Крестовые походы - Михаил Абрамович Заборов

в то же время его щедрые денежные раздачи бедноте (хронисты не называют источники, из которых он черпал нужные средства) – все это вкупе с зажигательными речами снискало ему большую славу среди крестьян: они видели в нем Божьего человека и толпами шли за ним, словно за святым или пророком. Их привлекала его нищета, его репутация монаха, чуждающегося всякой роскоши, умеющего примирять ссорящихся. «Многие, – повествует Гвиберт Ножанский, – выдергивали шерсть из его мула, чтобы хранить ее как реликвию… Я не припомню никого, кому бы когда-нибудь были оказываемы такие почести».

Цели Крестового похода, провозглашенные папством, народная масса воспринимала по-своему: программа католической церкви перерабатывалась в сознании крестьянства сообразно его интересам, по существу враждебным интересам церковно-феодальных организаторов и вдохновителей Крестового похода. И хотя Петр Амьенский, как и другие подобные ему проповедники, фактически и формально проводил в жизнь планы папы, он в какой-то степени на свой лад выражал вместе с тем и чаяния низов. Урбан II, во всяком случае, едва ли помышлял о том, чтобы снимать с места тружеников, т. е., по существу, содействовать бегству крепостных от сеньоров; в лучшем случае, вероятно, он добивался от народа оказания материальной поддержки рыцарству. Увидев вскоре, какое широкое брожение в низах, прежде всего деревенских, вызвали призывы к Крестовому походу, церковнослужители предприняли попытки задержать сервов, но это оказалось уже невозможным.

Зимой 1095/96 г. во Франции собрались многотысячные ополчения сельских бедняков, готовых отправиться в дальние края.

Еще могущественнее, чем благочестивые проповеди, действия крестьянской массы обусловливала страшная нужда, испытывавшаяся в то время деревней. Голод заставлял крестьян торопиться, поэтому их сборы протекали в лихорадочной спешке. Бедняки бросали свои лачуги, за бесценок сбывали кому угодно все, что можно было продать. «Никто из них не обращал внимания на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников и полей, – вспоминает очевидец происходившего. – Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал как будто все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателями, лишь бы не вступить последним на стезю Господню». Всякий, по словам этого хрониста, «пускал в распродажу лучшую часть имущества за ничтожную цену, как будто он находился в жестоком рабстве или был заключен в темницу и дело шло о скорейшем выкупе».

Гвиберт Ножанский, конечно, не мог до конца понять настоящих побуждений крестьян. У него создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли сами себя: «Все дорого покупали и дешево продавали… Дорого покупали то, что нужно было для пользования в пути, а дешево продавали то, чем следовало покрыть издержки». Они спешили, подчеркивает аббат, и это выражение четко характеризует настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки стремились уйти, пишут и другие хронисты. Казалось – да, так оно и было в действительности, – крестьяне горели нетерпением отправиться навстречу опасности.

Разумеется, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: отправлявшиеся истово молились, кое-кто выжигал кресты на теле – это было вполне в духе времени. Однако прежде всего деревенские бедняки торопились потому, что не хотели ждать сеньоров. Сервы спешили поскорее избавиться от своих притеснителей, и это стремление заглушало все благочестивые побуждения крестьянской массы.

В марте 1096 г. первые толпы бедняков из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, Германии (с нижнего Рейна), а затем и из других стран Западной Европы (например, из Англии) поднялись на «святое паломничество». Крестьяне шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, вилы служили им вместо копий и мечей, да и эти орудия земледельческого труда были далеко не у всех. «Безоружные толпы» – так назовет их впоследствии греческая писательница-историк Анна Комнина. У них не было с собой ни коней, ни почти никаких запасов. Они двигались подобно беспорядочным скопищам переселенцев, кто – пешком, кто – на двухколесных тележках, запряженных подкованными быками, вместе со своими женами, детьми, скудным домашним скарбом. Сервы уходили прочь от крепостной неволи, притеснений и голода, втайне надеясь лучше устроиться на новых местах, в «Земле обетованной». По дорогам, уже ранее проторенным паломниками, – вдоль Рейна, Дуная и далее на юг, к Константинополю, – потянулись длинные обозы.

К столице Византии вели две большие дороги, проходившие по Балканскому полуострову. Одна начиналась в Драче и пролегала через Охрид, Водену, Солунь, Редесто, Селимврию. Эта старинная дорога была проложена еще в древнеримские времена, она и называлась по-прежнему Эгнациевой дорогой. Другая пересекала вначале территорию Венгрии, а затем от Белграда тоже шла через болгарские владения Византии: вдоль дороги были расположены города Ниш, Средец (София), Филиппополь и Адрианополь. В этих областях, как мы знаем, было неспокойно из-за печенежских набегов, и обычно пилигримы следовали по Эгнациевой дороге. Однако отряды бедноты двинулись как раз через Белград – Ниш, на юго-восток, к Константинополю.

Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, которыми предводительствовал рыцарь Готье Неимущий, насчитывалось около 15 тыс. (из них лишь 5 тыс. кое-как вооруженных); около 14 тыс. включал отряд, возглавлявшийся Петром Пустынником; 6 тыс. крестьян выступили под командованием французского рыцаря Фульхерия Орлеанского. Почти столько же шло из рейнских областей за священником Готшальком, которого Эккехард из Ауры не зря называет «ложным слугой Бога»; примерно из 2 тыс. состоял англо-лотарингский отряд. Все эти группы крестоносцев действовали вразброд. Они были лишены всякой дисциплины.

Уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в собственных целях наиболее воинственно настроенные рыцари. Таковы были французы Готье Неимущий с тремя братьями и дядей (тоже Готье), Фульхерий Орлеанский, Гийом Плотник, виконт Мелэна и Гатинэ (свое прозвище он получил за силу удара с плеча; несколькими годами ранее виконт попытал счастья в Испании), Кларембод из Вандейля, Дрого Нейльский и другие титулованные, но полунищие воители. С крестьянами, выступившими из Германии, также отправился ряд рыцарей-авантюристов – из рейнских областей, Франконии, Швабии, Баварии. Это были некий Фолькмар, граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к категории бедняков (его владения лежали между Триром и Майнцем, и он состоял в родстве с архиепископом Майнцским), но отличавшийся невероятной жадностью и разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский, граф Хартман фон Диллинген и пр.

Рыцари постарались захватить предводительство простонародьем, и отчасти им это удалось. Именно рыцари-предводители вроде Гийома Плотника и Эмихо Лейнингенского выказали во время похода наибольшую беззастенчивость и жестокость. Кстати сказать, эти двое еще до отправления в путь ограбили церкви в собственных владениях, чтобы обеспечить себя деньгами на дорогу.

Несмотря на то что крестьянские ополчения оказались «разбавленными» феодальным элементом, характер движения в целом не изменился, оно сохранило даже свой внешний облик. Стихийное со времени возникновения, движение крестьян протекало без какой-либо правильной организации, без общего плана. Бедняки-крестоносцы