Забытое убийство - Марианна Сорвина

Чезаре Баттисти издавал газету «Il Popolo» («Народ»), в которой клеймил австрийскую верхушку и предсказывал грядущие битвы с немецкими националистами Тироля за итальянский факультет. Его земляк Альчиде Де Гаспери издавал «Il Trentino», газету католической направленности.

Альчиде Де Гаспери родился в Тренто 3 апреля 1881 года. Его отец, Амедео Де Гаспери, гордился тем, что, будучи итальянцем, смог стать австрийским полицейским офицером, а потом и главой жандармерии. Для трентинских итальянцев, составлявших принципиальную оппозицию Австрийской монархии, такое участие в государственной карательной структуре выглядело не слишком патриотично.

В австрийской полиции, и особенно в австрийской армии начала века, было немало итальянцев, чехов, поляков, словенцев. В этом виделись политическая цель и точный расчет Габсбургской монархии, схожий с девизом «разделяй и властвуй»: разнонациональные вооруженные формирования, призванные поддерживать порядок в стране, не могли все разом перейти на чью-то одну сторону, например немецкую, которая также составляла внутреннюю оппозицию, опасную для центра. Сохранение стабильности и баланса позволяло разваливающемуся государству как-то существовать, несмотря на политический кризис и многочисленные проблемы. Но такое многонациональное формирование, особенно в армии, обладало высокой степенью гетерогенности и несло в себе не внешнюю, а внутреннюю угрозу для общества: отдельные лица в составе такой группы были фактически неподконтрольны, к тому же набирались туда люди часто непроверенные, подходившие по физическим данным.

Даже престижная государственная служба не страховала от вспышек ярости и националистических проявлений, вызванных состоянием аффекта.

Несмотря на верную службу в полиции, Амедео Де Гаспери пришлось на образование для детей взять благотворительный грант у государства. Возможно, именно это объясняет лояльное отношение Альчиде к Австрии: здесь он получил образование за государственный счет и был этой стране в значительной мере обязан. Это, по словам американского историка Пола Джонсона, заставило его «испытывать лояльность к королевскому дому, а не к национальному государству»[133].

Впрочем, получение гранта того стоило: Альчиде учился удивительно легко и вскоре овладел несколькими языками и философией. В Венском университете ему несладко пришлось из-за национальности: он ведь и попал туда в качестве исключения, как талантливый самородок. Горячий Баттисти, не учись он во Флоренции, такого бы, наверное, не стерпел – предпочел бы надавать обидчикам по физиономии. Но в этом и состояло отличие Де Гаспери от Баттисти: Альчиде, будущий деятель христианского движения, обладал терпением, а за годы учения овладел еще и остроумием, чтобы отвечать всяким «tedeschi» на их наглые выпады в адрес итало-тирольского чужака.

Одиночество, созерцательность и стоическое терпение обычно бывают востребованы в той области, которой себя впоследствии посвятит молодой Де Гаспери, – в религии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Альчиде решил связать себя с католицизмом. Самым большим авторитетом для него стал назначенный в Трентино епископ Челестино Эндричи[134], и вскоре молодой Де Гаспери сделался его помощником и специальным представителем. Но это не мешало его обучению в Вене, где он собирался стать филологом, изучающим культурные связи итальянской и немецкой литературы. И там, в австрийской столице, у него тоже был свой идеал – мэр города Карл Люгер, сторонник обновленного католицизма и убежденный антисемит. Пол Джонсон, будто предвидя обвинения Де Гаспери в расизме, пытается объяснить его позицию:

«Он отправился в Венский университет, где испытал восторг от знаменитого бургомистра Карла Люгера, но совсем по иной причине, нежели Гитлер. Де Гаспери считал, что Люгер указал тот путь, которым надлежит следовать при осуществлении “социальных энциклик” самого прогрессивного святого папства. Так он и сформировался под влиянием немецкого католического популизма, и первые его публикации появились именно в австрийской католической газете “Reichspost”. Де Гаспери действительно почти не поддавался двум самым серьезным болезням нашей современности: этническому национализму и вере в то, что основанные на нем государства могут быть превращены в Утопии»[135].

