Луна Вечности - Рони Ротэр

— Из меня никудышный отец. Так нам обоим будет спокойней.

Против его ожидания, Танкри не возмутилась, не обиделась. Она расхохоталась.

— Астид! Ты думаешь, что я сама не в состоянии решить эту проблему? Девочек в заведениях, подобных Устричному дому, учат предохраняться едва ли не в первую очередь. В противном случае я давно уже была бы многодетной матерью. Но ради твоего спокойствия…

Она, глядя на полукровку смеющимися глазами, поднесла чашку к губам, но выпить не успела.

— Дай сюда, — Астид выдернул чашку из рук Танкри и сунул под кровать. — Сама так сама.

— Что так?

— Я не знаю, какое средство ты применяешь. Совместное их действие может быть чревато полным бесплодием.

— Ты такой заботливый, — Танкри насмешливо покачала головой.

Она закинула руки Астиду на шею, привлекая к себе.

— Ты ведь не торопишься?

— Нет, — солгал полукровка.

Она заснула, когда небо за окном из черного стало темно-синим. Астид нехотя поднялся, оделся, взмахом руки собрал с пола игральные палочки, сложил их в мешочек. Задумчиво подержал его в руке и тихо положил на бюро. В комнате было зябко от проникающей в окно предутренней прохлады. Астид укрыл съежившуюся Танкри одеялом, постоял несколько минут, глядя на её умиротворенное лицо, и беззвучно выскользнул из комнаты. Коридоры Устричного дома были темны и пусты.

Гилэстэл встретил друга сдержанным кивком. Астид вооружился, надел плащ и взялся за сумки, но князь остановил его.

— Давай подождем еще немного.

— Чего? Островной стражи?

— Я уверен — он сломается.

— А если нет? Предлагаю выдвигаться в порт. Ванкранц — человек дисциплинированный, и отплывет вовремя. Если вы ошиблись в евнухе, нам придется почти три недели ждать возвращения «Серого странника», скрываясь от дусан-дадарских законников.

— Пятнадцать минут, Астид. До рассвета есть время.

Сдавшись, полукровка скинул сумки, сел на кровать. Ждали, глядя друг на друга, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи. Внезапно Гилэстэл поднес указательный палец к губам, а затем указал на дверь. На негромкий короткий стук князь направился к двери, а Астид потянул из ножен меч. За дверью обнаружился заспанный слуга с листком бумаги, сложенным вчетверо. Он с поклоном протянул бумагу князю.

— Панжавар Падхар.

Заглянув через плечо Гилэстэла, в центре листа Астид увидел один-единственный знак дусан-дадарской грамоты, означавший «да».

Глава 7

Обескураженный предложением князя, Падхар пробыл в кабинете до середины ночи. Подвыпившим гостям не возбранялось оставаться на ночь там, где застал их сон — в большом ли зале, в приватных ли кабинетах. Но Падхар, улегшийся прямо на ковре, не спал. Его то охватывал возбужденный жар при мысли об открывающихся перспективах, то трясло, словно от холода, в ожидании вездесущей и всевидящей стражи.

Он скорчился на ковре, подмяв под себя подушки. Он изгрыз ногти на своих ухоженных пухлых коротких пальцах. Он переворачивался с боку на бок, то отшвыривая подушки, то сгребая их под бок. Два раза во входную дверь тихонько стучали. Падхар в ужасе замирал, притворяясь спящим, и сквозь прищуренные веки наблюдал, как в комнату заглядывал ночной слуга. Убеждаясь, что гость спит, слуга неслышно закрывал дверь. А Падхар, выдохнув, снова тискал подушки.

Мучимый страхами и жуткими видениями своей возможной казни, евнух в итоге решил, что существующее положение его вполне устраивает. В конце концов, многие из тех, кого он знал, были бы счастливы оказаться на его месте. Тот же Сеймё. Падхар богат, имеет вес при дворе, многие блага и капризы доступны ему. Зачем ломать с таким трудом достигнутое благополучие?

Понемногу успокоившись, евнух воспрял духом, с осуждением покачал головой, взглянув на искусанные пальцы. Он с удивлением прислушался к царящей в Устричном доме тишине и только сейчас осознал, что уже глубокая ночь. А еще почувствовал нестерпимое желание опорожнить мочевой пузырь.

Дрожащий слабый свет ночных фонарей освещал пустой коридор и лестницу. Падхар спустился в уборную, миновав дремавшего на скамье в большом зале слугу. Мысленно благословляя ночное безлюдье, Падхар воровато огляделся и толкнул дверь в женскую уборную. На высоком стульчаке, позволяющем дамам не испачкать платье, сидеть было не в пример удобнее, чем неловко корячиться над дырой в полу мужского клозета. И потому Падхар избегал посещать подобные места при наличии там людей. Евнух сморщил лицо, сжал губы, терпеливо пережидая боль, сопровождающую его каждый раз при посещении уборной.

И внезапно подумал, что эта боль, эта стеснённость и унижение с ним навсегда. Он будет испытывать их до самой смерти. И никогда не покинет дворца. И пределов Дусан-Дадара. Он не познает во всей полноте женской ласки. Не оставит после себя ничего по-настоящему важного. После кончины его останки не будут похоронены в семейном склепе, и даже просто в могиле. Его изувеченное рыхлое тело, завернутое по статусу в шелковый отрез, канет в морской пучине, став пищей для рыб и крабов. Которых дусан-дадарские рыбаки однажды выложат на прилавок на рыбном базаре. Что его деньги… Что его влияние… Тлен.

Падхар долго сидел, всхлипывая, шмыгая носом и иногда утирая увлажненное слезами лицо краем рукава. От холода протекающей внизу смывной канавы озябли ягодицы. Он встал, натянул штаны и уныло поплелся темными коридорами в кабинет. Проходя мимо дремавшего слуги, Падхар остановился, подумал и пнул ножку скамьи, на которой тот сидел. Слуга открыл глаза, и, увидев евнуха, торопливо вскочил.

— Принеси бумагу, чернила и кисть. И скажи, чтобы приготовили паланкин.

Обмакнув кисть в чернила, Падхар занес её над листом и замер в раздумье. С кончика кисти на бумагу упала капля, расползлась по ней многоногой кляксой. Слуга торопливо заменил испорченный лист. А евнух все не мог решить, что же написать. Наконец ткнул кистью в лист, размашисто чиркнул на нем и бросил кисть на подставку.

— Передай это чужеземцам, которые остановились тут, — сказал Падхар слуге и быстро, словно убегая от кого-то, засеменил к ожидающему его паланкину.

Он успел вернуться на Лунный остров к началу утренней молитвы. В храме он возносил хвалу Дербетану, желал ему ночей Обновления, но думы Падхара были далеко не о долголетии владыки. Он прятал глаза от находящихся рядом вельмож. Покрывался холодным потом при бряцании наручей и позвякивании украшений на их нарядах, слыша в этих звуках лязг мечей явившейся за ним стражи. Вопреки его опасениям, всё шло обычным порядком.

И параллельно с тягучим, ознобным страхом в душе Падхара стало разгораться вожделение. Но возжаждал он не славы и почестей, не рукоплесканий и хвалебных песнопений. Молодости и присущих ей сил возжелал старый евнух. И если прежде подобные размышления отгонялись Падхаром с