Французский связной - Робин Мур

Потребность в героине все росла, но полиция не дремала; кроме того, до Жеана дошли слухи, что крупнейшие американские заказчики жаловались на качество последней партии, героин оказался хуже, чем обещали. Им был нужен новый качественный товар, и побыстрее. В этот раз Жеан даже хотел послать в Нью-Йорк главного химика синдиката, чтобы удостоверить качество героина. Но сначала нужно было доставить туда груз. Есть у корсиканца идеи, как это сделать?

Скалия пожелал Джайнту хорошего настроения и веселого Рождества.

– Считайте, что пятьдесят один килограмм героина уже в Нью-Йорке, – заверил он.

Во вторник 21 декабря Жак Анжельвен заявил в своей телепрограмме, что его планы посетить США, изучить Америку и её телевидение, близки к осуществлению. Он рассказал многочисленной и преданной аудитории, что возьмет в Америку свой новый роскошный автомобиль и увидит Соединенные Штаты как настоящий турист. Не сообщив, естественно, что сроки визита в Америку значительно ускорены по настоянию Скалия. Плата за перевозку машины в Америку должна была составить около 475 долларов, дороже чем его собственный проезд в туристском классе. Он знал, что берется за опасное дело, но когда поручение будет выполнено, в Нью-Йорке ему выплатят 10 000 долларов, больше его годового жалования.

Скалия сказал Анжельвену, что до отъезда от него требуется всего лишь предоставить "бьюик" на пару дней. Анжельвен должен был оставить его открытым в условленном месте на Елисейских полях и забрать приблизительно в том же месте через сорок восемь часов. И ещё раз, уже в Нью-Йорке, ему придется поставить машину в гараж отеля "Уолдорф Астория" и не трогать её, пока не разрешат. Все очень просто. Он сам, сообщил по секрету Скалия, будет в Нью-Йорке примерно в то же время и обеспечит руководство операцией и моральную поддержку. За всю работу – пять миллионов франков или десять тысяч американских долларов, не облагаемых налогом.

2 января 1962 года Анжельвен поставил "бьюик" на Елисейских полях и улетел на юг провести два дня с семьей. 4 января, вернувшись в Париж, он забрал машину, собрал вещи и поехал к северному побережью, где на следующий день из Гавра должен был отплыть океанский лайнер "Юнайтед стейс". На ночь он остановился в Руане в гостинице "Хотель де ля Пост", где его встретил Скалия, и за ужином они уточнили все детали.

На следующее утро простодушного Анжельвена угораздило смертельно напугать корсиканца. Обнаружив накануне вечером неполадки в работе генератора своего "бьюика", рано утром он поехал в гараж "Дженерал Моторз" на другом конце Руана, дорогу к которому ему объяснил портье. Когда Скалия проснулся и обнаружил пропажу компаньона, он расспросил портье и, обливаясь потом, гнал такси две мили до гаража, спеша не допустить, чтобы ремонтники чего не обнаружили.

В тот же вечер, 5 января, Жак Анжельвен отплыл из Гавра на борту океанского лайнера "Юнайтед Стейс" со своей драгоценной "инвиктой" на грузовой палубе. Франсуа Скалия поездом вернулся в Париж.

Через тридцать шесть часов, 7 января, сам Скалия отправился в аэропорт Орли и рейсом "Эр Франс" вылетел в Канаду, в Монреаль. Он переночевал в отеле "Куин Элизабет", а затем в роскошных апартаментах в квартале Роузмон встретился с Луи Мартином Морисом и Жаном Жеаном, прибывшим из Парижа другим авиарейсом. На следующее утро Скалия выехал поездом в Нью-Йорк. Прибыв в Нью-Йорк во вторник утром, 9 января, он зарегистрировался под именем Франсуа Барбье в отеле "Виктория", что на углу западной Пятьдесят первой стрит и Седьмой авеню.

Позднее в тот же день из Монреаля в Нью-Йорк вылетел и Жеан. В Нью-Йорке он направился в отель "Эдисон" на западной Сорок шестой стрит, между Бродвеем и Восьмой авеню. Этот отель был всего в шести кварталах от восемьдесят шестого причала, где следующим вечером должен был пришвартоваться флагманский корабль пассажирского флота Соединенных Штатов Америки.

С самого начала на борту "Юнайтед стейс" Анжельвена ждали неприятности. Выход судна из Гавра задержался на шесть часов, и пассажиры даже не смогли попасть на корабль в положенное время, только далеко за полночь разместившись в своих каютах. Ему пришлось делить каюту турист-класса с двумя другими пассажирами, один из них оказался немец, к которому Анжельвен сразу же почувствовал неприязнь. Среди 1800 пассажиров было очень мало французов, большинство оказались американцами, и Жак приходил в ужас от их безразличия к элегантности и вкусу. Еду он находил невразумительной, за исключением обильных англо-саксонских завтраков, хотя, относясь с повышенным вниманием к своему здоровью, пришел к выводу, что американский обычай пить воду перед едой мог быть полезен для его печени.

