Наперстянка - Грейс Аделин

Безжалостная улыбка Сигны оставалась неизменной.

– Как поживает лорд Уэйкфилд? – спросила девушка, имея в виду Эверетта. Его новый титул показался ей странным, особенно учитывая обстоятельства.

– Спросите Элизу. – Диана расправила длинный белый веер и, обмахиваясь им, кивнула в сторону толпы. – Похоже, несмотря на обстоятельства, она не смогла отказаться от приглашения принца.

Сигна проследила за взглядом Дианы. Конечно же, Элиза не сидела дома, оплакивая дядю. Она даже не надела традиционную траурную одежду, вместо этого красуясь в пышном платье. Но наблюдая, как девушка принимает соболезнования, Сигна заметила, что она бледна, а под глазами залегли темные круги. И с удивлением отметила Байрона, который стоял ближе всех к Элизе.

– Самое время флиртовать на балу. – Диана слегка взмахнула веером, который не скрыл ее жестокой улыбки. – Полагаю, она не любила своего дядю так сильно, как хочет нам показать.

В старых книгах Сигны по этикету почти ничего не говорилось о том, как вести себя с членами королевской семьи, тем более в трауре. Хотя присутствие Элизы на балу действительно выглядело странно, Сигна сомневалась, что кому-то было легко отказаться от личного приглашения принца. И все же… Это было в высшей степени необычно, особенно ее общение с Байроном.

– Мисс Уэйкфилд делает все, что в ее силах. – Произнес другой голос, который в обычное время успокоил бы Сигну, но сейчас заставил вздрогнуть – голос Шарлотты Киллинджер. Ее подруга детства и единственная, кто видела, как она последовала за Перси в ту ночь, когда он якобы пропал из Торн-Гров. Сигна старательно избегала Шарлотту и ее любопытных взглядов, но это оказалось куда сложнее, поскольку Рок судьбы снова втянул ее в пучину общественной жизни.

– Как и все мы. – Сигне не понравилось, что она напряглась, когда Шарлотта положила руку ей на плечо. Девушка ненавидела чувство вины, которое переполняло ее и грозило вырваться, как вода из проржавевшего крана.

Она не сожалела о содеянном, о решении покончить с Перси ради Блайт. Но также не хотела, чтобы кто-то еще об этом узнал. Никогда.

– Как у вас дела? – спросила Шарлотта, и Сигне захотелось, чтобы подруга не была такой доброй. Чтобы осталась такой же резкой и настороженной, какой была, когда Сигна только приехала в Торн-Гров прошлой осенью.

– Мы все хотим узнать правду, – ответила Сигна, презирая тяжесть в груди. – Как поживает Эверетт?

– Думаю, он все еще пытается осознать серьезность ситуации. С той ночи он едва ли произнес хоть одно слово.

Хотя Сигна не помнила родителей, но помнила бабушку, которую очень любила. Она не забыла боль от потери и никогда больше не хотела переживать те эмоции, которые, как она знала, испытывал Эверетт.

– Убийца герцога будет найден. – В голосе Сигны звучала такая уверенность, что Шарлотта и Диана выпрямились, словно их упрекнули. Но Сигне было все равно, ведь это был единственный способ убедить саму себя. Прежде она уже выслеживала убийцу. Нужно было сделать это еще раз. Наблюдая, как Байрон заполняет танцевальную карточку Элизы, Сигна задавалась вопросом, направил ли ее Элайджа на верный путь.

Глава 10

Блайт

Блайт понимала, когда была нежеланной компанией. В основном по тому, что не наблюдала обычных улыбок и чересчур веселых голосов, к которым привыкла. Ее окружали знакомые лица, люди, которых она знала всю жизнь, но никто не поинтересовался, как дела у нее или ее семьи.

Хотя было глупо беспокоиться по этому поводу. Сплетни всегда имеют срок годности, и стервятники забудут про нее, как только нагрянет очередной скабрезный скандал. И когда они снова станут приветливыми – когда попытаются добиться ее расположения и обменяться очередными слухами, словно это золото – ха! Она съест их живьем. Потому что Блайт Хоторн была далеко не такой милосердной, как ее кузина, и не имела ни малейшего желания быть такой.

