Где валяются поцелуи - Ринат Валиуллин

— Хорошо. Он накрыл меня теплым морским закатом. Я барахталась в его объятиях, пока он въедался губами в мою кожу. Но оказывается, и Педро бывают одноразовые. Теперь вот сижу в номере и думаю: выплюнуть столько красивых слов ради одной только ночи. Чувствую себя разбитой шлюпкой, брошенной на берегу моря.

— Шлюхой? — переспросила Мэри подругу.

— Шлюпкой.

— Извини, плохо слышно. Да пошли ты его.

— Я послала, так он, мерзавец, сердце мое прихватил.

— Ну что я могу тебе сказать? Педро твой — типичный ловелас. Чего же ты ждала?

— От него?

— Нет, в смысле надо было первой распрощаться. Ладно, забей, сегодня же Новый год. Расскажи, где отметила?

— Не помню, помню, что было много мужчин.

— Ну! Как ты себя чувствовала среди мужчин?

— Как в ателье у портного, где каждый снимает свои мерки, но не каждый готов сшить свадебное платье. В общем, я разочарована…

— Перестань! Разочарование — это всего лишь проявление эгоизма: когда ты долго была кем-то очарована, а тобою — так и не захотели.

— Просто очень обидно, кругом все как назло замуж выходят.

— Кто все? — переложила Мэри трубку в другую руку.

— Сестра моя младшая.

— Барбара? И что она?

— Думает еще: быт или не быт.

— Какая правильная постановка вопроса! У нее, в отличие от нас, еще есть время подумать, — ответила, улыбнувшись мне, Мэри и больше не беспокоила мой слух женской болтовней. Я продолжил с яйцами, которые уже раздраженно целовались с тефлоном. После того как Мэри отключила громкую связь, я слышал лишь отдельные реплики: «влюбись для начала в себя…», «придет не только Педро…», «он не сможет пропустить этот спектакль». Только я выложил глазунью на тарелку и поставил на стол, как Мэри закончила треп.

— Кристина. У меня нет подруги лучше, — положила телефон на подоконник Мэри.

— А разве подруги могут быть лучше?

— Лучше меня нет, конечно, — ухмыльнулась она. — Она хорошая, но как-то все не везет, странные вещи происходят в ее жизни. В прошлом году она собиралась покончить с собой.

— И что ее остановило? — цинично поинтересовался я.

— Только Кристина распахнула окно, взобралась на подоконник, глянула вниз на маленькие машинки, которые спешили с одинаковой скоростью и в ту, и в другую сторону, на дрейфующее многоточие людей, как голова ее закружилась, она вскрикнула. Однако не страх высоты был причиной ее крика, а иголки кактуса, которые впились в ногу. От внезапной боли она пришла в себя и посмотрела на ногу. Вцепившись зубами, на ноге висел кактус, будто хотел ее удержать.

— Вот, а говорила, что никто ее не любит.

— Ей вдруг стало больно и жалко себя, но еще больше кактус, за которым кроме нее некому будет ухаживать.

— Так какой ей нужен мужчина? — спросил я.

— Чтобы всю жизнь носил на руках. Или поднимал иногда, хотя бы настроение, — затянулась новой сигаретой Мэри.

— А тебе?

— Могущественный, — выдохнула она в сторону дым.

— А как же вечная любовь?

— Для меня любовь — это то, что находится между «я тебя люблю» и «я тебя ненавижу». Разве между любовью и вечностью есть какая-то другая связь?

— Если женщина тебя разлюбила, то это навсегда.

Трель смс-ки из моего телефона оборвала уже висевшую на губах Мэри ответную фразу. Я вскрыл конверт: «Знаешь, как я себя чувствую без тебя, без моего любимого человечка?»

Пальцы вперед моих мыслей написали: «Как?» Левое полушарие ждало нового письма, а правое все еще хотело услышать ответ от девушки, которая зависла молча у окна. Оно знало, что нельзя бросать девушек, даже если нет желания положить.

«Бесчеловечно», — поступила новая смс-ка.

«Какая дешевая наживка, но как приятно на нее клевать», — подумал я про себя.

— Прямо в сердце? — посмотрела на меня внимательно Мэри, будто уже знала текст письма.

— Ага.

— Это оттого, что телефон носишь в нагрудном кармане.

— Пули тоже бывают приятными.

— А в Италии вы какие эпизоды должны снять? — спросила Фортуна Павла, когда они уже усаживались в автобус.

— Я не знаю, успела ты их прочесть или нет. Про ресторан было?

— Нет еще вроде. Ладно, тогда не рассказывай. Мне всегда было интереснее сходить в кино, прочитав книгу.

— Надеюсь, ты не разочаруешься.

