Стихи духовные - Георгий Федотов

Но обычно крестные муки переданы сжато, эпически спокойно, в нескольких строках. В словах иудеев подчеркивается богосыновство Христа:

Возми, возми Сына Божия,

Распни, распни, не замедли, (Пилату - 4, 191.

или перед крестом:

Мы чаяли Его - пророка,

Ажно Он - Сын Божий! (201)

Можно было бы собрать очень немного черт, связанных с божественным кенозисом{102} в распятии или с жалостным умилением перед ним. Так, в одном из вариантов «Сна Богородицы» в устах самого Спасителя предсказание Его грядущих мук звучит кроткой жалостью:

Совсем Меня, матушка, присрамляша,

Желчью Меня напоиша. (6, 181)

Сюда относятся и некоторые ласкательно-уменьшительные слова, вроде:

И в ручки, и в ножки гвоздики вковали, (4, 194)

Почти все из «Сна Богородицы». И последнее не случайно. Здесь ведь все муки Христовы переживаются пролептически{103} Богородицей, на которой народ сосредоточил все свое умиление перед богочеловеческим страданием.

Одушевление певца возрастает, когда у креста появляется Богоматерь. Мы оставляем до следующей главы страсти Богородицы. Но ответные утешения Христа, навеянные песнопениями страстной субботы - «Не рыдай Мене, Мати», - очень важны для народной христологии.

Убивающаяся Мария вопрошает или сетует о напрасных страданиях Сына:

А чадо мое. Бог, Царь Небесный!

А напрасную муку принимает,

А безвинную кровь святу проливает. (209 и др.)

Здесь недаром подчеркнута божественность и царственность Христа. В одном варианте «Сна Богородицы» у Христа перед тем, как надеть на Него терновый венец, как с царя,

Злат венец с главы срывали, (6, 176)

Утешения Христа не всегда отвечают на недоуменный вопрос Марии, но они всегда, как в церковном песнопении, оканчиваются обетованием воскресения и содержат в себе указания на потрясение природы и чудесные знамения:

Того ли ты, Мати, не знаеши:

Мене ради солнце померкла,

И луна в кровь претворися,

Небо и земля потрясеся,

Завеса церковная разодрася. (4, 201; 204)

Вариант:

Весь мир на земли, Мать, прослезится. (4, 208)

Или иначе, как бы с некоторым скрытым торжеством:

По Мне, Мати, плачут небо и земля,

По Мне, Мати, плачут солнце и луна,

По Мне, Мати, плачут реки и моря,

По Мне, Мати, плачут старыя старицы{104},

По Мне, Мати, плачут вдовы-сироты. (4, 225)

Утешительность этих знамений - в их указании на божественность Христа, над которой смерть не властна. В «Сне Богородицы» они, впрочем, имеют совершиться по погребении Христа, так как являются предвестниками Его воскресения. Здесь отметим народные вариации:

Великая тут страсть сочинится:

Земля и небо потрясется;

И каменная туча воздоймется,

Завесы церковныя - престолы разрушатся...

И чистыя (частыя) звезды наземь падут, (6, 177)

Певец, который не смеет пристально вглядываться в страдания Христовы (здесь все отличие от западного христианства) и не позволяет прибавлять от себя ничего к евангельским орудиям страстей, не боится гиперболизма своей фантазии, когда нужно подчеркнуть божественную мощь Христа и в Его смерти.

И вот здесь, и при том лишь в небольшой группе стихов о распятии (не во «Сне» и не в «Хождении»), Христос объясняет матери смысл своей «живоносной смерти» (4, 208):

Не плачь, Мать Моя Пресвятая:

Эта ли мука - вам живот вечный,

А верным до раю ли спасение,

А грешным душам на вечную муку! (4, 209)

Как и в словах родившегося в Вифлееме младенца, дело спасения остается обоюдоострым. Для спасающихся оно зависит от веры. Другой вариант делает его зависимым от покаяния, которое здесь представляется единственным плодом Господних страданий:

Со страхом мы, братие, восплачемся:

Мучения - страдания Исуса Христа.

Восплачемся на всяк день и покаемся,

И Господь услышит покаяние,

За что и нам дарует Царствие Свое,

Радости и веселию не будет конца. (4, 220)

Народных песен о воскресении нет. Имеющиеся стихи явно книжного содержания или же западного происхождения. В стихах о распятии, которые заканчиваются обетованием воскресения, оно изображается в двух вариантах, соответствующих двум иконописным типам: древневосточному и западному. Первое есть сошествие во ад и освобождение праведных душ. В одном из вариантов «Сна Богородицы» эта тема развивается чрезвычайно подробно. Своеобразно и описание погребения Христа, как будто ни в чем не зависящее от евангельского текста:

И тут проклятые

Христу плащеницу сковали,

Христа в плащеницу клали,

Обручи набивали

И оловом заливали...

Желтыми песками засыпали,

Каменными горами закатали.

