Погружение в страдник - Игорь Дубов

Двадцать девять лет он готовился к этому. И в то начисто забытое им время, когда учился ходить и правильно держать ложку, и тогда, когда, ненавидя себя, пытался оторваться от края побеждающего его десятиметрового трамплина, и в те семнадцать часов, которые он падал с прогоревшим двигателем в Юпитер, не зная, что это всего-навсего последний экзамен, и потом, трижды попадаясь уже по-настоящему и, видимо, научившись все-таки умирать, поскольку до сих пор остался живым, — все эти годы он, сам не зная того, готовился к этим очень коротким четырем минутам. Не у каждого в жизни случаются такие минуты, но если они вдруг пришли к тебе, самое трудное — не растеряться и сделать именно то, что надо делать.

Свирь посмотрел на глаза старца. Малыш ответил сразу. Сейчас он не ждал оформленного вопроса.

— Зрачки не ходят, — сказал Малыш. И добавил после секундной паузы: Старший сжал руку молодому!

Свирь тут же увидел картинку — запись с фронтальной камеры. Она оказалась за спиной слепого. Рук его не было видно, но локоть заметно сдвинулся, дрогнул и замер.

Мир словно качнулся, стал зыбким и ненадежным — и Свирь по-настоящему испугался. Рассчитывать на повторный заход не приходилось — даже если он удачно замкнет петлю. Флюктуации, направленные на Летучих, не поддавались расчету. Следующий раз Летучих могло просто вообще не оказаться здесь. Он все же совершил где-то ошибку, и Летучие насторожились. Это было очень опасно. Если, конечно, перед ним сидели Летучие.

«Плохо, — подумал Свирь. — Но я успею. А если что — пойду на прямой…»

И тут же почувствовал, как противно немеют лицо и язык. До тех пор пока оставалась ничтожная вероятность того, что это не Летучие, прямой контакт исключался.

— Спокойно, — сказал Малыш. — У тебя еще есть время. Давай «Схему». Если «Схема» пройдет, этого будет достаточно. Только — доброжелательно. Не волнуйся.

Свирь собрался, словно перед прыжком.

— А вот скажи, дед… — неторопливо начал он, насыщая голос добротой.

И замер. Стоявшие вокруг вдруг поскучнели и с гаснущими лицами стали медленно разбредаться по местам.

«Гипноизлучатель! — пронеслось в голове у Свиря. — Господи ты Боже мой!»

И остановившееся сердце, вздрогнув, больно забилось о ребра в образовавшейся пустоте — словно после мучительного бесконечного марафона он наконец перестал бежать. Да так оно и было: он порвал ленточку и теперь шел, со свистом втягивая воздух пересохшими легкими. И огромное пылающее солнце Аустерлица жгло ему спину. Он добежал. Он нашел их! И все же это был не конец.

— У нас в службе сотни отличных парней, — сказал Ямакава при первой встрече. У него было морщинистое лицо старой черепахи и аристократически ироничный взгляд. — Более выносливых. Более гибких. Лучше подготовленных. А пойдешь ты. Мы не знаем ни кто они, ни откуда. Мы не знаем даже, как они выглядят. Мы немного разобрались в их психологии и физиологии, но по существу мы ничего не знаем о них. Поэтому инструкции вряд ли помогут. Решать придется на месте, не раздумывая. И мы посылаем космопсихолога, исходя из того, что он быстрее других поймет Малыша. И быстрее примет решение.

Ямакава строил фразы необычно жестко для японца, и Свирь тогда удивился этому.

— Ваша группа работала на «Целесте», вы доказывали, что психически Летучие нам идентичны, это вообще, — Ямакава скептически покрутил пальцами в воздухе, — ваш исходный концепт. Но даже если так, сможешь ли ты быстро определить, с чем они пришли? Вот тебе первая задача. И понять это придется в считанные секунды…

Юноша смотрел на Свиря, не понимая, почему этот горбун оказался резистентным и не идет прочь. И даже старик поворотил лицо. Судя по всему, он все же видел сквозь веки.

Молчание сгущалось, наливалось угрозой. Ситуация выходила из-под контроля, и Свирь почувствовал, что Летучие сейчас встанут и уйдут. Еще мгновение — и будет поздно. И тогда не то что броситься за ними, окликнуть — неизвестно, чем кончится. Вплоть до огня бластеров в упор.

Уверенные в исходе Летучие раскрыли себя и ошиблись. Они не понимали, в чем тут дело, но даже самый незначительный просчет мог оказаться для них роковым. И поэтому им надо было — как минимум — уходить. Уходить любой ценой. А он должен был сидеть и глядеть им вслед.

Его тоже занесло на этом вираже. Теперь земля вздымалась перед глазами и проваливалась вниз, готовая смять его, словно бумажку, и требовалось реагировать не задумываясь, точно и быстро, делать наконец то самое — правильное и нужное, а он не знал — что. Казалось, все возможные ситуации проиграли они до этого с Малышом, а вот гипноизлучателя предвидеть все же не смогли.

— Не шевелись, — неуверенно бормотал Малыш. — Глаза — вниз. Выходи на прямой…

— Постойте… — устало попросил Свирь.

И умолк, рассматривая свои руки, лежащие на столе. Он интуитивно выбрал единственно верную интонацию, и это было хорошо.

Теперь, зная наверняка, что перед ним Летучие, и имея право на прямой контакт, можно было, наверное, запустить другой, более открытый вариант. Но он думал о «Схеме», готовился к «Схеме» и перестраиваться не было ни времени, ни сил.

— Глядите!

Спокойным, скупым, чуточку актерским жестом Свирь сдвинул миски и чашки, разгреб объедки, обнажив грязный стол. Ему приходилось чрезвычайно точно выбирать движения и слова. Летучие должны были увидеть за ними именно то, что он хотел передать. Второй попытки у него уже не будет.

Не торопясь и не глядя на Летучих, он вычерчивал на размякшей черной столешнице ручкой деревянной ложки концентрические круги и, начертив девятый, остановился. Потом подумал и добавил точку в центре.

— Все, — сказал он, и, не удержавшись, нервно сглотнул.

И словно лопнула невидимая мембрана — в уши ворвался знакомый качающийся, истерзанный криками кабацкий гул. Осторожно смахнув капли пота с бровей, Свирь огляделся. Все было по-прежнему. И даже Третьяк, сидевший теперь на старом месте так же, как полчаса назад, плакал, пусто глядя перед собой.

— Малыш, — позвал Свирь, — дай анализ.

— Все в порядке, — сказал Малыш.

— А теперь что?

— Теперь жди.

— Ты одобряешь?

— Одобряю.

«Чертова кукла! — подумал Свирь. — Железный ящик! Он одобряет! Знал бы ты — сколько мне это стоило. И будет стоить…»

Малыш не реагировал. Он мог контролировать и советовать, а обижаться он не умел. Свирь поднял глаза и посмотрел на Летучих.

— Что ты видишь, сыне? — спросил старик, и Свирь сразу отметил минусы этой стратегии. Она выявляла их неуверенность в ситуации и в себе. Видимо, на «Целесте» тоже пришли в замешательство, и корабельный центр не мог достоверно оценить происходящее. Если, конечно, у них была какая-то связь с кораблем.