Бизнес - Йен Бэнкс

Я посмотрела на часы. Они показывали четверть шестого. В мои планы не входило оставаться на ногах до такого времени. Ну что поделаешь.

Стивен появился в просторных купальных шортах, сверкнул улыбкой в мою сторону и нырнул в бассейн. Нырял он классно: брызг почти не было, голубизну дорожки нарушила только мелкая рябь, да еще одна-единственная ленивая волна покатилась от того места, где он скрылся под водой. Я неотрывно следила, как его высокая, загорелая фигура скользит на фоне лазурного кафельного дна. Вскоре он вынырнул на поверхность, тряхнул головой и легко поплыл кролем, мощно разрезая воду.

Присев у бортика, я подтянула к себе одно колено, опустила на него подбородок и просто смотрела. Стивен отмахал двенадцать дорожек, а потом, наперерез волнам, подплыл ко мне и уперся локтями в желоб на внутренней стороне кромки.

– Ну как? – спросила я.

– Отлично. Правда, бассейн медленный.

– Медленный? В каком смысле? Напустили тяжелой воды?

– Нет, просто здесь ни к чему эта стенка, – объяснил он, похлопав по кафельным плиткам над желобом. – От нее отражаются волны, с которыми приходится бороться. В современных бассейнах стенок нет, там вода доходит до пола и стекает в зарешеченные люки.

Я задумалась. Конечно, он был прав.

– Энергия волн в значительной степени нейтрализуется, – продолжал он. – Поверхность остается гладкой. Вот тогда получается быстрый бассейн.

– Ясно.

Он бросил на меня недоуменный взгляд:

– По-твоему, в тяжелой воде можно плавать?

– В «аш-два о-два»? Почему бы и нет? Бойко, как буек.

– Так-так. Ну ладно, пора закругляться.

– Я тебя подожду.

Он подплыл к хромированным ступеням, одним точным, плавным движением подтянулся на поручнях и скрылся в раздевалке, оставив на полу дорожку мокрых следов.

Под гул кондиционера я разглядывала блики, которые вода бросала на потолок и стены. Длинные, ломкие золотые лучи играли на обманном небосводе и на белых рифленых боках колонн. Шорох волн заставил меня вспомнить безмятежную тишину, которая встретила нас в этом месте.

Каждый всплеск, каждый гребешок водной ряби, каждый пляшущий блик в фальшивом небе с пышными облаками был вызван к жизни его присутствием, его плотью. Его мускулы, приводившие в движение форму, тяжесть и всю поверхность его тела, оставили отпечаток своей красоты и мощи на дорожках бассейна, направили бег света в нарисованные облака и небеса. Я подалась вперед и опустила руку в воду, чтобы ощутить, как легкая, трепетная зыбь, подобная биению неверного сердца, ласкает мою раскрытую ладонь.

Поверхность воды мало-помалу разгладилась, волны улеглись. Танец лучей сделался ленивым и плавным, как течение реки в низине у моря. Над ухом жужжал кондиционер.

– Идем? – спросил Стивен. Я подняла на него взгляд.

Невесть откуда возникло желание сказать, чтобы он возвращался без меня, а самой остаться в одиночестве и смотреть, как вода убаюкивает себя под это тихое жужжание, но улыбка на усталом веснушчатом лице была такой теплой и открытой, что я не смогла противиться. Он протянул руку, чтобы помочь мне встать, мы выключили свет и вернулись в жилые покои замка.

Дойдя со мной до дверей моей спальни, он легко поцеловал меня в щеку и пожелал спокойного сна, который не заставил себя долго ждать.

– Ммм... Да?.. Алло!

– Катрин?

– Ох... Слушаю. Да. Кто говорит?

– Я... это я. Я.

– Принц? Сувиндер?

– Точно. Катрин.

– Сувиндер, сейчас очень поздно.

– А... ничего подобного.

– Что?

– Не согласен... не согласен, Катрин. Сейчас не поздно, нет-нет.

– Принц, сейчас... подождите... Сейчас половина седьмого утра.

– Вот именно! Я прав.

– Сувиндер, за окном тьма-тьмущая. Я легла час назад и не собиралась просыпаться еще часов пять-шесть. Для меня сейчас глубокая ночь. Если у вас ничего срочного...

– Катрин.

– Что, Сувиндер?

– Катрин.

– ...Ну?

– Катрин.

– Принц, вы совершенно пьяны.

– Это так, Катрин. Я сильно пьян, но это от горя.

– В чем же причина, Сувиндер?

– Я тебе изменил.

– В каком смысле?

– Эти две красотки. Они меня сорва... совратили.

– Вас?

– Катрин, я распутник.

– Не вы один. Я за вас очень рада, принц. Надеюсь, эти дамочки вас полностью ублажили, и вы тоже не ударили в грязь лицом. Успокойтесь. Вы при всем желании не способны мне изменить: я вам не жена и не подруга. Мы не давали никаких обещаний, поэтому об измене и речи нет. Понимаете?

– Я тебе давал.

– В каком смысле?

– Давал обещание, Катрин.

– Не знаю, Сувиндер. Наверно, вы меня с кем-то путаете.