Горючими камнями завалили...

В третий день Христос воскресе...

Вставал наш батюшка,

Истинный Христос, Отец небесный, (6, 205-206)

Это воскресение происходит в недрах земли. Поэтому о Христе говорится как о не вполне воскресшем:

Ни в живых Он и ни в мертвых. (IЬ.)

Освобождение душ из ада представлено как выведение всех царей (кроме Соломона, который сам сумеет выйти, по известной апокрифической традиции). Но и здесь не забывают сказать о разделении:

Грешных на левую,

Праведных на правую. (6, 206)

И застонавший ад утешается обещанием вторичного наполнения:

Не стони ты, адие,

Не стони, проклятое.

Ты будешь, адие,

Ты будешь, проклятое,

Пред останною кончиною

Наполнено клетовщиками, зубчиками[43],

И ябедниками, и ябедницами,

Платонами[44], архиереями,

Архимандритами, протопопами.

В другой группе стихов воскресение приравнено вознесению на небо в величии и славе. Со креста Христос утешает Марию:

И на небеса вознесуся,

Со страшными херувимы,

Со грозными Серафимы. (Вар., 59; [Вес.] 4, 193, 202)

В одном из вариантов стиха о Вознесении оно просто называется Воскресением:

Как пришло, приходило нонь светло Христово воскресенье,

Господь на небеса вознесся. (Жив. Ст., 1907, 3, № 13)

Не потому ли праздник Вознесения оставил большой след в духовных стихах, что в народном сознании он сливается с Воскресением? В скорбной поэзии страстей и, может быть, во всей вообще духовной поэзии народа воскресение Христово (если связывать с ним и будущее блаженство праведных) - единственный луч радости.

Меня ради солнце воссияет,

Небо и земля возрадуется,

И весь мир на земли возвеселится,

Дождавшись Христова Воскресенья. (2, 204)

Но подлинно ли оно уже наступило для народа? Не обетование ли это грядущего всеобщего воскресения? Мы начинаем подозревать это, когда Господь, утешая Богородицу, обещает ей посмертное прославление.

Во веки, матушка, прощуся,

До светлого Христова Воскресения, (6, 183)

Недаром целая группа стихов о Страшном Суде начинается с Воскресения Христова, которое непосредственно предваряет воскресение всех умерших:

Воскреснет Небесный Царь,

И вознесется рука Его. (5, 176, 183, 186, 189, 191, 192)

В народе живет два представления: о Христе небесном и о Христе погребенном, до конца времен покоящемся в своем гробе. Последний образ является очень устойчивым и встречается в самых различных стихах, чаще всего связанных с топографией Иерусалима. Народ помнит о гробнице Христовой как о величайшей святыне святого города. Иногда эта гробница представляется чудесно висящей в воздухе, как в стихе об Анике-воине:

Где Христова гробница пребываег на воздуси, (Варенцов, 110)

и в некоторых вариантах стиха о Голубиной книге (I, 312). Народ не хочет примириться с пустотой этой гробницы. Что же хранится в ней? Если один из вариантов «Голубиной книги», как мы видели, дает ответ:

Почивают книги самого Христа, (I. 272)

а другие, гораздо более многочисленные:

Почивают ризы самого Христа, (I, №№ 82, 86, 87, стр. 271. 302)

то нередко мы читаем:

Стоит гробница на воздусех белокаменна,

Почивают мощи самого Христа, царя небесного. (308, 312, 332; Варенцов, 13)

В «Голубиной книге» это топографическая деталь, связанная с Иерусалимом. В «Хождении Богородицы» гроб с мощами Христа - существенная часть финала, дающего утешение разрешение мукам Богородицы. Но здесь гроб Христов покоится в одной церкви с гробом Матери и Иоанна (Богослова или Предтечи):

Во этой во церкви три гроба стоят.

Во первом во гробе Святая Дева,

Во другом во гробе Иван Богуслов,

В третьем во гробу сам Исус Христос. (4, 240)

Как объяснить эту столь дорогую, очевидно, для народа апокрифическую черту, идущую вразрез с основным догматом христианства? Если разрешить себе догадку, то мы сказали бы, что народ более дорожит осязательной материальной святыней, телом Христа на земле, чем торжеством Воскресения (Вознесения), уносящим Христа с земли на небо. Мощи Христа, мыслимые, очевидно, по аналогии с мощами святых, являются материальным источником благодати, вещественным залогом освящения мира. Противоречит ли этот вариант легенды вере в воскресение, явно утвержденной в стихах о страстях? Даже если допустить противоречие, оно не нарушило бы нашего представления о законах народной поэзии. Но, пожалуй, никакого противоречия и нет, и певец может для себя проводить разграничение между телом Христа, покоящимся во гробе, и его Божественным духом, восседающим на небесном престоле. Это раздвоение вполне соответствовало бы посмертной жизни святых, которые пребывают одновременно и в раке своих мощей, и на небесах.