Юг без признаков севера - Чарльз Буковски

– А если никогда не вернется?

– Тогда я просто надену башмаки и спущусь на Главную Улицу.

– Почему ты не устроишься на приличную работу?

– Приличных работ не бывает. Если у писателя не получается жить творчеством, он покойник.

– Ох, да ладно тебе, Карл! У миллиардов людей в мире не получается жить творчеством. Ты хочешь сказать, что они покойники?

– Да.

– А у тебя – душа? Ты – один из немногих, у кого есть душа?

– Похоже, что так.

– Похоже, что так! Ты со своей пишущей машиночкой! Ты со своими крохотными чеками! Да моя бабушка больше тебя зарабатывает!

Карл откупорил следующую бутылку пива.

– Пиво! Пиво! Ты со своим проклятым пивом! Оно даже в рассказах твоих есть!

”Марти поднес ко рту бутылку пива. Он оторвал от нее взгляд, и тут в бар вошла эта крупная блондинка и села рядом с ним…” Ты прав. Ты кончился. Твой материал ограничен, очень ограничен. Ты не можешь написать рассказ о любви, ты не можешь написать приличную любовную историю.

– Ты права, Марджи.

– Если человек не может написать любовную историю, он бесполезен.

– А ты их сколько написала?

– Я не претендую на то, чтоб быть писателем.

– Зато, – произнес Карл, – ты, кажется, становишься в позу чертовского литературного критика.

Вскоре после этого Марджи ушла. Карл сидел и пил оставшееся пиво. Это правда, умение писать его оставило. Нескольких врагов-подпольщиков осчастливил. Теперь смогут вырасти на одно деление. Смерть их радует, будь они хоть в подполье, хоть сверху. Он вспомнил Эндикотта, как тот сидит и разглагольствует:

– Ну что, Хемингуэя нет, Дос-Пассоса нет, Пэтчена нет, Паунда нет, Берримен с моста прыгнул… все выглядит лучше, лучше и лучше.

Зазвонил телефон. Карл снял трубку.

– Мистер Гэнтлинг?

– Да? – ответил он.

– Мы хотели поинтересоваться, не сможете ли вы почитать в Колледже Фэйрмаунт?

– Ну, смог бы, какого числа?

– Тридцатого, следующего месяца.

– Мне кажется, я тогда ничем не занят.

– Наш обычный гонорар – сто долларов.

– Обычно я получаю сто пятьдесят. Гинзберг получает тысячу.

– Так то Гинзберг. Мы можем предложить только сто.

– Хорошо.

– Прекрасно, мистер Гэнтлинг. Мы пришлем вам подробности письмом.

– Как насчет дороги? Дьявольски далеко к вам добираться.

– Ладно, двадцать пять долларов на дорогу.

– Договорились.

– Вы не согласились бы побеседовать со студентами на занятиях?

– Нет.

– Будет бесплатный обед.

– Принимаю.

– Прекрасно, мистер Гэнтлинг, мы с нетерпением ждем вас на кампусе.

– До свидания.

Карл походил по комнате. Посмотрел на пишущую машинку. Вставил в нее листок бумаги, затем поразглядывал девчонку в изумительно коротенькой мини-юбке, проходившую мимо окна. Потом начал печатать:

”Марджи собиралась на свиданку с этим парнем но пути к ней этот парень встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке распахнул свою кожаную куртку и показал ее парню свои сиськи поэтому ее парень приехал к Марджи и сказал что на свиданку прийти не сможет потому что парень в кожаной куртке показал ему свои сиськи…”

Карл поднес к губам пиво. Хорошо было писать снова.

Помнишь Перл-Харбор?

Нам приходилось прогуливаться во дворе дважды в день – в середине утра и в середине дня. Делать особо было нечего. Люди становились друзьями на основе того, что привело их в тюрьму. Как сказал мой сокамерник Тэйлор, насильники детей и случаи непристойного обнажения находятся в самом низу социального порядка, а крупные мошенники и главари рэкета – на самом верху.

На прогулочном дворе Тэйлор со мной не разговаривал. Он прохаживался взад-вперед со своим крупным мошенником. Я сидел в одиночестве. Некоторые парни сворачивали шаром рубашку и играли в мяч. Казалось, им нравится. Средств развлечения заключенных явно было немного.

Я сидел. Вскоре заметил скучковавшуюся группу. Они играли в кости. Я поднялся и подошел. У меня оставалось немного меньше доллара мелочи. Посмотрел, как несколько раз катнули. Хозяин костей взял несколько конов подряд. Я почувствовал, что его удача на этом кончится и поставил против него. Он обосрался. Я заработал четвертачок.

Всякий раз, когда кому-нибудь начинало везти, я отваливал, пока не прикидывал, что вот сейчас его веревочка разовьется. И тут ставил против него. Я заметил, что остальные мужики ставили на каждый кон. Я же поставил шесть раз и пять из них выиграл. Затем нас загнали обратно в камеры. Я опережал на доллар.

