Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY - Unknown

— Жить на свете тоже вредно, Гера. — Кладет ногу на ногу и зажимает его ладонь между бедер. Улыбается. Берет свою

чашку.

— А что это ты так рано сегодня освободилась?

— У меня же особые привилегии, — смеется Дружинина. — Шутка. Я уволилась, Гера.

— Радужно.

— И мне. Я теперь безработная. Спасай, Гера. Кто теперь будет меня кормить? Спасай, а то мне придется сдать в ломбард

все свои драгоценности. — Указывает взглядом на свои золотые часы и кольцо на руке.

Гера усмехается и отпивает кофе.

— У тебя будет все, что ты только пожелаешь. Все.

Она вздыхает.

— Шуба у меня уже есть. Я, кстати, забыла тебя поблагодарить. Спасибо. Она мне нравится. Как ты ее купил? Угадал с

размером, ростом. Поразительно.

— Ничего поразительного. Нашел продавщиху твоей комплекции, она мне все перемерила, я выбрал.

Рада смеется. У нее такой приятный смех.

— Правда?

— Чистейшая.

— Артём, а если бы забеременела одна из твоих разгульных девиц, ты бы тоже оставил ребенка? — внезапно спрашивает

Дружинина.

Но Гергердта не смущает такой неожиданный поворот их разговора.

— Конечно, — твердо отвечает он.

— Ты бы связал жизнь с такой женщиной? — удивляется она.

— Нет.

Следующий вопрос вертится на языке, но Рада никак не может ясно его сформулировать.

— Родила и свободна, — объясняет Гера, рассеивая ее сомнения.

— А если она… не захочет быть свободной?

— Ее никто не спрашивает. Родила — свободна. Давай, можешь начинать демагогию по поводу того, какая я сволочь.

— Нет, — она со смешком качает головой, — демагогия ради демагогии мне не интересна.

— Зачем ты тогда спрашиваешь?

— Это не более чем любопытство.

— Ты хочешь детей? Ребенка? Это тоже не более чем любопытство.

Она молчит. Затихает. По ее лицу невозможно что-либо прочитать.

— Так трудно ответить? Да или нет? — зачем-то давит он. — Ты хотела того ребенка?

Артём все ждет, когда же она потянется за сигаретой. Но Рада спокойная с виду, расслабленная. Делает из чашки глоток,

отставляет ее в сторону и сцепляет пальцы, опираясь на спинку дивана.

— Да, я хотела того ребенка. Я собиралась замуж за интеллигента и хотела родить интеллигента. Все, как ты говорил. Но не

сложилось. У меня были проблемы со здоровьем, ребенка я потеряла. А мой интеллигент этого не перенес. Я стала ему

такая не нужна. Поэтому, Артём, со мной бесполезно разводить всякого рода демагогии о том, кто прав, а кто виноват. Я

разочарована и слегка бесчеловечна, — усмехается. — Меня мало волнуют чужие проблемы, своих хватает. И более всего

я ненавижу рассуждать о каких-то чисто гипотетических ситуациях.

Гергердт ищет на ее красивом лице хоть какие-то проявления эмоций. Но их нет. Кроме насмешливости во взгляде и тихой

улыбки. Он трогает ее волосы, она, как обычно отводит его руку.

— Почему? — спрашивает он напрямую.

— Не люблю я этого. Ты не представляешь, сколько времени я трачу на укладку. — Убирает волосы от лица, пропуская

темные пряди между пальцев.

— Что-то не верится.

— В том-то и весь секрет. Гера, ты допил кофе? Допил? Ты обещал показать мне свой кабинет.

— Я обещал?

— А пообниматься? Не соскучился? Я – уже, — повторяет она его слова и видит, как его глаза загораются темным огнем.

fima 21.02.2015 20:18 » Глава 7

Учиться читать совершенно ни к чему,

когда мясо и так пахнет за версту.

«Собачье сердце»

Отношения. Твою мать, если бы ему месяц назад кто-нибудь сказал, что он станет сходить с ума по одной девке и встрянет

в эти самые «отношения», он бы, наверное, нет, не долго смеялся, а удавил бы этого шутника. В его кипучую жизнь «одна

девка» никак не вписывалась. А теперь от мысли о Радке Дружининой крыша ехала. Он хотел эту женщину всегда и везде,

почти три недели не отпускал от себя ни на шаг и ждал: когда же ослабнет это наваждение. Но оно не ослабевало, никак не

проходило.

С Дружининой все по-другому; ей не хотелось указывать на дверь и говорить: проваливай. Она спала в его постели, и

Артёма преследовало дурацкое чувство, что так и надо. Она разложила у него в гардеробной свои вещи, а ему по-идиотски

казалось: так и должно быть. Некоторые из его рубашек насквозь пропитались ее духами, но Геру это не раздражало. Он

терпеть не мог губную помаду, но, когда хотел поцеловать Раду, ему было плевать, накрашены у нее губы или нет. Это же

Радка-мармеладка, она для него... своя, что ли. Она родом из его детства.

