Мясорубка Фортуны - Ольга Вешнева

Убежавшая косуля принесла некоторую пользу. Она так меня загоняла, что я быстро заснул. Приснился мне один из самых кошмарных снов для вампира (хуже только во сне пережить смерть от осиновой смолы или встретить апокалипсис) — я ел мышей. При этом каждая пойманная мышь доставляла мне истинное гастрономическое удовольствие.

Живя в стае, я легче переносил голод. Он был менее требовательным, от него удавалось на время отвлечься. Кроме того, раньше он вызывал в моем сознании живые образы жертв. Теперь, не считая пакостного сна, в мыслях всплывала кровь, разлитая по пластмассовым бутылям и кружкам. Я стал похож на глупого ребенка, считающего, что хлебные батоны и сосисочные гирлянды растут на деревьях. Да и наследственная барская лень препятствовала возвращению в дикую природу. Но голод все громче диктовал террористические условия, и скоро он вытолкнул меня из теплого жилища.

В качестве столовой я выбрал голубятню знаменитого гонщика Николая Колончука.

«Конечно, голубь — не курица, а тем паче — не корова, однако и не мышь. Во времена моей юности голубятина считалась деликатесом», — рассуждал я, пересчитывая спящих на насестах почтарей.

Я насчитал два десятка жирных птиц: «Весьма недурственная закуска».

Хозяева дома — гонщик Николай и его жена Елена смотрели телевизор на кухне. Рыжего цербера по кличке Рекс они пускали на ночь домой, где он спал на диване в дальней «собачьей» комнате, бывшей детской. Сын гонщика обитал с женой и маленькой дочкой в многоэтажной новостройке, и привозил семейство в дом — музей только летом, как на дачу.

С трудом взобравшись на высокую лещину у забора, (живот мешал карабкаться по стволу, и когти едва выдерживали мой вес), я прыгнул на решетчатую дверь голубятни и повис на ней, для надежности просунув пальцы в частую сетку. Опоры голубятни заскрипели, она накренилась Пизанской Башней к южной стене дома. Дверца открылась. Перепуганные голуби разлетелись по садовым деревьям. Я попытался спрыгнуть на облепленный наклейками гараж, но пальцы застряли в решетке. Разгибая металлическую проволоку, я дернулся всем телом. Непрочная дверца слетела с двух петель, повисла на третьей, и сразу же, не успел я вырваться из плена, голубятня обрушилась на верхний этаж дома.

Спиной я пробил трехстекольную немецкую раму и налетел на высокий стеллаж. С полок посыпались кубки и статуэтки. Медная модель гоночного мотоцикла шарахнула меня по голове. Не будь я живучим от природы созданием, мне пришлось бы туго.

Собрав разлетевшиеся от удара мысли, я освободил руки и выбежал из комнаты. Окно загораживали остатки голубятни и сорванного с крыши козырька. Внизу лаял с подвывом цербер. Едва ли не громче пса надрывалась жена гонщика:

— Коля! Держи Рекса! Он того гляди у меня вырвется, и вампир его сцапает!

Я удивился и обрадовался, что трехглавого сторожа, призванного кусать вампиров, самого защищают от моего укуса.

Преодолевая узкое пространство между высокими перилами лестницы и стеллажом, я зацепил ногой белый провод. Каждый штепсель удлинителя был занят розеткой новомодной техники. Все эти заискрившиеся устройства, точно осенние листья при сильном ветре, опали позади меня с полок и стены.

Внизу лестницы мелькнул вооруженный шваброй гонщик. Освободив ногу от провода, я перелетел с лестничной площадки на оранжерейный стол в гостиной. (Что стало с цветочными горшками на столе, объяснять не нужно). Высадив второй на сегодня стеклопакет, я чуть не попал в зубы церберу, волочившему за собой хозяйку. Шнурок синей шлейки обвился удавом вокруг ее руки. Женщина ехала на животе за разъяренным псом по цветнику, тем самым для моего блага сдерживая его прыть. Домчавшись до скамейки у забора, я взлетел на ее спинку и оттуда совершил рискованный высокий прыжок через осиновые столбы.

Убегая по залитой оконным светом улице, я расслышал за лаем цербера несколько фраз.

— Это был вампир!!! — паниковала жена гонщика.

— Нет, Ленок, — вдумчиво проговорил гонщик. — Вампир не разнес бы в дребодан половину дома. Видимо, какой-то толстый колдун позарился на медали и кубки и прилетел сюда на метле.

— Говорила я тебе, не занимайся показухой, — заворчала Елена. — Дохвастался. Тоже мне, звезда Большого театра.

Трое суток я провел в непрестанном (и безуспешном) поиске еды, перебиваясь магазинной минералкой. От встречных людей шарахался — не только от жажды их крови, но еще от черной зависти их сытой комфортной жизни.

«На помойке все спокойно… все спокойно… все спокойно», — примерно такую песню насвистывали лоснящиеся в лунном свете крысы, перебирая фантики от шоколадных конфет.

Я подкрадывался к мусорному баку на четвереньках, полупригнувшись и скользя животом по земле.

«Дворовому коту легче подобраться к добыче, ведь он проворен и мал. Но неужели, я напрасно прожил лесной век? Нет. Из библиотеки вампирской памяти не пропадает и страницы. Тогда почему мне до сих пор не везло на охоте? И повезет ли на этот раз?»

Я упустил важный урок из прошлого опыта — усомнился в своих силах.

Прыгнув за добычей, я провалился в мусорный бак, застрял в нем и долго катался по асфальтовым кочкам. Грохот распугал крыс, обитавших на помойке. Из бака я выбрался облепленный зловонными отходами человеческой цивилизации. Сняв с головы рваный сапог, поплелся домой. Меня так сильно тошнило, что я больше не мог думать о еде.

Следующая ночь — ясная, красивая и безветренная — совпала с датой прибытия мятежных самураев в Волочаровск. По случаю торжества, называемого Праздником Возрождения, на мясокомбинате объявили санитарный день.

Притихший завод пустовал. Охранники дремали в проходной. Вездесущие камеры меня не обнаружили. Чувствуя вибрации их монотонного движения, я ускользал от попадания в объектив.

По вместительным пустотам между старой кирпичной и новой пеноблоковой стенами я пробрался в вентиляционную шахту и, чудом не застревая в ней — малая польза от вынужденной «диеты», пополз навстречу манящему запаху крови.

«Вся здешняя еда — моя на законном основании. Никто ее у меня не отнимет».

Внизу раздался женский визг. За ним последовал остервенелый мат Джаника Саркисова. Я пополз шустрее. Визг превратился в мычание — пленнице заткнули рот. Она стучала каблуками по металлическому агрегату, пытаясь вырваться из плена.

— Че, мало те, настырная тварь? — Джаник присвистнул, — Так мы добавим. За нами… ха… не заржавеет. Харе ломаться. Ставь закорюку на бумагу. Вот те ручка… ха… золоченая.

— Му-у-у! Му-у — му! — отрицательно промычала пленница.