Никогда не говори: не могу - Сергей Донской

– Прежде вы мистикой не увлекались, Василий Степанович.

– А я и сейчас не увлекаюсь, Николай Артемьевич.

– Тогда к чему эта реплика? – недовольно осведомился Волопасов.

– Брякнул первое попавшееся, что на ум взбрело, – признался Роднин.

– Какого рожна?

– Мне показалось, что вы хотите обратиться ко мне с какой-то личной просьбой, товарищ генерал.

– Допустим, хочу. – Пальцы Волопасова выбили по столу быструю неровную дробь.

– Вот я и решил облегчить вам задачу, заговорив первым. – Роднин пожал плечами.

– Та-ак. – Генеральский тон не сулил подчиненному ничего хорошего. – Помочь мне, значит, надумали, полковник?

– Почему бы и нет?

– А я разве просил вас о помощи?

– Собирались, – напомнил Роднин. – Разве вы задержали меня не для этого?

Несколько секунд Волопасов молчал, не зная, как вести себя в этой щекотливой ситуации. Продолжать держаться подчеркнуто официально? Или попытаться хотя бы отчасти восстановить прежние отношения? Так и не приняв решения, Волопасов спросил, постаравшись, насколько это возможно, смягчить свой голос:

– Скажите, полковник, у вас остались свободные оперуполномоченные, не задействованные по делу Елисеевой?

– Никак нет, – ответил Роднин без запинки. – Все опытные сотрудники выполняют порученные им задания.

– А капитан Бондарь?

Задавая этот вопрос, Волопасов постарался напустить на себя полнейшее равнодушие.

– Вы сами подписывали приказ о предоставлении Бондарю внеочередного отпуска, – произнес насторожившийся Роднин.

Он отлично знал, что старый друг никогда не упускает из виду даже самых незначительных мелочей, относящихся к деятельности управления. Что касается Бондаря, то еще недавно эта фамилия была на устах всех сотрудников, и Волопасов не мог не знать об этом. В прошлом месяце капитан потерял жену и четырехлетнего сына. Они погибли в автокатастрофе, пытаясь разминуться с мчавшимся по встречной полосе «Саабом», за рулем которого сидел обкурившийся анаши отпрыск замминистра. В настоящее время ублюдок находился под следствием, а семья Евгения Бондаря – в двух выкопанных рядышком могилах. Поговаривали, что капитан винил в случившемся себя, поскольку настоял, чтобы жена обзавелась водительскими правами. Она неохотно подчинилась, а примерно через неделю после экзамена произошла трагедия.

Мог ли генерал Волопасов забыть, как лично хлопотал о том, чтобы жена и ребенок Бондаря нашли последний приют не где-нибудь, а на Новодевичьем кладбище, куда простых смертных пристроить не так-то просто?

Предчувствуя какой-то подвох, Роднин расставил локти пошире и наклонился вперед. Волопасов, наоборот, принял расслабленную, почти умиротворенную позу. Если бы не пронзительный взгляд, можно было подумать, что он предпочел бы вздремнуть, вместо того чтобы заниматься пустопорожней болтовней.

– Да, – согласился он, – я действительно предоставил отпуск Бондарю. После ваших неоднократных докладов о том, что капитан буквально раздавлен горем. Стал опаздывать на службу, пренебрегать своими прямыми обязанностями, взрываться по пустякам, грубить коллегам. Кроме того, – нахмурился Волопасов, – я подозреваю, что капитан начал попивать в одиночку.

– Есть соответствующие сигналы, – кивнул Роднин. – И неоднократные. Если Бондарь будет продолжать в том же духе, то после отпуска он отправится прямиком в отставку. Вот так, и никаких гвоздей.

– Но ведь он один из ваших лучших сотрудников, Василий Степанович. Нет?

– Был одним из лучших сотрудников. – Поправка прозвучала как приговор. – Очень сомневаюсь, что он сможет продолжать заниматься оперативной работой. Раскис, расклеился. – Роднину было неприятно говорить об этом, но он упрямо повторил: – Совершенно расклеился. Физически здоров, но морально убит. Психоневроз, как утверждает медицина.

– Его можно понять, – ворчливо возразил Волопасов. – Круглый сирота. Рос без отца, мать потерял в раннем возрасте. Жена и сын были единственными дорогими ему людьми, а он считает себя виновником их гибели. Попробуйте-ка поставить себя на его место.

– По-человечески, я ему сочувствую. Но как непосредственный начальник… – Роднин покачал головой. – Мне в отделе неврастеники не нужны. Наломает Бондарь дров, кто отвечать будет?

– Я.

Это прозвучало настолько неожиданно, что Роднин не поверил своим ушам. Но последовавшее продолжение убедило его в том, что он не ослышался.

