Успешное покорение мира - Фрэнсис Фицджеральд

— Неохота, — равнодушно промямлил он. — Я-то при чем?

— Просто решил тебя позвать.

Тут Гаспар, немного устыдившись, издал саркастический смешок и склонился над мороженым.

Развернувшись, Бэзил подошел к стойке и глухим, незнакомым голосом заказал клубничный десерт. Он ел, не чувствуя вкуса, под шепотки и фырканье у себя за спиной. Как в тумане, он направился к выходу не заплатив, но его окликнул буфетчик, что вызвало новый взрыв издевательского хохота.

Бэзил хотел было вернуться и врезать кому-нибудь из насмешников, но этим он ничего бы не добился. Ему сказали бы правду: он потому пресмыкается, что никто не хочет с ним ехать. Сжав кулаки, он в бессильной ярости вышел на улицу.

Теперь нужно было срочно найти третьего кандидата на поездку в Нью-Йорк — Тредуэя. Того приняли в Сент-Реджис, когда учебный год шел полным ходом, и неделю назад подселили в комнату к Бэзилу. Поскольку Тредуэй не был свидетелем травли, которой Бэзил подвергался на протяжении всей осени, Бэзил держался с ним естественно, и у них завязались если не дружеские, то, по крайней мере, ровные отношения.

— Слышь, Тредуэй, — окликнул он, еще не оправившись от эпизода в кондитерской. — В субботу после обеда не хочешь смотаться в Нью-Йорк, на спектакль?

Он осекся, сообразив, что рядом стоит его заклятый враг Брик Уэйлз — парень, с которым у них вышла драка. Переводя взгляд с одного на другого, Бэзил уловил досаду в глазах Тредуэя и отсутствующее выражение Брика Уэйлза: все стало ясно. Тредуэю, который еще не вполне освоился в школе, только что открыли глаза на персону его соседа по комнате. Как и Толстый Гаспар, он мог бы откликнуться на искренний зов, но предпочел разорвать дружеские отношения.

— Еще не хватало, — коротко бросил он. — Бывай.

Эти двое пошли мимо него в сторону кондитерской.

Получи Бэзил этот равнодушный, а потому особенно горький отпор в сентябре, он бы этого не выдержал. Но у него уже образовался панцирь, который, не добавляя ему привлекательности, кое-как защищал от некоторых изощренных видов травли. Мучимый тоской, отчаянием и жалостью к себе, он прошелся по улице в противоположную сторону, чтобы унять спазмы, кривившие его лицо. А потом развернулся и кружным путем отправился назад, в школу.

От границы соседней усадьбы путь лежал к проверенному лазу. Продираясь сквозь живую изгородь, Бэзил заслышал шаги по тротуару и оцепенел, боясь, что его застукает кто-нибудь из учителей. Голоса звучали все ближе и громче; не успел он опомниться, как с ужасом услышал:

— …а когда Багз Браун его обломал, этот баклан поперся к Толстому Гаспару, а Толстый ему и говорит: «Я-то при чем?» Так ему и надо, никто с ним не поедет.

Это был монотонный, но злорадный голос Льюиса Крама.

III

У себя на кровати Бэзил увидел пакет. Он давно и трепетно ждал этой бандероли, но теперь открыл ее без особой радости. Внутри был набор из восьми цветных репродукций с изображениями девушек Гаррисона Фишера: «бумага глянцевая, без надпечаток и рекламных материалов, пригодны для окантовки».

Портреты назывались «Дора», «Маргарита», «Бабетта», «Люсиль», «Гретхен», «Роза», «Катрин» и «Мина». Два изображения — Маргариты и Розы — после беглого осмотра были неспешно порваны и отправлены в мусорное ведро, как выбракованные щенки. Оставшиеся шесть Бэзил прикнопил к стенам через равные промежутки. Потом лег на кровать и стал разглядывать.

Дора, Люсиль и Катрин — светленькие; Гретхен — серединка на половинку, Бабетта и Мина — темноволосые. Очень скоро Бэзил поймал себя на том, что чаще всего смотрит на Дору и Бабетту, чуть реже — на Гретхен, даром что ее прозаический голландский чепец не оставлял места для тайны. Бабетта, миниатюрная брюнетка с фиалковыми глазами, в плотно облегающей шляпке, оказалась самой притягательной; взгляд его в конце концов остановился на ней.

— Бабетта, — шептал он про себя, — прелестная Бабетта.

От звука ее имени, такого же печального и вкрадчивого, как «Вилия» и «Иду в „Максим“», что неслись из всех патефонов, Бэзил расчувствовался и уткнулся лицом в подушку. Он вцепился в изголовье и, содрогаясь от рыданий, сбивчиво заговорил сам с собой… как он их ненавидит и кого больше всех… таких набралось с десяток… и что он с ними сделает, когда станет великим и всесильным. Прежде в такие минуты он мысленно благодарил Толстого Гаспара за его дружелюбие, но теперь Толстый стал вровень с остальными. Бэзил набросился на него и немилосердно отметелил кулаками, а потом язвительно смеялся, проходя мимо, когда тот, совсем слепой, просил милостыню на тротуаре.

