Фламандские легенды - Шарль де Костер

– Горе нам, Махтельт нигде нет, она нарушила наш запрет, поехала к Галевину.

– Быть этого не может, жена! – возразил сир Руль. – Дети в нашем краю испокон веку были покорны родителям.

– Тоон, где же она? – спросила мать. – Тоон, неужто не знаешь?

– Злонравный страшится прекрасной девы, – отвечал Молчальник, – и бог ведет по верному пути тех, кого он ведет.

– Руль, – воскликнула мать, – он знает, где наша Махтельт!

– Сын, отвечай! – приказал сир Руль.

Молчальник сказал:

– Меч, привезенный из крестового похода, упал со стены к ногам девы. Всего достигнет тот, кого ведет бог.

– Тоон, – вскричала мать, – где Махтельт?

– Дева скачет без страха навстречу вооруженному мужу: бог ведет по верному пути тех, кого он ведет. – О, – простонала мать, – наша Махтельт погибнет. Она уже бездыханна! Иисусе сладчайший! Меч, привезенный из крестового похода, бессилен против Сиверта Галевина!

Молчальник сказал:

– Самонадеянный мнит себя непобедимым, но когда зверь не чует опасности, охотнику легче убить его.

– Жестокий, – плача, сказала мать, – как ты посмел отпустить пичужку к ястребу, невинную деву к губителю дев?

– Та, кого перестанут ждать, вернется обратно: бог ведет верным путем тех, кого он ведет.

– Поняли, сударь, – сказала дама Гонда сиру Рулю, – Махтельт пошла на Галевина, и этот злодей дал ей на то позволение.

Руль подошел к Тоону:

– Сын, – сказал он, – Махтельт была наша единственная радость, и ты употребил во зло свою власть, позволив ей туда поехать. Если она не вернется сегодня вечером, я прокляну тебя и выгоню из замка. И да услышит меня господь и отнимет у тебя хлеб и соль на этом свете и место в раю – на том.

– Бог направит ее меч, – сказал Молчальник, – да постигнет кара того, кто сотворил зло.

Тут Гонда стала плакать, кричать и стонать. Руль велел ей умолкнуть и отправил к Галевину вооруженный отряд своих ратников.

Но они возвратились, не найдя Махтельт, ибо не посмели вступить во владения Галевина из страха перед его колдовскими чарами.

Глава двадцать восьмая

О том, как Махтельт скакала верхом на коне

Распевая песню и трубя в рог, скачет на коне благородная девица Махтельт. Она хороша как ангел, и лицо ее свежее розы.

И она несет свой венец, высоко подняв голову.

И ее прелестная ручка крепко сжимает под плащом славный меч Руланда Льва.

Широко раскрыты ее глаза и уверенно ищут они в лесу сира Галевина.

Она внимает чутким ухом, не раздастся ли где стук копыт его скакуна.

Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

Но отчего так ярко светятся ее золотисто-карие глаза? Оттого, что в них светится прекрасное мужество.

Отчего так высоко несет она голову в золотом венце? Оттого, что она чувствует великую силу в сердце.

Что же теснит ей дыхание в груди?

Горькие мысли об Анне-Ми, о поражении Молчальника и о страшных злодеяниях сира Галевина.

И она то и дело озирается кругом, не виден ли он вдали, не слышен ли стук копыт его скакуна.

Но она видит лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

Но в глубоком безмолвии она слышит лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И Махтельт запела.

Потом сказала:

– Мы с тобою вдвоем идем на льва, добрый мой Шиммель! Видишь, как он подстерегает в своем логове прохожих и пожирает бедных девушек?

И Шиммель, услышав ее слова, радостно заржал.

– Шиммель, – сказала Махтельт, – я вижу, ты рад, что идешь мстить за Анну-Ми и несешь наш заветный меч.

И Шиммель снова заржал.

И Махтельт искала в лесу Галевина. Она глядела, не покажется ли он, прислушивалась, не донесется ли стук копыт его скакуна.

Но она видела лишь белый от снега воздух, белую длинную дорогу и белые деревья с облетевшей листвой.

И в глубоком безмолвии она слышала лишь тихий шелест снежных хлопьев, падающих легко, как пушинки.

И Махтельт затрубила в рог.

Глава двадцать девятая

О вороне, воробье, собаке, лошади и семикратном эхо

Посреди леса Махтельт увидела сквозь густой снег, что навстречу ей едет Галевин.

Злонравный на этот раз был в нарядном камзоле из сукна цвета морской волны, с вышитым на нем разными цветами мерзким гербом. Великолепный пояс, отделанный золотыми пластинками, опоясывал его стан. На поясе висел золотой серп, а на камзол был накинут прекрасный оперст-клеед[11] из сукна цвета спелой пшеницы.