Странно — все время думать об одной женщине, хотеть только одну. Странно…

Да, они настоящие – эти отношения. Для него. Он до этого времени никогда не ночевал с женщинами. Сексом занимался, но

не ночевал. Не оставлял ни одну из них в своей постели, и сам у них не оставался. Не мог. Радка права: его шлюшки никогда

не варили ему кофе – ни в турочках, никак. Потому что он с ними не завтракал. Тех, кого он трахал ночью, утром видеть не

хотел. Не хотел с ними есть. Он встречался с ними не затем, чтобы поесть. Да и они прекрасно знали, что ему от них нужно. А

Рада Дружинина варила ему кофе, пекла по утрам чертовы творожные запеканки, и это было круто.

Она правда отлично готовила. Он смеялся над ней. Вот котлеты у нее выходили хреново, а всякие изыски – как из-под руки

шеф-повара. Она тоже смеялась. Говорила, что закончила кулинарные курсы, а там ее не учили делать котлеты, а учили

готовить мраморную говядину и лобстеров.

Гера не понимал, зачем ей торчать на кухне. Они могли бы ужинать в ресторанах или заказывать домой готовую еду. Но

Рада готовила сама, и ей это нравилось. Она готовила для него. И у него не поворачивался язык сказать, что ему что-то не

понравилось. Ведь она готовила для него. Гергердт не любил абрикосы, особенно консервированные, но, когда получал

десерт с консервированными абрикосами, какое-то чувство мешало ему отказаться и не есть. Что-то останавливало.

Наверное, вдохновленный Радкин вид. Она на кухне была счастливая. Хрен знает, что она там ворожила, но он ел абрикосы,

целовался ее накрашенные губы и был... тоже счастлив. Наверное. Как еще определяется то ошалелое состояние, в котором

он находился?

Всегда был уверен, что не выдержит в своей квартире долгого присутствия женщины, любая баба будет его бесить. Но

Рада почему-то не бесила. Неважно, что Дружинина делала: валялась ли на диване с книгой, спала в его кровати, занималась

с ним сексом или принимала душ, — ему нравилось, что она рядом.

Она и сейчас могла быть рядом. С ним в душе. Если бы не Петровна. Вот принес же ее черт не вовремя. Рада к этой

бабке не могла привыкнуть. Никак не принимала ее утонченная воспитанная натура, что таких, как Петровна, надо просто

посылать в одном конкретном направлении. Такую, если вовремя не приземлишь, она на голову сядет. А Дружинина все

«пожалуйста» да «спасибо».

Артём выключает воду, обтирается полотенцем, обматывает им бедра и идет в спальню.

Несколько минут назад он бросил на кровать свои джинсы, но сейчас их тут не было. Наверное, Петровна уже в стирку

успела утащить.

Сейчас на кровати сидит Радка с кошкой на руках и смотрит на него внушительным, недобрым взглядом. То на него, то на

Петровну, которая невозмутимо натирает стеклянную перегородку между ванной и спальней.

— Пойдем кофе попьем, — зовет Гера, улыбнувшись. Вот умеет он хмуриться и улыбаться одновременно. Такой

язвительный сразу становится, аж тошно. — Ты мне обещала сварить кофе. И не таскай кошку. — Отбрасывает полотенце и

в чем мать родила уходит за джинсами. Петровна, по-видимому, привыкшая к подобным дефиле, даже глазом не моргнула.

Она усердно орудует тряпкой, продолжая радеть за чистоту и прозрачность стекла.

— Буду таскать, — упрямо говорит Рада и, следуя за ним, застывает в проходе между спальней и гардеробной.

Гергердт натягивает трусы и джинсы. Ерошит руками темные волосы, стряхивая с них воду. Жестом направляет Раду к

лестнице.

Дружинина сбегает вниз, спускает Олю на пол. Неторопливо наливает кофе, но в движениях все же видится какая-то

принужденная отточенность.

— Слушай, а вот это в порядке вещей, что ты перед Петровной голый расхаживаешь, да? — Ставит чашки на стол.

— Петровна нормального мужика, наверное, еще до революции видела, пусть бабка порадуется, мне не жалко. Давай,

наворожи мне бутерброд.

— Гера, я в шоке. — Рада без пререканий намазывает маслом хрустящий тост, кладет сверху сыр. — Мне тоже, может,

завести какого-нибудь домработника и ходить перед ним голой, а? Пусть радуется мужичонка.

— Тебе нельзя, — качает головой.

— Почему это?

— А потому что с моей стороны – это искусство, а с твоей будет – полное бл*дство.