В тесной переполненной каюте Анжельвен страдал клаустрофобией и потому плохо спал. Проблема со сном усугублялась привычкой пруссака – соседа вставать каждое утро в 6 часов, что неизменно будило Жака, едва он успевал заснуть. После немца-соседа и плохого обслуживания величайшим источником его раздражения была чрезмерно иудейская атмосфера на борту. Создавалось впечатление, что там просто беспрерывно совершают еврейские религиозные обряды.

Анжельвен встретил на судне молоденькую француженку по имени Арлетт, которая, не будучи красавицей, оказалась достаточно симпатичной, чтобы привлечь его внимание. Но переполненный туристский класс не давал возможности продвинуть их отношения достаточно далеко.

Поэтому Анжельвен ограничился тем, что сидел в комнате отдыха и строчил дневник, комментируя неприятное путешествие и излагая планы своего пребывания в Нью-Йорке. Он дал зарок, что обратно поплывет первым классом, – тогда он будет в состоянии себе это позволить.

На той неделе полицейские информаторы наперебой стали сообщать, что "хороший товар" в огромном количестве вот-вот появится на улицах Нью-Йорка. Примерно в то же время детективы стали замечать все более частые визиты в закусочную Петси Фуке различных темных личностей, известных своими связями с наркомафией. Некоторых заметили при передаче Пэтси денег. Наверняка ожидалось нечто важное.

Ближе к вечеру 9 января детектив Сонни Гроссо, облачившись в белый халат, зашел в закусочную Пэтси. Игэн торчал на противоположной стороне Бушвик авеню на их привычном посту в больнице святой Екатерины. Сонни остановился у сатуратора и бросил старику за прилавком – тестю Пэтси:

– Кофе, печенье и пепси с собой.

Сам Пэтси сидел в задней части зала, положив локти на стол, и ел суп. Сонни и Игэн в качестве "врачей" за последние три месяца так часто заходили в закусочную, что даже стали здороваться с Пэтси. Вот и теперь, когда Сони направился к телефонам в глубине закусочной, он небрежно помахал рукой, и Пэтси кивнул ему в ответ.

Когда Сонни подошел к телефонам, один из них зазвонил. Он машинально снял трубку.

– Алло?

– Бонджорно, Паскуале! – раскатисто прозвучало по-итальянски.

– Кого вам?

– Паск...Пэтси, пожалуйста, – ответили с сильным акцентом по английски.

– О, конечно. Подождите минутку. – Сонни заглянул за занавеску, где сидел Пэтси, поглощенный едой. – К телефону.

Пэтси вышел и взял трубку, Сонни отошел к стойке с журналами. Пэтси беседовал недолго, да и то в основном слушал, а отвечая, только нечленораздельно ворчал. Затем Сонни услышал, как он произнес на плохом итальянском.

– Хорошо, я зайду к тебе, – и повесил трубку.

Когда Сонни вернулся к телефону, чтобы самому позвонить, Пэтси как раз говорил тестю:

– Папа, постарайся быть здесь завтра. Я буду занят большую часть дня.

Глава 7

Бюро по борьбе с наркотиками Нью-Йоркского управления полиции располагалось на втором и третьем этажах старого здания Первого полицейского участка, которое приютилось на короткой узкой улочке Олд Слип, у юго-западной оконечности Манхэттена, в нескольких кварталах от финансового центра. Старый Слип и в самом деле, состоял из двух параллельных, вытянутых в направлении запад – восток улочек – каждая длиной только в два квартала – соединяющих улицы Уотер и Саут, что вдоль реки Ист Ривер, и разделенных посередине ещё более узкой улочкой, под названием Франт Стрит.

Первый полицейский участок занимал небольшое квадратное здание у речного конца улицы. Это было мрачное сооружение серого камня, датированное концом прошлого или началом нынешнего века. Комнаты, обшитые потемневшими деревянными панелями, с высокими потолками, украшенными выцветшей зеленой лепниной, и скудной мебелью на вытоптанном полу, вызывали в памяти полицейские участки в фильмах тридцатых годов. С улицы здание было окружено невысокой, до пояса, деревянной изгородью, миновав которую можно было открыть главные двери, а за ними скрывался высокий массивный стол, над которым возвышались голова и плечи сержанта в голубой форме, его глаза смотрели на каждого входящего с такой печалью, словно все это глаза бы его больше не видели.