что не успел перебазировать склад в безопасное место. Поистине война полна неожиданностей, от них не застрахован ни один самый распорядительный командир. Этот бой развернулся в невыгодных для артиллеристов условиях, когда они не успели подготовить огневых позиций. Пришлось отбивать вражеские атаки, что называется, с колес. Так я и доложил комдиву, вернувшись на КП.

За день всякого рода неприятностей было немало, но в общем-то дивизия и 21 июля сдержала натиск врага, вместе с другими соединениями 26-й армии преградила ему путь к Днепру. А это главное. Немецкая наступательная мощь на нашем участке фронта ослабла, противник вынужден был перейти к обороне. Уже после войны в мои руки попала книга бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта Гальдера. Фашистский генерал, как известно, вел дневник. Вот какие записи сделал он 21 и 22 июля 1941 года.

«21 июля… Главные силы 1-й танковой группы все еще скованы контратаками 26-й армии противника, чего, впрочем, и следовало ожидать…

22 июля… В районе Умани 16-я и 11-я танковые дивизии ведут упорные бои с крупными силами танков противника… Это, конечно, может поставить наши танковые соединения, действующие в районе Умани, в тяжелое положение, тем более что характер боев с 26-й русской армией не дает оснований надеяться на быстрое достижение успеха…»[1]

Что ж, мне было приятно прочитать вынужденное признание гитлеровского военачальника. Уже тогда, в пору, когда в Берлине били в литавры по поводу «триумфальных успехов доблестных войск фюрера», стойкость Красной Армии заставляла даже таких фанатично преданных Гитлеру и чванливых генералов, как Гальдер, переоценивать ценности, сеяла у них сомнения в том, что война кончится молниеносной победой фашистской Германии…

Командиру и штабу, организующим контрнаступление, очень важно определить момент, когда противник исчерпал свои силы, ослаб, чтобы, не дав ему прийти в себя, нанести по нему сокрушительный удар. Командование дивизии считало, что такой момент настал. К такому же выводу пришли командарм генерал-лейтенант Костенко и начальник штаба армии полковник Варенников. Они потребовали от нас форсировать подготовку контрудара, чем мы с большим энтузиазмом и занялись, хотя за прошедшие дни выдержали, прямо скажу, огромное напряжение.