Молчаливая слушательница - Йоварт Лин

Несмотря на его улыбку и ласковое похлопывание, Гвен почувствовала себя униженной. Впрочем, стоит ли расстраиваться? Разве важно, где будут лежать ее вещи, в одном ящике или в другом? Да и вещи Джорджа она, наверное, развесила несколько небрежно, занятая мыслями о будущей мастерской…

Гвен залила кипяток в заварочный чайник, накрыла его вязаным розовым чехлом, который нашла в третьем ящичке. Положила на блюдце два ломтика лимона и поставила чайник с блюдцем на стол. Пока отошла за молоком и чашками, Джордж успел съесть лимонный ломтик. Она плеснула в обе чашки молока, вдохнула поглубже и беззаботно произнесла:

– Джордж, помнишь комнатку рядом с задним входом? – Налила заварку в чашку мужа. – Там есть рабочий верстак, и я подумала…

– Он не крепкий.

– Что?

Джордж указал на чайник.

– Слабо заварен.

– А, чай…

Учитывая строгие продовольственные нормы, Гвен бросила в чайник всего полторы щепотки чайных листьев. Наверное, надо было заваривать подольше?

Она сделала чайником несколько вращательных движений, молча досчитала до тридцати, опять повращала. Нерешительно налила заварку во вторую чашку, с улыбкой пододвинула Джорджу. Он улыбнулся в ответ, взял второй ломтик лимона.

Гвен достала себе ломтик из жестяной банки, вновь села. Откусила печенье и сказала:

– Я подумала…

Кусочек кокоса застрял в горле, дыхание перехватило. Джордж наблюдал за тем, как она семенит к раковине, кашляет, вытаскивает из шкафчика стакан, наполняет его водой, пьет.

Глотая воду, Гвен с ужасом подумала о том, что не помыла стакан, а в шкафчиках, наверное, давно бегают тараканы. Сколько дом простоял пустым? Месяцы? Годы?

С не меньшим ужасом она поняла, что не знает о ферме не только этого, но и вообще ничего, даже адреса. Не знает, почему прежние владельцы переехали, почему оставили все вещи, от трюмо со странным зеркалом до омерзительного чехла на чайник. Не знает, умеет ли Джордж доить коров.

Когда кашель отпустил, Гвен заставила себя не думать о проглоченных тараканьих яйцах и спросила:

– Ты умеешь доить коров?

– Научусь. – Джордж вскинул руку, посмотрел на часы. – Примерно через десять минут. В пять приедут соседи и научат нас.

– Нас?

– Ну, я же не справлюсь один, Гвен. – Он улыбнулся. – Мне понадобится твоя помощь.

– О…

Она постаралась изобразить беззаботную радость, но сердце словно облили черной краской.

Глава 15

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

Джой знала – змеи быстрые и злые. Она могла надеяться лишь на то, что эта змея решит сползти на пол и только потом напасть, а не метнется прямо с кровати к горлу Джой. Она высчитала: у нее будет две секунды, если змея атакует с кровати, и три – если сползет на пол.

«Господи, прошу, помоги, обещаю – я больше никогда не сделаю ничего плохого, никогда не прочту «Гордость и предубеждение», даже не трону ее. Ибо Твое есть царство, и сила…»

Джой лихорадочно размышляла. Чтобы выбраться, надо либо быстро прыгнуть за порог спальни и захлопнуть за собой дверь, либо прокрасться к выходу очень медленно, не привлекая внимания змеи. И уже все равно, увидит ли мама; даже – увидит ли отец. Лишь бы сбежать от змеи.

Не отрывая от нее взгляда, она услышала откуда-то издалека мамины слова:

– Спасибо, миссис Уэдделл. Да, наверное, увидимся на похоронах.

На самом деле мама не собиралась ни на какие похороны. Она их ненавидела, несмотря на доход от венков.

Раздался щелчок – телефонная трубка легла на рычаг. Сейчас мама возьмет листок с записанным заказом и уйдет в мастерскую. Джой чувствовала: пока она слушала, змея решила напасть, наказать – убить Джой – за все ее грехи. Девочка сглотнула, перестала дышать. Сейчас или никогда. Не выпуская змею из виду, приготовилась. Продолжая думать о наказании, рванула к двери. Открыла ее и резко оглянулась – что змея?

Та неподвижно лежала на прежнем месте. Джой в замешательстве остановилась. На кровать упал свет из большой комнаты, и она едва не вскрикнула. Вот дурочка! Нашла чего пугаться! Это же обычный ремень – аккуратно свернутый отцовский ремень…

До чего унизительно! Джой кинулась в кухню. Молча одергивая себя «успокойся, успокойся», достала из шкафчика картошку, схватила нож. Руки дрожали, угри волнами перекатывались в желудке. Ее вырвало в раковину.

На пороге кухни выросла мама.

– Где тебя, ради бога, носило?!

Джой, которая как раз смывала с раковины желчь, попыталась придать себе обычный вид. Язык прилип к нёбу.

– Отец в курятнике. Давай к нему, бегом. Сегодня у нас запеченная курица.

Джой прошмыгнула мимо мамы, выскочила во двор. Как так можно – мама говорит, что любит кур, а сама разрешает отцу их убивать? Джой не понимала.

…Отец шагал от сарая к курятнику, серый капюшон куртки затенял лицо. На плече топор – длинная рукоять качается в такт шагам, лезвие блестит.

Он прислонил инструмент к темной деревянной колоде в пятнах крови, расположенной в нескольких футах от проволочной калитки, и вошел в загородку. От Джой требовалось придержать калитку, быстро открыть ее, выпустив отца, и тут же запереть, чтобы куры не выскочили.

При его появлении все двенадцать Рут помчались в дальний угол грязного загона, расталкивая друг друга и пытаясь взлететь. Однако их крылья подреза́ли еще в тот день, когда будущие куры появлялись на ферме крошечными цыплятами: они легко помещались в красной отцовской ладони и даже не подозревали о том, что у них есть крылья.

Быстрым движением отец сгреб одну Рут, растопыренными пальцами остановив хлопанье бесполезных крыльев. Так просто… Куры с недовольным кудахтаньем вновь разбрелись по загону. Отец с пойманной Рут вышел через калитку, которую Джой открыла и тут же заперла.

Дальше ей полагалось ждать под моросящим дождем.

В момент удара она зажмурилась.

Отец с окровавленным топором протопал назад в сарай, а Джой понесла мертвую Рут в прачечную. Зажала куриные лапки и ручку ведра в одной руке, чтобы кровь Рут стекала с безголовой шеи на безжизненную голову на дне. В прачечной мама лишила Рут лапок тем самым секатором, которым ей однажды подрезали крылья, бросила лапки в ведро, а тушку – в холодное цементное корыто. Мертвая Рут неуклюже распласталась в корыте, и мама принялась выщипывать перья. На ее руки и на мертвую птицу лилась холодная вода, смывая кровь и грязь. Мокрые перья налипали на мамины ладони, на серое цементное корыто, на пол. Застревали в сливном отверстии – вместе с почками, сердцем, потрохами, кишками. Белоснежные перья на розовых внутренностях.

От запаха у Джой выворачивало желудок наизнанку.

Ощипанную Рут мама забрала в кухню, а внутренности с перьями поручила дочери: та собрала перья и отнесла их на компостную кучу. Затем выудила из сливного отверстия потроха и кишки, положила в ведро, к лапкам и голове Рут. Под неутихающим серым дождем потащилась к куриному загону и через ограду высыпала содержимое ведра в грязь. Оставшиеся одиннадцать Рут засеменили к угощению. Смотреть не хотелось, но Джой опустила ведро, ухватилась пальцами за провислую проволочную ограду и стала наблюдать, как Рут клюют и дерутся, как пожирают и заглатывают кусочки своей сестры. Наконец она расцепила покрасневшие пальцы, ополоснула ведро, слила розовую воду в куриное корыто и пошла с ведром в сарай. Отец сидел там на старом табурете, полируя головку топора мягкой синей тканью, которую хранил в пластмассовом футляре. Джой перевернула ведро, прислонила его под углом к стене, чтобы сохло, и вернулась в дом.

Мертвая Рут уже была в духовке, а на рабочем столе лежала картошка, ждала, пока ее почистят и добавят к запекающейся птице.

Джой чистила и думала об одном-единственном молниеносном ударе отцовского топора с новенькой блестящей головкой. Представила себя на месте отца: вот она стоит у колоды, одной ногой прижимает дергающуюся, кудахтающую Рут. Заносит топор, как это делал отец, и опускает одним быстрым движением, в точности как он.