— От чего же зависит эта разница, фильма и книги? Зачастую книги гораздо лучше фильмов?

— Ну, во-первых, человек читающий обладает большей фантазией, нежели остальные. Следовательно, он более требователен. У него создается свое видение произведения, которое может отличаться от задумки режиссера. Во-вторых, техническая сторона: время и деньги, отведенные на съемки.

Пробираясь по городу в обнимку с собственной тенью, я вел в голове бесконечный диалог с Лучаной:

Она: Все равно завтра сам позвонит.

Я: Все равно завтра будет шелковой.

Она: Все равно я с ним не могла бы быть счастлива.

Я: Все равно у нее больше нет никого, без меня она будет несчастна.

Она: Все равно он не собирался жениться.

Я: Завтра сделаю предложение ей, что бы не спиться совсем.

Она: Почему он порой такой отвратительный? Может, у него есть кто-то еще?

Я: Зачем я так нажрался?

Она: Наверное, сидит в баре и звонит кому-нибудь, нет, вряд ли, слишком пьян, пишет, чтобы забыться.

Я: Сушняк, очень хочется пить, но рядом ни поцелуя.

Она: Черт, ну почему нельзя позвонить? Видимо, он задерживается там, где легко. Со мной же придется переживать. Все равно завтра приползет.

Я: Позвоню сейчас, пусть приедет, если ей не все равно.

Я нащупал пальцами ее лицо на экране. Коснулся «Позвонить» и прижал телефон к уху. Стройные гудки рядами потянулись в мое сознание. Шли один за другим, на одинаковом расстоянии. Чем глубже они пробирались, тем больше нервировали меня своим строгим непоколебимым порядком.

Лучана не взяла трубку.

Она: Ты сейчас, небось, набираешь мой номер, а я отключила звук. Ты думаешь: «Вот стерва, ладно позвоню позже». Я не стерва, но чем мне еще привлечь мужчину, как ни его одиночеством.

В этот момент я остановился, опершись двумя руками о мраморную изгородь набережной. Окинул пьяным взором прекрасный каменный пейзаж. От города несло красотой. И чем отчетливей я чувствовал этот запах, тем сильнее рвалось из моей души нечто скверное, пережитое, уставшее, мерзкое, кислое, жаркое, больное. Пожар сверкающих на поверхности воды солнечных бликов заставил меня опустить голову на самое дно существования. Голова повесилась на плечах, вздрагивая всякий раз, пока я блевал в прозрачную воду канала. К кусочкам пищи подплывали рыбки и беспощадно клевали, двух из них я узнал, несмотря на то, что они были уже не золотые, а серые. В этом городе даже рыбам приходится менять облик, чтобы выжить. Как бы мне ни было худо, хотелось принести им свои извинения, а также всем каменным статуям мужчин, женщин и ангелочков, внезапно выползшим из своих укрытий, ниш, оставившим без поддержки свои балконы, чтобы поглазеть на фейерверк. Казалось, из меня выходила сама любовь, грязная, вонючая, теплая. Та самая любовь, которая заставляет человека страдать и мучиться… Немного придя в себя, я двинулся дальше, продолжая отплевываться от ее остатков, когда телефон проснулся в кармане брюк:

— Звонил мне?

— Да.

— Что-то важное?

— Ага. Люблю.

— Ты берешь трубку, если тебе звонят ночью? — вновь отвлекла Павла от карты Фортуна.

— Мне не звонят.

— Как скучно.

— Ну позвони, я скажу тебе, скучно или нет.

— Хорошо. Только будь со мной осторожнее, я могу и влюбиться. Ночью это легче всего.

— И как это происходит у женщин?

— Внезапно. Был себе человек, а через несколько минут уже жертва… моих необузданных чувств.

Я знал, как ночные звонки разрывают сердце. Знал, что, когда Лучана спала одна, сон ее был чуткий, и ожидание дрожало на самых кончиках ресниц. Вдруг трель. Сработала сигнализация, организм встрепенулся, поскакали нейроны, полетели мысли: суматоха. Только в трубке мой спокойный нетрезвый голос, скребущий хрипотцой:

— Да, это я, извини, что поздно.

— Что ты звонишь? Даже разлюбить идеально не можешь.

— А как это идеально?

— Как и полюбить… навсегда, — прятала она тело, уже съеденное волнением, все глубже под одеяло. Какие здесь могут быть извинения. Взрыв счастья.

Я продолжаю:

— Наверное, украл твой сон?

Потихоньку она приходит в себя, мозг, словно суфлер, подсказывает тривиальное: «Какого черта ты звонишь так поздно!!», но она, как всякая любящая женщина, склонная ночью доверяться чувствам, произносит: