Возможны варианты... - Николай Авраамович Терешко

близко, пионерские лагеря недалеко. Сейчас «пасемся» на городских молокозаводах. Обрата не получаем, да чего уж там — сыворотки вволю своим поросятам привезти не можем. Всю округу в радиусе сотни километров упрашиваем помочь. Чаще отказывают — нет сыворотки.

— Как нет? — удивился я. — Да ее тысячами тонн только в Челябинске сливают в канализацию.

— Да, я это знаю, — соглашается Георгий Иванович. — Но кому нужны чужие заботы? Сыворотка — продукция копеечная, а забот с ней много. Хотя бы вот одна: после сыворотки нужно мыть бак молоковоза, иначе молоко потом испортишь. Никто не хочет этим заниматься. Словом, нам нужна своя молочная ферма.

— А к ней земля? — понял я его устремления.

— Да, — с грустью соглашается Якоб.

Грусть его понятна, он сам хорошо осознает нереальность своих планов: земли в городской черте нет. Да и санитарные врачи правильное решение приняли: нельзя рядом с пионерскими лагерями держать крупную животноводческую ферму.

— Молочную нельзя, а свиноводческую можно! — возражает на это Якоб. — Будем заводить хотя бы небольшую, нам и навоз нужен. Для теплиц покупаем его, два с полтиной за тонну — мыслимое ли дело при наших масштабах закрытого грунта?!

Мне думается, что тут Георгий Иванович не прав. Челябинск окружен молочными совхозами. Какая нужда заводить карликовую ферму для того, чтобы иметь обрат и навоз? Ощутимого количества молока такая ферма все равно не даст. Нужно идти на кооперацию с другими хозяйствами. Тот же навоз хоть и дорог, но ведь тепличное хозяйство приносит полмиллиона прибыли в год, подымая рентабельность совхоза до 70 процентов. А впрочем, это лишь мое личное мнение…

Такова, коротко говоря, картина в двух подсобных хозяйствах. В лучших, надо добавить. При всей их особенности можно сделать как минимум два объективных и общезначимых вывода.

Во-первых, в крепких, развитых подсобных хозяйствах, существующих на базе крупных промышленных предприятий, с большой эффективностью используется государственная земля. Вспомним, что у «Каштакского» всего лишь полторы тысячи гектаров пашни, «Солнечный» имеет на тысячу больше. Это размеры одного отделения среднего совхоза. А доходы — куда выше, чем в лучших совхозах областного управления сельского хозяйства. Это позволяет говорить о больших резервах, которыми располагают подсобные хозяйства в увеличении снабжения продовольствием трудящихся своих предприятий.

И во-вторых. Ведомственная принадлежность подсобных хозяйств создает для них немало искусственных преград в развитии. Ведь что ни говори, перспектива сельского хозяйства региона находится в руках местных органов власти, а не центральных ведомств. А для местных Советов эти хозяйства пока «не наши».

Правда, сейчас уже есть возможность поломать такую традицию. При облисполкоме создан отдел подсобных хозяйств предприятий и учреждений. Но пока он маломощен и на большее, чем учет и анализ работы вверенных ему совхозов, не может пойти. А потому две сотни мелких подсобных хозяйств предоставлены сами себе, в них нет достаточного количества грамотных специалистов, не сложились рабочие коллективы, они испытывают массу затруднений в своем развитии, рентабельность их или очень низкая, или отсутствует вовсе.

Познакомимся с далеко не худшим из них — подсобным хозяйством Карабашского медеплавильного комбината. Называется оно «Киалим».

— А что значит — Киалим? — спрашиваю Альмеева.

— Вот уж и не скажу, — отвечает Геннадий Федорович. — Про Карабаш знаю: черная голова.

— Ну да, ну да, — поддерживаю я этот неожиданный в нашем разговоре лингвистический экскурс. — «Кара» — в тюркских языках означает черный, «баш» — голова. Это понятно. А вот Киалим…

— Нет, не знаю, — виновато улыбается Альмеев. — Речка там течет с таким названием, Киалим. И поселок так назвали. А речка-то какая чудная! Горная вода, чистейшая и вкуса необыкновенного. Хариусы водятся.

Альмеев — местный. Тут родился, тут учился. К труду приобщился в заводском ремесленном училище. За двадцать лет прошел путь от рядового рабочего до заместителя директора медеплавильного комбината, крупнейшего в округе предприятия.

Альмеев — заместитель по общим вопросам. Я посидел в его кабинете каких-то полчаса и очень хорошо представил себе ворох этих самых «общих» вопросов: практически вся жизнь комбината, тысячи людей. А недавно к заботам заместителя директора прибавились новые — комбинат обзавелся подсобным хозяйством. Оно пока небольшое, всего сотни четыре свиней и чуть более двухсот голов крупного рогатого скота, из них 78 дойных коров. Есть теплица на тысячу квадратных метров. Кроме того, здесь строится еще одна такая же.

— Расширяться будем, — сообщает Альмеев. — Недавно прирезали нам четыреста гектаров пашни. Теперь ее без малого шестьсот. Имеем восемьсот гектаров иных угодий. Правда, в основном все это перелески, неудоби. Однако травы с них берем довольно много. Сейчас вот бумаги вам покажу, у меня все записано. А в голове держать, извините, пока не привык, дело для меня новое. По образованию я инженер железнодорожного транспорта.

Но развернуть свою документацию ему так и не удается: двери кабинета не закрываются, идут и идут люди — всем надо сию минуту решить самые неотложные дела, беспрерывно звонят телефоны. А потому мы быстро сговариваемся исчезнуть отсюда, укатить в Киалим и уж там обо всем не торопясь поговорить.

Про Киалим слыхал я много добрых слов. Но увиденное превзошло все ожидания. Дивная долина, окруженная невысокими горами. Ароматный, напоенный травами воздух. Тишина, покой. Десятка два щитовых домиков, клуб, контора, баня. В отдалении от поселка — животноводческие фермы.

Все какое-то дачное, не похожее на обычные деревни. Да Киалим никогда и не был обычной деревней. Долгое время здесь существовало небольшое подсобное хозяйство одного из предприятий. Затем пошла волна ликвидации подобного рода хозяйств. Не миновала она и Киалим. Поначалу потихоньку свернули, а потом и вовсе забросили. Года четыре земля пустовала. Жившие тут люди никак не хотели покинуть благословенный уголок, терпеливо ждали перемен, работали кто где может. И вот дождались.

Мы с Альмеевым не торопясь обходим поселок, заглядываем во все производственные помещения. Везде чисто, сухо. Коровы на пастбище. Профилакторные телята нежатся на глубокой подстилке. Шустрые поросята белыми горошинами катятся, повизгивая, по желтому от опилок полу свинарника. Их дебелые матери возлежат каждая в своей «комнате» — огороженных реечником загонках. А вольнолюбивые отцы нашли-таки себе лужу с густой черной грязью и похрюкивают от удовольствия.

И ни одного человека на фермах. Утренняя работа закончена, вечерняя еще не наступила. У женщин вся середина дня свободна, можно заняться детьми, домашними делами, личным подсобным хозяйством. Скот держат все. Некоторые помногу: корову с подростком, свиней штук до четырех. У многих и овцы есть, а птицы — так и вовсе без счету.

Альмеев как бы между прочим сообщает, что еще лет десять назад и в Карабаше каждая улица имела свое стадо, своего пастуха. Потом на весь город остались три табуна. С мясом худо было и на базаре. А вот