Рассказы о животных - Сергей Солоух

– А может быть, поступим проще? Логичнее и чище?

– Что может быть логичнее и чище прописанного и согласованного в договоре или в дополнении?

– Логичнее и чище была бы общая, прозрачная для всех система учета трафика.

– Вы что-то конкретное готовы нам предложить или вообще рассуждаете?

– Совершенно конкретное, Роберт Бернгардович. Я бы предложил организовать встречу прямо у вас на площадке сотрудников техслужб. Наших и ваших. Поговорят, посмотрят и выяснят, я как-то даже в этом не сомневаюсь, природу и источник расхождений в учете на разных сторонах.

И вновь долгий и непростой мыслительный процесс запустился на той, дальней, стороне линии. Подвох был столь неожиданным и ловким, что даже жуки-точильщики примолкли. Носами острыми и длинными ловили тишину.

– Я обдумаю ваше предложение, – в конце концов коротко буркнул Альтман. Похоже, так и не допетрив в приличиями отведенный интервал молчания, где тут засада.

– Хорошо, – ответил Игорь, – буду ждать звонка, – и, положив трубку в карман, сказал уже себе под нос: – И будет тебе Гитлер-капут, тупица карагандинская.

У Запотоцкого на подоконнике зацвела орхидея. Осенью какой-то собрат из категории директоров-натуралистов преподнес Олегу Геннадьевичу по поводу или без повода маленький горшочек с какой-то трехуровневой несуразностью. Белые, похожие на опарышей, картофельные усики, словно авоська, держали комочек гумуса, из которой зеленым ландышевым салом выпрастывался веер плотных листьев, на третьем этаже сооружения реяли два тонких бамбуковых прутка с привязанными к ним коленчатыми, тяжелыми и плотными, словно из чугуна, побегами. Три или четыре крупных розовых цветка казались анатомической моделью зева какого-то тропического глотателя кровососущих.

– Асконопсис, – со сладкой нежностью катал во рту изумруды согласных Олег Геннадьевич. Перетирал.

К зиме все розовое и фиолетовое с растенья облетело, но маленький горшочек с белыми червяками и зелеными змейками остался на своем месте. На подоконнике, на солнечной стороне.

– А что, Олег Геннадьевич, разве они не одноразовые? – спросил как-то у Запотоцкого Полторак. – Стоят как самолет, а отцветают за неделю. Ну или две.

– Посмотрим, – в ответ пожал плечами генеральный директор. – Живой ведь, не засох, не сгнил, не съеден дрозофилами, ну, значит, все еще возможно. Поглядим.

И асконопсис не подвел. Логика посланца жарких и влажных субрегионов далеких континентов совпала с представлениями о жизненных силах и законах, усвоенных с младенчества потомком секретаря райкома из сельской местности Сибири. В феврале на толстом зеленом диэлектрике стволов набухли крупные бутоны, и в марте один из них взорвался.

Розовое и фиолетовое снова затрепетало на подоконнике генерала ЗАО «Старнет». И радость этой очередной фикусной победы уже второй день отражалась на лице Олега Геннадьевича, так что говорить с ним было одно удовольствие. Даже о делах.

Собственно, дело было всего одно и очень простое. Немцы согласились на встречу технарей и даже вполне конкретно ее назначили на завтра, на четверг. И вечно занятого Леню Шейниса для выяснения всех деталей давал Потапов, но не давал своих машин. Одна с начала недели на монтаже узла в Мариинске, а вторая именно на завтра заряжена везти второго системщика Данила Бураковского поднимать голос у жирных угольщиков в Ленинске. При том, что собственный «лансер» Игорь как раз сегодня утром загнал менять покоцанное камнями лобовое.

– Ну и какие предложения? – спросил Запотоцкий, сам весь розовый и теплый в ореоле щедро падающего из окна весеннего света.

– Если согласуете, то возьмем такси.

– До Киселевска?

– Ну да.

– И сколько это выйдет?

Игорь сказал. Олег Геннадьевич задумался. Солнышко назойливо светило сбоку, и левый глаз гендиректора был полуприкрыт, как у совы из мультфильма.

– Нет, – наконец, вынесла вердикт мудрая птица, – так не пойдет. Ехать к немцам на такси не комильфо.

– И что же делать?

– Возьмите на завтра мой «пассат», – все также добродушно щурясь, казалось даже подмигивая, предложил Запотоцкий.

– Как это?

– Да проще простого, сейчас вам напишу доверенность. Теперь можно вот так вот, от руки, безо всякого нотариуса.

Когда, договариваясь с Шейнисом, где завтра утром будет его забирать, Игорь сказал, что приедет не на свой япошке, а на машине босса, угрюмый Леня, поднял голову, прищурился, хотя, в отличие от кабинета Запотоцкого, ни солнца, ни тепла не наблюдалось в его узкой норе с окном на север, и что-то странное, но вместе с тем как будто бы понятное и даже очевидное пробормотал:

– А… панцерваген «Нахтигаль»… какой почет…

И всю дорогу до Киселевска мучительно хотелось уточнить у Шейниса, что он имел в виду. Что значит это «нахтигаль»? Правильно ли его Игорь понимает, чувствует, или не то? Совсем не то.

Но ничего не выходило. Да и выйти не могло. Маленький, даже не мышка, а скелетик от нее, Леня Шейнис, едва лишь юркнув на сиденье рядом с Валенком, немедленно, как из стакана извлеченный первоцвет, свалил головку набок и отлетел. Что ему служило питающей средой бессонной ночью – игра какая-нибудь или в служебные часы под сурдинку загруженный ужастик, Игорь мог только догадываться по мелко подергивавшимся губам системного гуру компании «Старнет». У миниатюрного Лени они были толстые и противные, как два помороженных на лыжне мизинца.

Влез, буркнул «здравствуйте» и после этого лишь шевелит губами, сушеный финик. Везешь, ну и вези. И не на что пожаловаться. Имеет право плевать и игнорировать. Совершенно так же, как собственная дочь имеет право пользоваться Игорем, но самого его и мать в расчет не принимать. Всегда ли в этом мире была и будет такая математика? Или она сменилась совсем недавно, в пору, когда исчезли магазины с книгами, описывающими цифрами то, что никак не описать словами?

Сам отец никогда ничего об этом не рассказывал. Вся его достойная публичного освещения жизнь как будто бы началась с томского детдома. А до этого… до этого одни осколки. Случайные фрагменты, такие, что остаются в памяти от сна. Разноцветные стеклышки. Ну, например. Дед Валенок любил читать на ходу. Мог идти по улице с газетой перед носом или книгой. А улицы в Витебске горбатые. Вверх-вниз, вверх-вниз, здесь, в Сибири, такого не бывает. Вот и все. Улицы горбатые, а по ним идет с книгой смешной человек. А куда, зачем и почему, никто не знает. А если знает, то не скажет.

Однажды, наслушавшись в школе рассказов про Хатынь, Игорь решил сам завести с отцом разговор. Попытался выведать: не тот ли случай, не подобный ли?

– Нет, ничего такого, – сказал отец, послушав его детский лепет о партизанах и лесах. – Нет, все это было дома, в Витебске. Они просто прятали ребенка. Два года прятали ребенка, пока их немцам не выдал дворник.

Какого ребенка? Почему прятали? Какое в этом могло быть преступление? Понять сказанное никак не помогали школьные уроки мужества. А равно отцовские уроки молчания и сдержанности. И лишь потом, год или два спустя, открылась эта совсем простая тайна.

Однажды мать за ужином стала рассказывать о какой-то студентке со странным именем Лия.

– Я думала, ошиблись в деканате, хотела уточнить, может быть, Лиля, нет, подтверждают, Лия.

– Конечно, – отец вдруг оживился, – все правильно, именно Лия. Лия Нахимсон. Как раз так звали ту девочку, дочку преподавательницы немецкого из витебского техникума, ну ту…

Отец не стал договаривать. Зачем, когда мать уже и так понимающе ему кивнула.

Лия.

И вот об этом хотелось спросить Леню Шейниса. Была ли у него тетя с таким вот именем или, быть может, бабушка? По возрасту, конечно. Наверное, бабушка. Бабушка, которую он, Леня, возможно, видел только на старой фотографии. Однажды. Как Игорь Валенок свою тетю Светлану. Никогда не стареющей, сначала явившейся ему в образе младшей сестры, а теперь и вовсе, если глянуть, то поздней, очень поздней малолетней дочери.

Но ничего не получалось. Удивительно нескладный человек, смахивающий на вылепленного ребенком из пластилина головастика, с жидкой ниточкой тела, но непомерными носом и губами, спал. Покачивался, заботливо прижатый к сиденью ремнями безопасности и ничего-нибудь иного, а именно того, что сам назвал, с намеком или нет, – панцерваген «нахтигаль». И никто не мог объяснить Игорю, ответить на мучивший его вопрос, почему такое должно и может происходить.

А сама машина, шикарный полноприводный «фольк» с двигателем V6 Игорю решительно не понравился. Два часа он пытался приспособиться к европейской эргономике салона, но так и не смог. Так и ехал, не видя как раз тех секторов шкалы спидометра, где 60 и 90. Баранка перекрывала.