Заслышав шаги Тредуэя, он взял себя в руки, но не шевелился и молчал. Тредуэй сновал по комнате, и вскоре до Бэзила донеслись неожиданные звуки открываемых платяных шкафов и ящиков секретера. Бэзил перекатился на бок, прикрывая локтем красное от слез лицо. В руках у Тредуэя была охапка сорочек.

— Что ты делаешь? — насторожился Бэзил.

Сосед бросил на него ледяной взгляд:

— Переезжаю к Уэйлзу.

Ну-ну!

Тредуэй продолжил сборы. Он вынес в коридор набитый саквояж, потом другой, снял со стен какие-то вымпелы и потащил за собой чемодан. На глазах у Бэзила он завернул в полотенце туалетные принадлежности и окинул последним взглядом опустевшую комнату, проверяя, все ли забрал.

— Бывай, — сказал он Бэзилу не моргнув глазом.

— Бывай.

Тредуэй вышел. Бэзил снова перевернулся на живот и задохнулся подушкой.

— О, несчастная Бабетта! — хрипло выдавил он. — Бедная маленькая Бабетта! Бедная маленькая Бабетта!

Бабетта, хрупкая и пикантная, кокетливо глядела на него со стены.

IV

Доктор Бейкон, угадав пиковое положение Бэзила, а возможно, и глубину его страданий, все же организовал для него поездку в Нью-Йорк. Сопровождающим был назначен мистер Руни, футбольный тренер и по совместительству преподаватель истории. В свои двадцать лет мистер Руни разрывался между карьерой полицейского и поступлением в один из небольших, но дорогих колледжей Новой Англии; вообще говоря, это был неудобный кадр, и доктор Бейкон рассчитывал к Рождеству от него избавиться. Тренер глубоко презирал Бэзила — в минувшем сезоне тот проявил себя как ненадежный игрок, ни рыба ни мясо, — но для поездки в Нью-Йорк у мистера Руни нашлись собственные мотивы.

В поезде Бэзил смиренно сидел рядом с ним и смотрел через массивное тренерское плечо на пролив Лонг-Айленд и вспаханные поля округа Уэстчестер. Дочитав и свернув газету, мистер Руни погрузился в недовольное молчание. После плотного завтрака он не успел утрамбовать пищу физическими упражнениями. Ему вспомнилось, что Бэзил — заносчивый парень: пусть бы сморозил какую-нибудь наглость, а уж он бы прижал его к ногтю Сил не было терпеть это безропотное молчание.

— Ли, — без предисловий начал он, неубедительно изображая дружеское участие, — может, перестанешь валять дурака?

— Что вы сказали, сэр? — После утренних волнений Бэзил до сих пор пребывал в трансе.

— Я спрашиваю: ты когда-нибудь возьмешься за ум? — В голосе мистера Руни зазвучала угроза. — Или собираешься всю жизнь быть козлом отпущения?

— Нет, не собираюсь.

Бэзил похолодел. Неужели даже на один день нельзя об этом забыть?

— Ты, главное, не заносись. На уроках истории я тебе пару раз чуть шею не свернул. — (Бэзил не нашелся с ответом.) — А на футбольном поле, — продолжал мистер Руни, — наоборот, хвост поджимаешь. Мог бы играть лучше всех, если б захотел — как тогда, против второй команды Помфрета, но кураж потерял.

— Напрасно я перешел во вторую команду, — сказал Бэзил. — У меня веса не хватает. Лучше бы в третьей остался.

— Да ты просто дрейфишь, вот и все. Пора взяться за ум. И на уроках вечно ворон считаешь. Если и дальше так пойдет, не видать тебе колледжа как своих ушей.

— Но я в пятом классе самый младший, — неосторожно возразил Бэзил.

— Думаешь, ты самый умный, да? — Он свирепо уставился на Бэзила.

Внезапно в нем произошла какая-то перемена, и на некоторое время оба опять умолкли. Когда за окном потянулись скученные предместья Нью-Йорка, тренер заговорил намного мягче, как будто одумался:

— Ли, хочу оказать тебе доверие.

— Да, сэр.

— Пойди где-нибудь перекуси, а потом отправляйся на спектакль. У меня тут дело есть; успею — присоединюсь к тебе в театре. Не успею — встретимся у выхода.

У Бэзила екнуло сердце.

— Да, сэр.

— Надеюсь, ты в школе не проболтаешься — ну, о том, что я ездил по делам.

— Нет, сэр.

— Вот и проверим, сможешь ли ты хоть раз прикусить язык, — сказал тренер, обращая разговор в шутку, а потом назидательно добавил: — И чтобы ни капли алкоголя, понял?