Глава 8

Личные обстоятельства

Створчатые двери всхлипнули, смыкаясь за его спиной. Взревел двигатель. Автобус покатил прочь, обдав ноги прощальным выхлопом. Мимолетное теплое дуновение, и вот уже ветер треплет штанины с яростью осатанелого пса, норовящего добраться до костей.

Холодно. По черной земле змеятся белые ленты поземки. Как будто кто-то размотал в поле множество бинтов да так и бросил, за ненадобностью. Вокруг ни души. Только он один на целом свете. И это хорошо, ведь так оно и есть на самом деле.

«Наташенька! Антошка! Видите, как мне плохо, как одиноко? Я хочу быть с вами. Больше мне ничего не надо. Заберите меня к себе!»

В ответ – молчание. Как обычно.

Опустив сумку на землю, Бондарь выковырнул из пачки сигарету, сунул ее в зубы и повернулся к ветру спиной, щелкая зажигалкой. Прикурить удалось, затянуться – нет. Сигарета осыпалась бенгальскими искрами, дым уносился прочь со скоростью ветра. Не прошло и минуты, как в озябших пальцах остался лишь мятый бурый окурок. Отправив его следом за поземкой, Бондарь подхватил сумку, повесил ее на плечо и зашагал в направлении дачного поселка.

«Кто там шагает – правой? Левой! Левой! Левой!»

Идти было нелегко. Ботинки скользили на обледенелых колдобинах, а тут еще ветер, беспрестанно меняющий направление. То справа хлестнет, то слева, высекая слезы из глаз. Какую щеку ни подставляй, все ему мало. Так стоит ли это делать? Про щеку сказано в Новом Завете. А в Старом говорится: «Око за око, зуб за зуб». Древние знали, что такое возмездие. Они бы не стали церемониться с убийцей своих близких. Разве справедливо, что жена и сын коченеют в промерзшей земле, тогда как виновник их гибели залечивает незначительные царапины в престижной клинике? С него взяли подписку о невыезде, надо же! Адвокаты небось возмущены такой строгой мерой пресечения. Благодаря их стараниям убийца останется на свободе, в этом можно не сомневаться. Суд учтет его нежный возраст, любовь к аквариумным рыбкам и множество других смягчающих обстоятельств. А кто учтет боль и страдание, которые причинил убийца?

Чувствуя, как лицо немеет, смерзаясь в застывшую маску, Бондарь повернулся к ветру спиной и обнаружил, что одолел не более трети пути. Грунтовая дорога, разделяющая шоссе и поселок, вытянулась почти на пять километров, он знал это точно, потому что не раз засекал расстояние, когда приезжал на машине. Теперь ее нет. Как нет тех, кто сидел в ней, не подозревая, что едет навстречу смерти.

Не подозревая, но предчувствуя, не так ли, капитан Бондарь?

Так. Ведь не случайно же Наташа так упиралась, когда он настаивал на автошколе. Долго пришлось ее уговаривать.

«Наташка, не дури! И охота тебе в общественном транспорте толкаться? Сдашь на права, потренируешься немного за городом и станешь первоклассным водителем. Сядете с Антошкой в машину – и вперед. Можно на дачу, можно к родственникам, можно просто куда глаза глядят…»

А можно – на кладбище. Где глаза уже никуда не глядят.

Бондарь поежился. Холодно ему было. Продрог он. До глубины души промерз, до полного оледенения сердца. Наверное, точно так же похолодело в груди Наташи, когда она поняла, что уже не сумеет выровнять темно-синюю «девятку», на заднем сиденье которой находился их четырехлетний Антошка.

Какими они были, последние мгновения их жизни, когда мимо пронеслась ревущая торпеда «Сааба»? Кричали ли они, поняв, что их собственная машина не удержалась на мокрой асфальтовой полосе? Или обмерли на сиденьях «девятки», бешено скачущей по крутому склону, пробивая себе путь сквозь чахлые кусты? О чем успели они вспомнить, прежде чем в их лица хлынули осколки рассыпавшегося лобового стекла?

Бондарь мог лишь догадываться, и эти догадки сводили его с ума. Он ничего не знал наверняка. Он даже не помнил, как преодолел два километра, отделявшие его от места аварии. Вот он сидит с телефонной трубкой в руке и тупо смотрит на нее, пытаясь осознать только что услышанную новость. А вот уже катится кубарем по заснеженному откосу, сшибая с ног бестолково суетящиеся фигуры в милицейской форме. Заглядывает в салон «девятки». Пытается избавиться от трясущей его за плечо руки.

«Вам сюда не надо, вам сюда нельзя!»

«Прочь! Все прочь!»

Бондарь понятия не имел, кто оттаскивал его от машины. Он видел только Наташу. Она сидела, наклонившись вперед, уронив голову на искореженное рулевое колесо. Жизнь сохранилась лишь в ее золотистых волосах, перебираемых ветром.