Человек с луны. - Ада Чумаченко

— Я тоже хочу принести ей хороший подарок,— сказал Маклай.— Я сейчас пойду за подарком.

— Иди и приходи скорей! — согласился Саул.— Сейчас мы будем петь, и плясать, и бить в барабан, и есть вкусную инги. Скорей приходи, Маклай!

— Сейчас! Я вернусь сейчас же!

И Маклай быстро зашагал по тропинке к себе — к хижине.

ПОСЛЕДНИЙ ПОДАРОК

Ульсон сидел на ступеньках и не мигая смотрел прямо перед собой. Даже шаги Маклая не заставили его переменить положения.

— Что с вами, Ульсон? У вас опять лихорадка? Я принес вам мяса. Мы убили дикую свинью, и мне дали большой кусок для вас. Отчего вы сидите и молчите?

— Тише! — сказал Ульсон.— Слышите голоса? Маклай прислушался. С земли, из травы, из листвы, как всегда, поднимался немолчный звон цикад и кузнечиков. Как всегда, шумел в кустах быстрый ручей. Как всегда, с криком перелетали птицы с ветки на ветку.

— Вы ошибаетесь, Ульсон, здесь нет никого. Ульсон посмотрел мутными глазами на Маклая.

— Я слышу голоса,— упрямо повторил он.— Кто-то зовет меня: «Ульсон! Ульсон!» И потом еще раз: «Ульсон!» И так целый день.

— Это лихорадка,— сказал Маклай.

— У меня сейчас нет лихорадки.

— И одиночество. Почему вы сидите весь день один дома? Почему вы не пойдете в Горенду, к людям?

— К папуасам? — презрительно протянул Ульсон.

— Да, к папуасам. К людям. Пойдемте сейчас. У них праздник. Я пришел за подарком невесте.

Ульсон с трудом поднялся и, держась за перила, вскарабкался наверх.

— Плевать я хочу на ваших папуасов!— злобно сказал он.— Я бы хотел, чтобы они провалились вместе с этим островом, и с этой хижиной, и с этими комарами, и вместе с вами, господин путешественник!

— У вас истерика, Ульсон,— холодно сказал Маклай.— Дикари папуасы держат себя с большим достоинством! Впрочем, не будем разговаривать об этом. Возьмите мясо. К вечеру я принесу вам каких-нибудь плодов и орехов.

Присев на корточки, Маклай торопливо открыл свой чемодан. Что же он подарит невесте? Ни бус, ни гвоздей, ни карманных зеркалец, ни перочинных ножей у него больше не было. Он давно уже раздарил все свои запасы. Последнее время ему нечем было даже отдаривать папуасов за их постоянные приношения. Правда, папуасы не сердились на него за это, но сегодня ему хотелось быть особенно щедрым.

— Ульсон! — крикнул он.— Нет ли у вас еще где-нибудь хоть кусочка лишней материи?

— У нас нет ничего!— сердито ответил Ульсон.— Ни материи, ни муки, ни соли, ни сахару.

Маклай пожал плечами. Он вывернул все содержимое чемодана на пол и с лихорадочной быстротой стал перебрасывать свои вещи. Подтяжки? Нет, это не годится! Записная книжка? Не нужна! Рваные носки — ни к чему. Зубная паста? Ну, этим не обрадуешь папуасскую невесту! На самом дне чемодана, смятая в комочек, приютилась последняя запасная рубашка Маклая. Вот над этим стоит подумать. Правда, это уже последняя рубаха. Та, что на плечах, скоро откажется служить. Но на этой, запасной, такие красивые полоски и перламутровые пуговки! Папуасской девушке она, конечно, понравится. Жаль, что у этой рубахи тоже проношен рукав: на правом локте прореха. Но этой беде можно помочь.

— Ульсон, где иголка и нитки?

— Не знаю,— хмуро отвечает Ульсон из своего угла.

Маклай шарит в ящике. Иголка и нитки найдены. Присев на табуретку, Маклай неискусными стежками зашивает дыру. Отлично! Подарок понравится всей деревне! Такая красивая, такая широкая рубаха! И такие замечательные пуговки!

Ульсон неодобрительно смотрит на Маклая:

— Последнюю рубашку уносите?

Но Маклаю не хочется сейчас ссориться с ним.

— Ничего, Ульсон, я как-нибудь обойдусь и без нее. Слушайте, Ульсон, бросьте дуться. Идемте со мной. На людях вам будет полегче.

Но Ульсон упрям. Он встряхивает своими светлыми волосами, кладет руки в карманы и молчит.

— Ну, как хотите,— говорит Маклай.— Я ухожу. Не забудьте принять вовремя хинин!

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Все люди из Горенду и все люди из Гумбу были поражены подарком Маклая. Рубаха переходила из рук в руки. Над ней ахали, качали головами. Маленькая Маша, которой тоже показали рубаху, даже захватила в рот чудесную белую пуговицу и долго плакала, когда ее отняли.

Особенный восторг вызвал отстегивающийся подкрахмаленный воротник. Юная невеста ухватилась за него обеими руками, но жениху он понравился тоже.

Столпившиеся папуасы долго спорили, кому он должен достаться, но мужчины стали на сторону жениха, и Туй, как старший брат, торжественно надел его на шею Мукая.

Невеста сквозь слезы смотрела на жениха и улыбалась. Приятно все-таки быть женой такого нарядного и красивого человека! Зато пуговицы без спора достались девушке. Привязанные на ниточку, услужливо предложенную Маклаем, они сейчас же закачались на ушах невесты.

— Ай-ай!— восхищенно говорили папуасы.— Ай-ай! Какая красивая одежда! Какие красивые украшения!

Подарки разобрали и унесли в хижину.

К невесте, все еще стоявшей на прежнем месте, подошел один из стариков.

Он опирался на копье, на его морщинистой шее вздрагивало праздничное ожерелье. Он протянул руку к волосам девушки. Крепко захватив курчавую прядку, он с силой дернул ее и заговорил нараспев:

— Пусть девушка из Гумбу будет хорошей женой человеку из Горенду! Пусть его пища всегда будет обильна, а огонь горяч! Пусть живут его дети, а стрелы его не знают промаха!

За первым стариком подошел второй, за вторым — третий.

И каждый дергал девушку за волосы, и каждый приказывал ей быть хорошей женой Мукая, беречь его очаг, его оружие, варить ему пищу, воспитывать его детей.

Невеста жалобно смотрела на стариков. Ей было больно, но она крепилась.

Громкий стук барабана прервал речи стариков. Обрадованная невеста пригладила растрепанные косички и вместе с подружками и женихом медленно вошла в свою новую хижину.

Мужчины уселись под навесом и принялись за еду. Мясо дикой свиньи оказалось особенно вкусным.

Туй, причмокивая, обсасывал кости и рассказывал без устали, как горел вчера унан, как металась в огне испуганная свинья, как Маклай приложил к плечу свою палку — табу, как из табу выпрыгнул огонь и свинья упала, будто в нее попала молния.

Свинину запивали кэу — опьяняющим напитком, сделанным из сока перечного растения.

Вскоре под звуки труб и флейт на площадке закружились плясуны. Раскрашенные ради праздника разноцветной глиной, танцоры высоко подпрыгивали. В стороне, усевшись в полукруг, мужчины хлопали в ладоши и пели свою песню: