Ошибка Одинокого Бизона (часть сборника) - Шульц Джеймс Уиллард

И Одинокий Ходок и Короткий Лук были верными друзьями моего отца. Вечером пришли они в наш вигвам, вслед за ними явились Белый Волк и Глаза Лисицы, а также воины пикуни. Одинокий Ходок, говоря от имени всех собравшихся, просил отца примириться с родным племенем.

Когда он умолк, заговорил Короткий Лук. Повторял он слова Одинокого Ходока.

— Как! Неужели слух меня не обманывает? — воскликнул отец. — Не ты ли мне говорил, что твой вигвам — мой вигвам, твой народ — мой народ?

— Да, я это говорил и говорю сейчас, — отозвался Короткий Лук. — Но как друг твой, я тебе советую вернуться к родному племени.

— Нет, я останусь с тобой. Теперь я здоров. Скоро я пойду снова отыскивать лагерь ассинибуанов, найду свою трубку и пригоню табун.

— Брат, нелегкое дело найти трубку. Удастся ли оно тебе? — сказал Белый Волк.

— Ночью я проберусь в лагерь и буду заглядывать в вигвамы, пока не увижу трубку. А тогда я проникну в вигвам и завладею ею или унесу ее потихоньку, когда все спят.

— Ты задумал опасное дело, — возразил Белый Волк. — Не успеешь ты отойти на десять шагов от вигвама, как враги поймают тебя и снимут скальп.

— Возвращайся лучше к нам, — сказал Одинокий Ходок. — Вернись хотя бы ради жены и детей.

— Да, чтобы вы снова меня отхлестали! — крикнул отец. — Довольно! Не будем говорить об этом! Я остаюсь с Коротким Луком.

Молча вышли из вигвама наши родственники и друзья, а Короткий Лук сказал отцу:

— Будь готов. Утром мы снимаемся с лагеря.

Не стоит говорить о том, как были опечалены мы трое — мать, сестра и я. Мы надеялись, что этой беседой будет сломлено упрямство отца. Мечта наша не сбылась. Снова прощались мы с родным племенем, снова шли навстречу неведомым опасностям.

Три дня спустя мы вернулись вместе с большебрюхими к Маленькой реке. Отец мой был теперь здоров и не хотел сидеть сложа руки. Часто брал он мое ружье и ходил на охоту или ставил западни на бобров. Первые двадцать шкурок решил он обменять на ружье для себя.

Нитаки, моя мать и я не скучали в лагере большебрюхих. Как я уже говорил, многие большебрюхие взяли в жены женщин из племени пикуни, и дети их говорили на моем родном наречии. Когда не было у нас работы, а отец уезжал на охоту, мы вспоминали те счастливые дни, когда пикуни и большебрюхие жили бок о бок в окрестностях форта Ки-па.

Вечером, накануне нашего переселения, мать долго беседовала с Са-куи-а-ки, женой Ки-па. Нитаки и я не знали, о чем толковали они так долго; часто спрашивали мы мать, о чем совещалась она с Са-куи-а-ки, а мать отвечала:

— Когда-нибудь вы все узнаете. Если сбудется то, о чем мы говорили, все мы будем счастливы.

Лето стояло теплое. Под лучами солнца зрели и наливались соком ягоды на кустах. Однажды, в ясный солнечный день, отец, ездивший смотреть западни, вернулся веселый и довольный, к седлу его были привязаны три шкурки.

Мы трое сидели у входа в вигвам, смотрели на отца и радовались его удаче. Казалось нам, что солнце светит ярче в те дни, когда отец смеется и поет. Могли ли мы знать, что этот яркий солнечный день закончится для нас бедой?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Слушай, сын мой, вот что случилось с нами. На закате солнца отец и Короткий Лук сидели в тени нашего вигвама, беседовали и курили. Отец заговорил о своем талисмане — о камне, который похож на кусок льда. Этим камнем он только что зажег свою трубку.

— Много видел я талисманов в лагере пикуни и в лагере большебрюхих, — сказал он, — но мой талисман — самый могущественный.

— Кто знает? — отозвался Короткий Лук. — Быть может, ты ошибаешься.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился отец.

— А вот что: это талисман белых людей, и, пожалуй, не годится он для нас, жителей прерий. Что, если Солнце разгневается на тебя за то, что ты воруешь у него огонь? С этим талисманом я бы не стал молиться Солнцу.

— Ха! Ничего ты не понимаешь! — воскликнул отец. — Я знаю, что это могущественный талисман. Ты хвастаешь своим костром, зажженным молнией, а я не вижу от него толку.

— Не говори так, — возразил Короткий Лук. — Священный огонь был дарован нам молнией и в течение многих зим живет в нашем вигваме.

— Мне нет дела до твоего огня! — сердито крикнул отец. — Он мне не нужен, да и в тебе я не нуждаюсь!

Больно нам было слушать, как разговаривает он с лучшим своим другом. А вождь ни слова не ответил. Молча вернул он ему трубку, встал и направился к своему вигваму.

Докурив трубку, отец выбил из нее пепел и крикнул:

— Черная Выдра, ступай приведи лошадей! Собирайте вещи, складывайте вигвам! Сегодня же мы уедем отсюда.

— О нет! Не сердись! — взмолилась мать. — Короткий Лук на тебя не сердится. Просто-напросто он тебя жалеет. Зачем сказала она это слово?

— Не хочу я, чтобы кто-нибудь меня жалел! — вскипел отец. — Ни в чьей помощи я не нуждаюсь. У меня есть талисман посильнее огня, посланного молнией. Приведите лошадей! Складывайте вигвам! Я ухожу из этого лагеря!

Что было нам делать? Мать и сестра, не смея возражать отцу, стали складывать вигвам, я побежал за лошадьми. Когда я вернулся, все наши вещи были уложены. Мы оседлали лошадей, навьючили на них поклажу и тронулись в путь.

По всему лагерю разнеслась весть о ссоре отца с вождем. Пять-шесть женщин стояли поодаль и с грустью посматривали на нас, подойти к нам они не смели, боясь отца. Прибежали друзья мои и Нитаки, но мужчин не было видно. Никто не пришел попрощаться с отцом. Когда мы выезжали из лагеря, воины делали вид, будто нас не замечают.

Так расстались мы с большебрюхими. Отец верхом на моей лучшей лошади ехал впереди. Мать, сестра и я гнали табун.

Вечером мы раскинули вигвам на берегу реки, где были расставлены западни. Молча мы поели и рано улеглись спать. Я спал на поляне, где паслись лошади, стреноженные или привязанные к колышкам. Ночь прошла спокойно, но несколько раз приходилось вставать и отгонять койотов: они подкрадывались к колышкам и грызли ремни.

Утром мы нашли трех бобров в западнях и содрали с них шкурки. Затем отец объявил нам, что поедем мы к кроу — воронам.

— О нет! Только не к ним! — воскликнула мать. — Почему бы не поехать нам к черноногим или к индейцам племени кровь?

— А чем отличаются они от пикуни? — возразил отец. — Говорят они на одном языке и только называются по-разному. И правила охоты у них одни и те же. Нет, мы будем жить с кроу. Там я могу охотиться, когда мне вздумается.

— Но они наши враги, — напомнила ему мать.

— Враги пикуни, но не наши, — сказал отец. — Ты забываешь, что мы уже не пикуни. Нас они примут в свою среду, рады будут заручиться дружбой Одинокого Бизона.

А теперь, сын мой, я тебе расскажу, кто такие эти кроу. Некогда вся наша страна принадлежала им. Да, да, эти равнины, горы, долины до реки Белли, протекающей на севере, были их владениями. Затем предки наши приобрели лошадей, а позднее купили ружья у торговцев Красные Куртки и прогнали кроу далеко на юг, за реку Иеллоустон. Завладев страной, пикуни заключили мир с кроу. Обе стороны решили, что река Иеллоустон будет границей, разделяющей владения двух племен. Но мир оказался непрочным: пикуни и кроу всегда между собой враждовали. Вожди обоих племен заботились о сохранении мирных отношений, но не могли удержать молодых воинов, рвавшихся в бой. Либо молодые пикуни нападали на кроу, либо юноши кроу совершали набег на лагерь пикуни — и началась война. В то лето, о котором идет речь, вспыхнула такая война.

Мы сложили, вигвам и отправились в страну кроу. Ехали мы ночью, а днем загоняли табун в заросли и сами прятались в кустах, боясь встречи с каким-нибудь неприятельским отрядом.

На третье утро мы подъехали к форту Ки-па. И он и Са-куи-а-ки удивились, узнав о планах отца, и долго убеждали его не ехать к кроу, но он и слушать не стал. Шкурки бобров он обменял на ружье, порох и пули, а для матери и сестры купил по новому одеялу и красной материи на платья.