Темный ангел. Перед рассветом - Макс Коллинз

Аппаратная, не смотря ни на что, была самой большой комнатой, когда-либо принадлежавшей Макс. Ее ранние воспоминания запечатлели барраки Мантикоры, комнатку, которую они делили с Люси, и яму в земле, едва достаточную для одного человека, в Гриффин Парке.

Десять на шестнадцать, с собственной ванной, комната казалась Макс огромной, все для нее одной. Естественно, ванна казалась бы ей большей роскошью, если бы водопровод работал на более регулярной основе. Театр был заброшен из-за трещин в потолке после землетрясения, и даже был намечен городом на снос, до тех пор, пока кто-то не украл заказ на работы и, учитывая все другие проблемы города, Манн казалось затерялся в этой неразберихе.

Водоснабжение, и без того нерегулярное в Голливуде, работало в театре еще реже, особенного после того, как Муди дал зеленый свет на местные власти и представителей сетей водоснабжения.

Кровать Макс, спасенная из разрушенного старого Отеля Рузвельта через дорогу, была роскошным королевского размера ящиком на полу с матрасом сверху. Походный фонарь, трофей со времен жизни в Гриффин Парке, стоял в голове кровати рядом с небольшой стопкой книг, главным образом научной литературы (из областей, которым Муди хотел обучить ее), и томиком в мягком переплете с загнутыми углами «Приключений Гулливера», единственного романа, который у нее был, также подаренным ей Муди. Ее новый мотоцикл Кавасаки Нинзя 250 был прислонен к стене. Также в комнате было кресло, тоже прихваченное с развалин Отеля Рузвельта, оно примостилось около проэкционного окошка. Другая ее собственность, маленький черно-белый телевизор, стоял на крохотном столике слева от кресла.

Муди глянул вниз на книги.

— Снова путешествуешь к лиллипутам, Максин?

Муди прекрасно знал, что Максин не было ее настоящим именем, но это было эффектное прозвище.

Она улыбнулась:

— Ничего не могу с собой поделать — я как парень.

Ее наставник захихикал:

— Ты и Гулливер, ваши жизни не так уж и отличаются, знаешь ли.

— Да, я замечала.

Муди усадил свое долговязое тело в кресло, Макс осталась стоять.

— Ну, Максин… задание — это было сложно?

Макс рассказала о вечере, стараясь избегать мелодраматичных описаний, Муди все же был впечатлен.

Встряхнув головой, он сказал:

— Кафельников будет… разочарован тобой.

— Я надеюсь, что он не знает, кто сдал, что план безопасности у него. Этот предатель будет умирать медленно, готова поспорить.

— Очень медленно… Но наш русский друг мог хорошо разглядеть тебя, знаешь ли.

— И как он меня узнает? Я никогда не встречалась с этим парнем.

— Ты недооцениваешь свою славу в определенных кругах.

Макс нахмурилась:

— Каких кругах? Я ничего не знаю об этих «кругах».

Руки Муди лежали на подлокотниках кресла так, как если бы это был трон, а он был королем (последнее было в сущности верно). Он приподнял бровь:

— Ты думаешь, что другие кланы не общаются между собой? Что эти… нечеловеческие подвиги остались незамеченными?

— Меня это не волнует — сказала она, пожав плечами.

— А должно бы. Ты создаешь им определенные проблемы все эти годы, не так ли?

Улыбка медленно растянула полные губы Макс:

— Девочки должны делать то, что должны.

Взгляд Муди, казалось, был направлен вовнутрь.

— Этот план много значил для Выводка. Они рассчитывали заполучить ту безделушку, что лежит у тебя в кармане. И они примут это поражение близко к сердцу. Кафельников будет долго и тщательно искать, кто же навредил ему.

Наконец она вытащила ожерелье из кармана.

— Эту старую штуку?

Глаза Муди стали почти такими же большими как камень.

— Бог мой, Максин… От него даже дыхание перехватывает.

Макс поднесла камень к тусклому свету и долго изучала его.

— Это довольно круто, я думаю.

Пожав плечами, она передала его.

— Довольно круто… — повторил Муди, забирая камень. — Если они выйдут на нас… а это случится… У нас появится настоящий враг.

— Они попытаются разрушить это место, а мы снова надерем их задницы.

Поворачия камень в руках, Муди, казалось, не слышал ее.

— Это ожерелье может кормить Клан целых год.

— Ты придумал неплохой план, за исключением тех собак. По слухам, они покусали кого-то.

Он встряхнул головой, его хвост закачался.

— Мои извинения… В любом случае план бесполезен без правильного осуществления. Это было ключом… И только один человек в городе мог справиться со всем… Что, моя дорогая, ты и сделала.

— Ничего особенного — сказала она, в очередной раз пожав плечами.

Поднявшись, он положил камень в карман и подошел к ней. Он обнял Макс и поцеловал ее в щеку, как делал это много раз раньше… только сейчас еще губы задержались на мгновение дольше.

— Ты сделала это, моя дорогая… сделала все хорошо.

— Спасибо — сказала Макс, вдруг почувствовав неловкость.

Странно, но перед ее мысленным взором помелькнул образ мистера Баррета, входящего в спальню после полуночи, чтобы забрать Люси.

— Я пожалуй пойду к Фреску, он наверно уже обмочил свои штаны. Я пообещала перекусить с ним, вы знаете.

Муди не двинулся, его руки до сих пор лежали на плечах Макс.

— Если они придут… если посмеют вторгнуться в нашу цитадель… помоги им Бог, когда ты применишь свои силы в бою.

— Спасибо.

Она выскользнула, не желая его тревожить, но все еще чувствовала, что что-то было не так. Она еще что-то пробормотала извиняющимся тоном, выскользнула из комнаты и направилась вниз по лестнице. Макс могла слышать шаги Муди по ступенькам у себя за спиной, но не повернулась, чтобы посмотреть, где он.

Фреска, как горгулья, сидел на краю буфетной стойки, уже надев свой приведеный в порядок Доджерский жакет. Его собственность, жакет был единственной связью Фреска с его прошлой жизнью… какой бы они ни была. Одежда в которой он был, когда пришел в Клан, была сожжена, старое имя забыто, а новое выбрано из меню с другой стороны барной стойки. Только этот поношенный Доджеровский жакет и осталься.

Правило Клана, предложенное Муди и принятое всеми, гласило, что прежняя жизнь ничего не значит, не существует. Время начинается с того дня, как ты вступаешь в Клан.

— Двинули — сказала Макс, проходя мимо него.

Фреска спрыгнул и, следуя ее предложению, последовал за ней, как щенок, взволновынный присутствием своего хозяина… хозяйки?

Они покинули театр и прошли по отпечаткам рук стародавних кинозвезд, оставленных на Голливудском Бульваре, двигаясь на встречу встающему солнцу. Макс никогда не была на Голливудском Бульваре до Землетрясения, но обитатели некоторых районов, с которыми она разговаривала, рассказывали, что Бульвар был частью города, не сильно пострадавшей от Землетрясения.

— Куда мы имем? — спросил Фреска.

— А куда ты хочешь пойти?

— Как насчет вафельной на Ла-Бреа?

— Конечно. Вафли это хорошо. Не имею ничего против вафель.

Фреска захихикал, как будто Макс была душой остроумия, она улыбнулась себе, и они пошли дальше.

Бельгийский Вафельный Дом был на углу Ла-Бреа и Хавторна, достаточно далеко от Манна. В здании когда-то были все окна, но Землетрясение разбило их, и фанера, временно заменившая их, осталась навсегда. Фанера, разрисованная граффити, теперь стала визитной карточкой заведения. Клиентам даже предоставляли маркеры, чтобы в то время, пока они ждут свои заказы, они могли внести свою лепту в оформление. Кабинки были все еще покрыты винилом, но были изрядно изношены. Вялое утреннее движение говорило о том, что только девять или десять патронов находилось в том месте, где Фреска и Макс прогуливались.

Они заняли два места за стойкой, так что Фреска мог смотреть телевизор, вмонтированный в стену рядом с окошком для передачи пищи из темной кухни.

Спутниковая новостная сеть, с историями из заголовков в получасовых циклах, была на этот час единственной альтернативой на телерынке, по сравнению с предимпульсным разнообразием более чем двухста каналов сейчас осталось полдюжины, причем все они были под контролем федерального правительства. SNN и два местных канала — вот и все, что осталось на востоке, на ближнем востоке сохранился SNN и пара разрозненных передач, таким образом Западное побережье по-прежнему оставалось центром телевизионного мира… только мира значительно уменьшившегося.

— Я собираюсь заказать вафли, — сказала Макс.

Фреска усмехнулся:

— Ты платишь?

Макс одарила его широкой улыбкой:

— Что же ты такого сделал, чтобы я угощала тебя завтраком?

— Ну… Я просто думал… ты провернула большое дельце, и хочешь, ну я не знаю, отпраздновать. Разделить свое богатство.

— С чего ты взал, что я буду это делать?

Фреска, казалось, был уязвлен ее подшучиваньем.