Тем удивительнее постоянное участие Де Гаспери в заседаниях «Ассоциации студентов Трентино». Едва ли это радикальное политизированное общество могло быть ему интересно. С трентинским социализмом Де Гаспери расходился в вопросах религии, патриотизма и отношения к австрийской государственности – то есть практически во всем. Он имел свою личную точку зрения и на положение Южного Тироля. В сущности, он никогда не был сторонником присоединения этой части Австрии к Италии. Двойственность Де Гаспери, крайне последовательного и логичного в своих поступках человека, поражает.

Остается только гадать, что он вообще хотел обрести на этих собраниях и как попал в радикальную университетскую историю 1904 года.

Этот многоумный двадцатилетний студент, лишенный националистических амбиций и юношеского максимализма, не мог не привлекать внимания. В среде итальянских националистов он выглядел чужаком.

Очевидно, Де Гаспери, будучи итальянцем, все-таки считал, что у итальянского Тироля должно быть право на самоопределение и язык.

К злополучному факультету на Либенеггштрассе, а потом – на улицу Герцога Фридриха, в гостиницу «Белый Крест», где произошли основные события «Fatti di Innsbruck», его привел сам вопрос университетского образования, а не политические и национальные проблемы.

Из сказанного выше вовсе не следует, что Де Гаспери относился к австрийской системе власти некритично. Он неоднократно поднимал во время дебатов Ассоциации студентов Трентино так называемый «Questione Austriaca» («Австрийский вопрос») и так же, как все прогрессивные жители Австрии – будь то пантерманисты или ирредентисты, – говорил о необходимости перемен в изжившей себя монархии. Однако не мог не испытывать к этой монархии и своеобразных сыновних чувств: точнее – чувств официально признанного и обеспеченного «пасынка», которому дали возможность социально адаптироваться.

Средства и методы борьбы со старым порядком в ходе дебатов между Альчиде и ирредентистами предлагались разные, и это все больше увеличивало расстояние между членами итальянского лагеря, поскольку немногочисленные сторонники у Де Гаспери все же были.

Как позднее отмечал английский исследователь Джаспер Ридли, «католическая организация, называвшая себя Народной партией, приветствовала сближение с католической Австрией и относилась к движению за объединение с Италией подозрительно, как, впрочем, и во времена Рисорджименто[136].

Их газета “Il Trentino” издавалась молодым журналистом Альчиде Де Гаспери <…> Баттисти в своей “Il Popolo” вел полемику и с Фольксбундом[137], и с Де Гаспери»[138].

В то же время Де Гаспери порой шел на компромиссы с социалистами в этом вопросе.

Социалисты находились в положении конфронтации по отношению к действующей Церкви и часто привлекались к суду за выступления против конфессиональных сановников, но Де Гаспери это не отталкивало. И причиной столь странного отношения к происходящему был уже не только университетский вопрос. Де Гаспери притягивал сам Чезаре Баттисти, в котором он видел интересную личность и редкого противника, на котором можно оттачивать свои взгляды и ораторское мастерство. Спорить с лидером трентинских социалистов было увлекательно, но трудно и даже иногда болезненно: Баттисти умел убеждать. Но чем больше Альчиде слушал Баттисти, тем больше убеждался в собственной правоте.

Впрочем, была еще одна причина: молодому Де Гаспери казалось, что он должен что-то сделать, чтобы не допустить катастрофы, что такова его христианская миссия. Что катастрофа произойдет, Альчиде уже не сомневался. Эта катастрофа светилась в глазах Баттисти и его товарищей. И ее-то будущий премьер-министр Италии действительно считал «серьезной социальной болезнью».

Отношения Баттисти и Де Гаспери уже в то время не были безоблачными. Они расходились даже в самом университетском вопросе. Альчиде, например, на заседаниях итальянской студенческой ассоциации всегда выступал за компромисс – организацию факультета в любом предлагаемом австрийскими властями городе, тогда как Баттисти продолжал настаивать на Триесте – крупном культурно-промышленном центре Тироля.

Можно себе представить, как злились Баттисти и другие социал-патриоты, когда Де Гаспери, выходя на трибуну в Тренто в 1902 году, призывал: «Будьте же в первую очередь католиками, а потом – итальянцами!»[139]

«Я не одобряю идолизацию нации! Я просто не понимаю, что это такое, – провозглашал этот двадцатилетний юнец с лицом умудренного жизнью старца. – И еще я не понимаю, что такое “religione della patria” (“религия отечества”). Разве Бог не един для всех?»[140]