Арифметика любви - Линн Грэхем

Его брови сошлись к переносице, все длинное, упругое тело натянулось как лук. Сантино изучал ее с неподдельным интересом.

— Неужели мой поцелуй с той блондинкой отбил твой интерес к мужчинам?

— У тебя просто невообразимое самомнение! — бросила ему Фрэнки.

— Тогда нет ни малейшей вероятности, что ты до сих пор девица? — напряженно спросил Сантино.

— А ты что думаешь? — огрызнулась Фрэнки. — Или ты до сих пор тешишь себя сказками о Санта-Клаусе?

Крошечная мышца дернулась в уголке злобно сжатых губ Сантино.

— Si[10]… в наши дни и в таком возрасте это было бы удивительно.

Фрэнки быстро заморгала, слезы жгли ей глаза. Она не вынесет, если Сантино поймет, что она до сих пор невинна! Подобное признание было бы ужасающе унизительно, потому что он догадался бы, как больно ранил ее самолюбие своим безразличием пять лет назад.

Фрэнки показалось, что дыхание остановилось, нервная дрожь сотрясала все ее тело.

— Ты просто напряжена…

— Я ожидаю твоей атаки! — вспыхнула Фрэнки.

Сантино вдруг разразился взрывом хохота.

— Неужели? И ты хочешь, чтобы я… Как ты сказала… «просто покончим с этим».

— Что в этом забавного?

Сантино уверенными руками обнял ее. Утопая в его первобытном жаре, Фрэнки сжалась. Он приник губами к бешено пульсирующей жилке над ее ключицей. Фрэнки вздрогнула, испытав шок, и лишилась дыхания от столь неожиданного первого хода.

— Ты будешь испытывать только удовольствие. Я обещаю это. Для меня дело чести, чтобы ты с восторгом делила постель со мной. — Эротично касаясь кончиком языка чувствительной кожи на ее горле, Сантино заставил ее сердце забиться с бешеной силой.

Сантино поцеловал ее с неторопливой, глубокой, приводящей в дрожь чувственностью. Все мысли улетучились; сердце заколотилось от безумного возбуждения при первом же властном давлении его языка. Она не ожидала этого, и ее предательское тело никогда не испытывало подобного. Фрэнки охватило неизъяснимое удовольствие, которое окутало и ошеломило ее.

— Сантино… — задыхаясь, шептала она.

— Ничего, кроме удовольствия, — еще раз пообещал Сантино.

Чувство нарастающего жара начало распространяться глубоко внутри Фрэнки. Еще не сознавая, что с ней происходит, она с безумной настойчивостью отвечала на его поцелуи.

— Ты невероятно страстная, — с удовольствием прошептал Сантино, накрывая ладонью ее налившуюся грудь и безошибочно находя под толстой тканью твердый сосок.

Стрелы пронзающего жара вонзились между ее бедер. Он прижался губами к упругим холмам ее груди, и даже толстая ткань не смогла уменьшить силу ее отклика. Все ее тело содрогалось от столь бешеной атаки. Сдавленный стон сорвался с ее губ, и он немедленно накрыл ее губы своими, заставляя молчать.

— Тише, саrа тiа… — шепотом предупредил Сантино, проводя безумно возбуждающей рукой по ее надежно укутанным в хлопок бедрам, — Я еще даже не начинал.

Истосковавшееся тело Фрэнки уже вырвалось из-под контроля и бурлило лихорадочной, не испытанной доселе страстью. Она вцепилась побелевшими пальцами в его плечи, страстно желая вновь найти его губы. И затем, безразличный к непробиваемой толщине ее ночной рубашки, сейчас доводившей ее до отчаяния, Сантино нашел самое чувствительное место.

Мучительный стон невыносимой чувственной жажды вырвался из груди Фрэнки.

— Сними с меня эту отвратительную рубаху, — молила она.

— Тише, — успокаивал Сантино, делая все возможное, чтобы она молчала. — Я знаю, что делаю.

Это было выше сил Фрэнки. Потеряв рассудок от возбуждения, она изогнулась и прижалась к нему. Все ее тело невыносимо напряглось от жгучей страсти, которую он возбуждал каждым своим прикосновением. Доведенная до заоблачных высот чувственной жажды, Фрэнки взорвалась экстатическим удовольствием, которое уносило ее на волнах сладострастного восторга. В тот же момент Сантино закрыл ее рот своим, чтобы поглотить каждый крик, вырывающийся из ее груди.

Когда он освободил ее, Фрэнки была в таком шоке, что несколько минут не могла прийти в себя, переполненная физическим удовлетворением и лишенная всяких сил.

В грохочущей тишине Сантино проницательно заглянул в ее затуманенные глаза.

— Да, это определенно впервые для тебя.

Охваченная бурным негодованием, Фрэнки с неожиданной силой оттолкнула его от себя. Она лежала, горя заживо в огне стыда от уверенности, что Сантино заметил потерю ею самообладания, пока ласкал ее распутное, ненавистно отзывчивое тело. А он даже не снял с нее эту ночную рубашку…

Перевернув ее на бок и не обращая внимания на толстые складки ночной рубашки, он плотно прижал ее к своему упругому телу. Животом она ощущала шокирующее подтверждение, что он по-прежнему крайне возбужден. Он доставил ей обещанное удовольствие, но так и не получил удовольствия сам.

— Ты сказала, что, если я подожду до завтра, ты сделаешь все, что я захочу, — напомнил ей Сантино. — Провокационное предложение… Пожалуй, остаток ночи я буду практиковаться в терпении и самоограничении…

Возвращенная к жизни этим мурлыканьем, Фрэнки была готова взорваться от ярости.

— Если ты, конечно, не передумала.

— Нет… не передумала, — пробормотала Фрэнки. Что же именно он захочет от нее? Чтобы успокоить себя, Фрэнки медленно и осторожно вдохнула. Завтрашняя ночь казалась далеким будущим.

Фрэнки с ненавистью посмотрела на свое отражение в небольшом зеркальце, установленном на сундуке. Женщина, которая позволила превратить себя в тряпку. Если бы она осталась холодной, Сантино не был бы столь настойчив. Но что бы он тогда сделал? Вернулся бы к первоначальному плану выселить Деллу и подать на нее в суд за мошенничество? Фрэнки съежилась. Как бы скверно ни вела себя Делла, Фрэнки невыносима мысль, что мать подвергнется подобному унижению.

Фрэнки с болью осознала, что отдалась Сантино. Он давно распознал ее чувственную жажду и решил расчетливо наказать ее, А с чего бы ему решить по-другому? — рассуждала она с горечью. В конце концов, она решила спасти Деллу и намеренно надела личину бесчестной и корыстной мошенницы.

Сейчас она пожинает плоды гнева и мстительного презрения Сантино. Того самого Сантино, который знает, что означает для нее гордость… который за три недели способен разорвать ее душу на тысячи мелких кусочков.

Она была так ранима во всем, что касалось его. И не только потому, что находила его безумно привлекательным. У него впечатляющая внешность и электризующая аура чувственного превосходства. Для Фрэнки Сантино всегда был особенным. Ужасающе, безнадежно особенным.

Дверь внезапно распахнулась. Руки Фрэнки, заплетавшие косичку, замерли. Сантино стоял в дверях, стройный, статный и величественный, в черной рубашке и туго обтягивающих бедра вельветовых джинсах.