Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

прелестница, которая, видимо, была из новых. Она Тариса не знала, а потому отчаянно строила ему глазки. Говор у нее был непонятный. Не то с островов ее привезли, не то из Лукки. Там, если около Хиоса, почти что одно наречие.

— Давай ты будешь громко смеяться и рассказывать всякую чушь, — улыбнулся Тарис. — А побалуемся потом, в следующий раз. Может быть…

Как ни был бывший трибун отважен, но сказать женщине, что он скорее с крокодилом побалуется, чем с той, кого пользует местная рвань, не рискнул бы нипочем. Лучше без щита под градом камней выстоять.

— Как прикажешь, милый, — легко согласилась дама, которая ничуть не расстроилась. Оплата получена более, чем щедрая. А что клиент не хочет ее, так может, застудил кое-что из нужного, а теперь цену себе перед другими мужиками набивает.

— Только негромко болтай, у меня слух хороший, — предупредил ее Тарис, вслушиваясь в гул кабацкого шума. Его столик стоял в укромном углу, рядом с тремя такими же. Сюда по молчаливому уговору трактирщик Мидас и сажал тех, кого считал подозрительными. Надо сказать, подчиненных у господина, главенствующего над Домом Охранения, было немного совсем, и двое из них не вернулись из этой самой таверны. Один всплыл у причала с перерезанным горлом, а второго и вовсе не нашли. Потому-то Тарис, верный военной привычке, гнать людей на верную смерть больше не стал и пошел сюда сам. Глупо? Возможно. Государь ему башку оторвет, если узнает. Но он не узнает.

— А я ей как засадил! — Тарис слушал трактирный гул, вычленяя из него отдельные слова и фразы.

— А она?

— Глаза закатила и как давай визжать! А тут моя пришла, когда не ждали. Она у меня прачкой… Вот прямо доской ее, доской…

— Гы-гы-гы!

— На тунца пойдешь, паренек?

— Не, я в порту уже подрядился.

— Сдельно платим, не как раньше! Иди к нам, мы ватагу собираем. Привезешь на свой остров полный карман серебра.

— Не верь ему, парень. Брешет эта собака. Он тебя без получки оставит. Скольких уже обманул.

— Ах ты! Да я тебя!

Неподалеку завязалась драка, которую дюжий трактирщик из отставленных по ранению воинов разнял со сноровкой, которая свидетельствовала о немалом в этом деле опыте. Короткой дубинкой с отполированной от частого применения рукоятью он работал исключительно ловко. Тарис сидел тут уже третий час, наблюдая, как неописуемая красота напротив него наливается дешевым кислым вином и понемногу косеет. Она уже несет совершенную околесицу, но Тарис ее не слушает, ловя ухом обрывки чужих слов, прерываемых фальшивым смехом дешевых шлюх. Тут как раз по соседству странная компания появилась. Этот столик специально для них держали.

— Там запор никакой… И старуха-рабыня днем одна… Хозяин в плавание пошел, а хозяйка день и ночь в храме пропадает, молится за него… Дело верное, богатый дом…

— Не пойдем, за стеной он. Кровь будет, не уйдем того и гляди. Могут на воротах обыскать. На кресте ведь повиснем.

— Да не трусь ты, баба!

— Да не пойду, сказал, Ханно велел ждать. Если узнает, что самовольничаем, рыбам скормит.

Вот оно! Тарис осторожно скосил глаза и увидел самого обычного вида мужиков, болтавших на ахейском диалекте, который в этой части света понимали все. Грязноватые хитоны, торчащие небрежными клоками бороды. Это не сидонцы. У тех с собой по три расчески и щипцы для завивки бороды. Эти же похожи на осевших на берегу разбойников, которых особенно много в окрестностях Газы. Этот город еще за египтянами, но места вокруг него плотно заселили «живущие на кораблях», лишившиеся своего промысла. Люди наварха Кноссо в тех водах лютуют и без жалости топят всех, кто хоть немного похож на разбойника. Эти похожи, и даже очень. Им человека зарезать, что высморкаться.

Тарис мазнул взглядом по их лицам, запомнив намертво, и пошел к выходу, качаясь, словно упившийся. Он вышел на воздух и вдохнул полной грудью. Только здесь трибун понял, до чего же в утробе его собственного трактира воняет застарелым потом, кислым вином и жаром бабьих тел. Он надышаться не мог ночной свежестью.

— Пора, — сказал он.

Тут, в предместье, называемом в народе Босяцкое, у него был дом, куда он мог прийти в любое время и переночевать. За стену сейчас не сунуться, ему просто ворота не откроют. Чуткое ухо уловило осторожные шаги за спиной, и только звериная реакция воина позволила ему уйти от удара. Бронзовая гирька на веревке снесла с его головы колпак, подставив ветру курчавую шевелюру.

А ведь это те самые, — тоскливо подумал Тарис, едва уходя от ножа. — Да что это я теряюсь! Вот проклятье! Я же в панцире.

Столь непривычный в здешних местах предмет гардероба стал для бандитов полнейшей неожиданностью. И, когда ножи заскрежетали по железным пластинам, на их лицах появилось сначала недоумение, потом растерянность, а потом и страх. Тарис взмахнул левой рукой, в пальцы которой продел шипастый кастет, и ударил ближнего в висок. Противный хруст проломленной кости раздался оглушительно громко, один из душегубов осел на землю, а второй кинулся наутек.

— Куда? — рыкнул Тарис, броском вогнав ему между лопаток метательный нож. Он расстроенно выдохнул. — Да что ж такое со мной сегодня! Ведь в задницу целил.

Он подошел к первому и пощупал пульс на шее. Готов. Дошел до второго и перевернул его ногой. Тоже плох. Глаза стекленеют и гаснут, из них уходит жизнь.

— Вот ведь дерьмо! — расстроился Тарис. — Как же я так обделался-то! Не надо было им в лицо смотреть! Тертый народ, куда мне до них. Э-эх!

— Руки поднял! — услышал он суровый голос. — Медленно! Или я тебе стрелу в ляжку вгоню. Будешь на кресте с дырявой ляжкой висеть, убивец поганый.

— Я человек дворца, — поднял руки вверх Тарис, разглядывая наряд стражи, двое из которых держали его на прицеле. — Они первые напали. Жетон под рубахой. Показать?

— Служил? — деловито поинтересовался стражник, уважительно разглядывая то дыру в черепе убитого, то жетон царского писца.

— В гетайрах, — кивнул Тарис. — Бронзовый трезубец за Алалах получил, а потом еще Орла с мечами и Бычью голову именную.

— А чего такой геройский парень метлу под носом носит, как сидонец мохнорылый? — несказанно удивился воин. — Почему борода неуставная?

— Это лен крашеный, — усмехнулся Тарис. — К своей иду.