На следующее утро я встрял в игру пораньше и за утро сделал 2.25, а за день – 1.75. Когда игра закончилась, ко мне подошел этот пацан:

– У вас, кажется, ништяк идет, мистер.

Я дал пацану 15 центов. Он ушел вперед. Со мной поравнялся еще один мужик:

– Ты что-нибудь давал этому сукиному сыну?

– Ага. 15 центов.

– Он каждый раз с кона срывает. Не давай ему ничего.

– Я не заметил.

– Точно. Рвет с кона. Своего не упустит.

– Понаблюдаю за ним завтра.

– А кроме этого, он сидит за непристойное обнажение, мать его. Показывал пипиську маленьким девочкам.

– Ага, – ответил я. – Терпеть не могу таких хуесосов.

Пища была паршивой. Как-то вечером после ужина я упомянул Тэйлору, что выигрываю в кости.

– А знаешь, – сказал он, – ты ведь можешь еду себе здесь покупать, хорошую еду.

– Как?

– Когда гасят свет, приходит повар. Ты получаешь то же, что ест начальник тюрьмы, самое лучшее. Десерт, все дела. Повар хороший. Начальник его здесь поэтому и держит.

– Сколько нам будет стоить пара ужинов?

– Дай ему дайм. Не больше пятнадцати центов.

– И все?

– Если дашь больше, он подумает, что ты осел.

– Ладно. Пятнадцать центов.

Тэйлор договорился. На следующую ночь, когда вырубили свет, мы сидели, ждали повара и давили клопов, одного за другим.

– Этот повар пришил двоих. Клевый сукин сын, но гад порядочный. Грохнул одного, отсидел червонец, откинулся и через два-три дня грохнул второго. Здесь вообще-то пересылка, но начальник держит его тут постоянно, потому что он – хороший повар.

Мы услышали, как кто-то подходит. Повар. Я встал, и он просунул нам пищу. Я отнес ее на стол, затем вернулся к двери камеры. Действительно здоровый сукин сын, двоих укокошил. Я дал ему 15 центов.

– Спасибо, приятель, мне завтра тоже приходить?

– Каждый вечер.

Мы с Тэйлором сели ужинать. Все лежало на тарелках. Кофе был хорош и горяч, мясо – ростбиф – нежное. Пюре, зеленый горошек, бисквиты, подливка, масло и яблочный пирожок. Я так хорошо не ел лет пять.

– Однажды этот повар моряку в шоколадный цех заехал. Так его отхарил, что тот ходить не мог. Моряка пришлось госпитализировать.

Я набрал полный рот пюре с подливкой.

– Да ты не волнуйся, – успокоил меня Тэйлор. – Ты такой урод, что тебя никому ебать не захочется.

– Я больше беспокоюсь, как бы себе чутка ухватить.

– Ладно, я этих обсосов тебе покажу. Некоторые уже заняты, некоторые нет.

– Жратва хорошая.

– Говна не держим. Тут есть два вида петушни. Те, что сели пидорами, и те, кого в тюрьме опустили. Пятерок никогда не хватает, поэтому парням приходится лишних себе прихватывать, чтоб потребности удовлетворять.

– Разумно.

– Тюремная петушня обычно слегка с прибабахом, поскольку им по голове сильно стучат. Сначала они ерепенятся.

– Во как?

– Ага. А потом смекают, что лучше быть живым пинчем, чем дохлой целкой.

Мы доели ужин, разошлись по люлькам, посражались с клопами и попробовали заснуть.

Каждый день я продолжал выигрывать в кости. Я начал ставить потяжелее, но все равно выигрывал. Жизнь в тюряге становилась все лучше и лучше. Однажды мне запретили прогулку. Навестить меня пришли два агента ФБР. Они задали несколько вопросов, затем один сказал:

– Мы твое дело изучили. До суда не дойдет. Тебя заберут в призывной центр. Если армия тебя примет, пойдешь в армию. Если отклонит, снова выйдешь на гражданку.

– А мне в тюрьме уже почти понравилось, – сказал я.

– Да, выглядишь ты неплохо.

– Никакого напряга, – ответил я, – за квартиру платить не надо, за коммунальные услуги тоже, с подружками не ссорюсь, налогов никаких, номера получать не надо, нет талонов на еду, бодунов…

– Поумничай еще, мы тебя живо проучим.

– Ой блядь, – ответил я, – я же пошутил. Чем я не Боб Хоуп?

– Боб Хоуп – хороший американец.

– Я б тоже был хорошим, если б у меня столько же бабок было.

– Мели-мели. Мы тебе покажем, где раки зимуют.

Я промолчал. У одного парня при себе был портфель. Он и поднялся первым. Второй вышел за ним следом.

Нам всем обед дали с собой и затолкали в грузовик. Человек двадцать-двадцать пять. Парни позавтракали лишь полтора часа назад, но уже развернули свои пакетики. Неплохо: бутерброд с колбасой, бутерброд с арахисовым маслом и гнилой банан. Свой обед я отдал парням. Все они сидели очень тихо. Никто не острил. Все смотрели прямо перед собой. Большинство черные или коричневые. И все как один – здоровенные.