Однако она была рада, что Сигна согласилась остаться в Торн-Гров. Даже если с каждым днем вела себя все более странно – что говорило о многом, учитывая вечные странности Сигны, – Блайт не представляла, как справилась бы без нее. Как бы эгоистично это ни звучало, она надеялась, что Сигна останется с ней навсегда, потому что, пока на ее стороне был хоть один человек, Блайт было наплевать на мнение остальных. Ее отношение к обществу было сродни отношению ее отца: оно собиралось всякий раз, когда кто-то желал развлечений, и хотя было важно хотя бы попытаться уберечь свое имя от скандала, в общем и целом это не имело большого значения. Пока у нее есть деньги и статус, стервятники вновь обратятся к ней, чтобы засунуть свои жадные клювики в ее карманы.

И это было прекрасно. Блайт не нуждалась ни в жалости, ни в чьей-либо защите. Слишком долго к ней относились как к хрупкой семейной реликвии, предназначенной для хранения на полке, слишком ценной, чтобы выносить в мир. Но она не была ни хрупким артефактом, ни куклой, какой ее, похоже, считала семья.

Возможно, именно поэтому, когда Блайт наносила удар, то била сильно. Она была миниатюрной и еще не окрепла после болезни. А светлые волосы, мраморная кожа и губы, розовые и прелестные, как роза, часто вводили людей в заблуждение, и они не замечали остроты ее ума и способности держать себя в руках. Но высшее общество было ее территорией с самого рождения, и она прекрасно знала, как вести себя подобающим образом. Просто… ей было наплевать на правила.

Увидев, что Сигна отвлеклась, а принц еще не появился, Блайт сбежала из залитого янтарным светом зала подальше от сплетников. Вистерия Гарденс был гораздо экзотичнее Торн-Гров, и Блайт обнаружила, что не в силах отвести взгляд, очарованная смелой обстановкой. Дворец был роскошным и, возможно, даже немного безвкусным, но, куда бы она ни повернулась, взгляд падал на очередную великолепную вещь. Замысловатые бюсты, вырезанные из мрамора. Красочные картины, написанные маслом, в рамах из ярчайшего кобальта и золота были настолько поразительными, что девушка могла только представить, сколько каждая из них стоила. Общей композиции не было. Каждая картина и каждая статуя кардинально отличались от остальных.

Голоса позади нее стихли, когда она последовала по бесконечному коридору мимо изящных скульптур бабочек и древней глиняной посуды, словно из другого времени. Блайт остановилась в конце коридора, под высоким портретом женщины, такой красивой, что у девушки перехватило дыхание. Как и фигура в фонтане во внутреннем дворе, женщина стояла по пояс в пруду, заполненном цветами лотоса. Она осторожно обхватила один из них и смотрела с такой нежностью, что Блайт почувствовала необходимость подойти поближе, чтобы рассмотреть цветок.

Волосы женщины были белыми как снег и ниспадали до бедер красивыми прядями, концы касались воды. На ней было тонкое белое платье, которое развевалось в воде, ткань была настолько прозрачной, что почти обнажала фигуру. В траве позади укрылись лисы, их золотистые глаза наблюдали за ней сквозь высокие заросли папоротника. Художник словно запечатлел мгновение настолько реальное, что Блайт все ждала, когда женщина поднимет глаза. Чтобы узнать, какого они цвета – карие, голубые или зеленые…

– Они серебристые.

Блайт чуть не врезалась в портрет, услышав за спиной голос – резкий, глубокий и определенно мужской. Она тут же обернулась и, учитывая высокий рост незнакомца, первым делом увидела не лицо, а пиджак цвета слоновой кости с золотом и приталенные брюки в тон. По качеству и цвету материала Блайт сразу поняла, кто ее собеседник, и присела в привычном реверансе.

– Ваше Высочество. – Она наклонила голову, чувствуя, как сердце замирает в груди. Пусть она считала общество и все его обычаи глупыми, но могла вести себя достаточно изысканно, чтобы произвести впечатление на принца.

– Вы ведь пытались заглянуть ей в глаза? – спросил принц. – Они серебристые.

Блайт медленно выпрямилась, скользнув взглядом по красивой отделке его сюртука, затем по белой оборчатой накидке, которая так высоко поднималась на шее, что, казалось, душила его. А потом она подняла взгляд еще выше, к лицу, и у нее перехватило дыхание.