Верхом на рыжем коне Галевин приближался к Махтельт, и она увидела, что рыцарь красив.

Впереди него с громким лаем бежал пес, похожий на волка. Завидев Шиммеля, он бросился к нему и укусил его. Но Шиммель сильным ударом копыта отбросил его, и пес заплясал поневоле, жалостно подпевая себе и оплакивая свою побитую лапу.

– Ах, славный мой Шиммель, – подумала благородная девица, – да поможет мне бог расправиться с господином не хуже, чем ты с его псом.

И Злонравный подъехал к ней.

– Здравствуй, – сказал он, – прекрасная дева с золотисто-карими глазами!

– Здравствуй, Сиверт Галевин Непобедимый! – сказала она.

И Злонравный спросил:

– Что привело тебя в мои владения?

– Мое сердце, – отвечала она, – оно тянулось к тебе. Я хотела тебя видеть и рада, что, встретившись с тобой лицом к лицу, могу рассмотреть тебя.

– Так поступали, будут и впредь поступать все девицы, – сказал он, – даже самые красивые, – такие, как ты.

Пока они так говорили, раненый пес, хромая, подбежал к рыжему коню и вцепился зубами в оперст-клеед Злонравного, словно хотел стащить своего господина на землю.

Потом уселся в снег на краю дороги и, подняв морду, тоскливо завыл.

– Слышишь, – сказал Галевин, – мой пес воет, предвещая чью-то смерть. Ты не боишься, девочка?

– Меня хранит бог, – отвечала она.

Так проехали они, беседуя, немного вперед и вдруг увидели высоко в воздухе, прямо над своими головами, огромного ворона. В шею ему впился маленький воробей и, яростно чирикая, бешено клевал его и выщипывал из него перья. Израненный, истерзанный, ворон метался во все стороны – влево, вправо, вверх, вниз – и, жалобно каркая, тыкался, как слепой, в деревья, пока, наконец, не рухнул замертво, с выколотыми глазами на седло Злонравного. Взглянув на ворона, рыцарь швырнул его на дорогу, а воробей взлетел на дерево и, весело отряхиваясь, защебетал во все горлышко, торжествуя победу.

– Ах, милая пташка, – смеясь, сказала Махтельт, – ты благородной породы! Иди ко мне, я подарю тебе красивую клетку и буду кормить тебя отборным пшеничным зерном, просом и конопляным семенем.

Но Галевин, не помня себя от гнева, закричал:

– Дерзкий мужичонка, попадись только в силки! Ты бы у меня не долго пищал, радуясь победе над благородным вороном.

А воробей чирикал без устали, точно издевался над Сивертом Галевином, который меж тем обратился к Махтельт:

– И ты еще смеешь веселиться и хвалить эту тварь, зная, что на моем гербе изображен ворон моего славного предка Дирка? Разве ты не знаешь, что и тебе недолго еще осталось пищать?

– Я буду пищать, доколе это будет угодно господу богу, моему владыке, – отвечала она.

– Нет для тебя другого владыки, – сказал он, – кроме меня. Я здесь единственный владыка.

Вдруг ему стало очень холодно, ибо сердце Анны-Ми хотя еще билось, но постепенно леденело у него в груди. Почувствовав, что и это сердце скоро засохнет, он сказал Махтельт:

– Ты пришла вовремя, прекрасная девушка!

– Тот, кого ведет бог, – отвечала она, – всегда приходит вовремя.

– Но кто же ты, – спросил он, – что разъезжаешь по моей земле на коне, поешь, трубишь в рог и так дерзко нарушаешь тишину?

– Я благородная девица Махтельт, дочь Руля Храброго, сира де Хёрне.

– И ты не страдала от холода, пробираясь сюда по такому снегу?

– В роду сира де Хёрне никто не боится холода.

– И тебе не страшно ехать рядом со мной по моей земле, куда никто не смеет ногой ступить?

– В роду сира де Хёрне никто никогда ничего не боится, – отвечала она.

– Ты отважная девушка, – сказал он.

– Я дочь Руля Храброго, сира де Хёрне.

Он ни слова не ответил, и некоторое время они ехали молча.

Вдруг он надменно вскинул голову и сказал:

– Не я ли Сильный, Красивый, Непобедимый? Не я ли всегда буду таким? Да, все подвластно мне в час победы. Раньше я должен был петь в ночной темноте, в стужу и в снег и в ветер, чтобы привлечь к себе девушек, а ныне самая прелестная, самая знатная и красивая пришла ко мне без зова среди бела дня. Это ли не гордый знак моего могущества? Кто равен мне? Никто, кроме бога. Ему принадлежит небо, мне – земля. Я всесилен, все живое подчиняется мне, надо всем живым я торжествую. И пусть обрушатся на меня вражеские полчища, молнии, громы, бури, меня никто не одолеет.