– Нет. Я обещал не словами, а сердцем, Катрин.

– Неужели? Лестно такое слышать, Сувиндер, но пусть это вас не останавливает. Я все прощаю, договорились? Отпускаю вам все прошлые и будущие грехи, идет? Живите в свое удовольствие, я слова не скажу. Буду только счастлива.

– Катрин.

– Да.

– Катрин.

– Ну что еще, Сувиндер?

– ...я могу надеяться?

– На что?

–На то... на то, что когда-нибудь ты смягчишься.

– Уже. Я уже смягчилась, Сувиндер. Целиком и полностью. Я к вам хорошо отношусь. Надеюсь, мы останемся друзьями.

– Нет, я не о том.

– Естественно.

– Ты позволишь мне надеяться, Катрин?

– Принц...

– Позволишь, Катрин?

– Сувиндер...

– Скажи, что для меня не все потеряно, Катрин.

– Сувиндер, я к вам хорошо отношусь и действительно искренне польщена тем, что...

– Всегда женщины говорят одно и то же! «Польщена», «хорошо отношусь», а потом вдруг – «но». Не одно, так другое. «Но я замужем». «Но ты слишком стар». «Но твоя мать меня проклянет». «Но я слишком молода». «Но я на самом деле не девушка».

– В каком смысле?

– ...я думал, ты не такая, Катрин. Я думал, у тебя не будет «но». А вышло как обычно. Это несправедливо, Катрин. Несправедливо. Это гордыня, или расизм, или... или... неравенство.

– Принц, я вас умоляю. В последние дни я страшно не высыпаюсь. Мне необходим пол-тоценный отдых.

– А я так тебя огорчил.

– Сувиндер, умоляю.

– Я тебя огорчил. Слышу по голосу. Ты больше не станешь такое терпеть, я угадал?

– Сувиндер, прошу, не мешайте мне спать. Давайте на время... прервемся, хорошо? Поговорим утром. Утро вечера мудренее. Нам обоим необходимо выспаться.

– Я иду к тебе.

– Нет, Сувиндер.

– Скажи, в какой ты спальне, прошу тебя, Катрин.

– Это исключено, Сувиндер.

– Умоляю.

– Нет.

– Я же мужчина, Катрин.

– В каком смысле? Вообще говоря, я это заметила, Сувиндер.

– Мужчине вредно... Что такое? Ты вздыхаешь, Катрин?

– Принц, не хочу вас обидеть, но мне в самом деле необходимо выспаться, поэтому прошу: скажите «спокойной ночи» и дайте мне отдохнуть. Ну пожалуйста: «спокойной ночи».

– Ладно. Я исчезаю... Но, Катрин...

– Слушаю.

– Я буду надеяться.

– Вот и славно.

– Это серьезно.

– А как же иначе?

– Иначе нельзя. Я серьезно.

– Ну, честь вам и хвала.

– Да. Хорошо. Доброй ночи, Катрин. Доброй ночи, Сувиндер.

Глава 4

Настало время рассказать, как работает наша компания. Во-первых – это необходимо уяснить, – мы до некоторой степени придерживаемся демократической процедуры. Попросту говоря, руководство выбираем голосованием. Но об этом позже.

Во-вторых, мы неукоснительно требуем, чтобы сотрудники, стремящиеся перешагнуть определенный уровень, отказались от прежних религиозных убеждений. На практике это означает, что руководитель, достигший того ранга, что раньше назывался у нас «magistratus», потом «мастер», а теперь – «Шестой уровень», должен поклясться в отказе от веры.

Мы не препятствуем посещению храма или молельного дома, не настаиваем, чтобы человек перестал молиться, будь то на людях или в одиночестве, и даже не предлагаем ему прекратить финансовую поддержку религиозных организаций (хотя какие-то шаги в этих направлениях ожидаются и приветствуются); мы, конечно же, не требуем, чтобы он освободил от веры свой разум (или, если угодно, душу). Все, что требуется, – поклясться в отказе от веры. Такой акции достаточно, чтобы отсечь ярых фанатиков: это поразительные в своем роде личности, если кому по вкусу их образ действий, но они лучше сгорят заживо, чем перейдут хотя бы в другую конфессию той же самой церкви.

В-третьих, у нас практикуется полная финансовая прозрачность: любое должностное лицо может ознакомиться со счетами любого другого. Разумеется, за последние годы, с внедрением компьютеров и электронной почты, для этого появилось гораздо больше технических возможностей, но в принципе такой порядок существует с первого века новой эры. В результате у нас нет коррупции; если она и проявляется, то в ничтожных размерах.

Оборотная сторона этого достижения – трудоемкость. Она не давала нам покоя во все времена: когда людям приходилось вскрывать для проверки ящики, забитые восковыми табличками, когда приходилось разворачивать свитки папируса, когда приходилось отстегивать прикованные цепями конторские книги, когда приходилось заказывать из хранилищ старинные гроссбухи, когда приходилось изучать микрофиши, и даже в наши дни, когда весь учет компьютеризирован; в течение двух тысячелетий каждое техническое новшество, которое, думалось, вот-вот облегчит процесс, очень скоро с неизбежностью влекло за собой новые усложнения расчетов и систем.