Очерк тайноведения - Рудольф Штайнер

После очищения для Я наступает совершенно новое состояние сознания. Между тем как до смерти к нему должны были притекать восприятия извне, чтобы на них мог упасть свет сознания, теперь как бы изнутри изливается целый мир, доходящий до сознания. Между рождением и смертью Я также живет в этом мире. Но только этот мир облекается тогда в откровения внешних чувств. И только, когда Я, отрешившись от всякого чувственного восприятия, воспринимает себя в своем «самом внутреннем святом святых», обнаруживается непосредственно то, что обыкновенно является только под покровом чувственного. Как до смерти происходит внутри восприятие Я, так после смерти и очищения раскрывается изнутри во всей своей полноте духовный мир. В сущности, это окровение духовного мира наступает тотчас же по отложении эфирного тела; но только перед ним, как затемняющее облако, расстилается мир вожделений, еще обращенных на внешний мир. Это как если бы в блаженный мир духовного переживания вторглись черные демонические тени, возникающие из «в огне пожираемых» вожделений. Эти вожделения теперь не только тени, а действительные существа. Это обнаруживается сейчас же, как только Я лишается физических органов и может благодаря этому воспринимать духовное. Эти существа являются тогда как искаженные образы и карикатуры того, что человеку было известно до тех пор через чувственное восприятие. Ясновидящее наблюдение говорит, что этот мир очистительного огня населен существами, вид которых для духовного взора ужасен и причиняет страдание; их наслаждение состоит, по-видимому, в уничтожении, а страсть их направляется на зло, в сравнении с которым зло чувственного мира кажется незначительным. Все, что человек приносит с собою в этот мир из означенных вожделений, является для этих существ как бы пищей, благодаря которой все снова усиливается и укрепляется их мощь. Набросанная здесь картина недоступного для внешних чувств мира покажется человеку менее невероятной, если он взглянет непредвзятым взором на какую-нибудь часть животного мира. Чем является духовному взору свирепо блуждающий волк? Что раскрывается в том, что воспринимают в нем внешние чувства? Не что иное, как душа, живущая и действующая в вожделениях. Внешний облик волка можно назвать воплощением этих вожделений. Не будь у человека никаких органов для восприятия этого облика, он все-таки должен был бы признать бытие соответствующего существа, если бы невидимые вожделения этого существа сказывались в своих действиях, если бы повсюду блуждала невидимая для глаза сила, которая могла бы совершать все то, что совершает видимый волк. Правда, существа очистительного огня видимы не для чувственного, а только для ясновидящего глаза; но мы имеем перед собой их явные действия: они состоят в разрушении Я, когда оно дает им пищу. Эти действия становятся ясно видимыми, когда правомерное наслаждение возрастает до неумеренности и распутства. Ибо воспринимаемое внешними чувствами могло бы возбудить Я, лишь поскольку наслаждение имеет основу свою в сущности Я. Животное побуждается во внешнем мире к желанию только тем, чего жаждут его три тела. У человека есть более высокие наслаждения, ибо к трем телесным членам присоединяется еще четвертый – Я. Но когда Я стремится к такому удовлетворению, которое служит не к сохранению и поддержанию, а к разрушению его сущности, то такое стремление не является действием ни его трех тел, ни его собственной природы, а только действием существ, которые остаются в своем подлинном облике скрытыми для внешних чувств, но могут именно подступать к высшей природе Я и побуждать его к вожделениям, не связанным с чувственностью, но могущим только через нее получать удовлетворение. Есть существа, которые питаются страстями и вожделениями более низкого свойства, нежели все животные страсти, ибо они не изживаются в чувственном, а захватывают духовное и тянут его вниз, в чувственную область. Поэтому облики таких существ представляются духовному взору более уродливыми и ужасными, чем облики самых хищных животных, в которых воплощаются ведь только страсти, имеющие основу в чувственном; и разрушительные силы этих существ безмерно превышают всю ярость разрушения, встречающуюся в чувственно воспринимаемом животном мире. Тайноведение расширяет, таким образом, кругозор человека, указывая на мир существ, который в известном отношении стоит ниже, чем видимый мир животных, приносящих разрушение.

Когда человек после смерти прошел через этот мир, он стоит перед иным миром, духовным, который порождает в нем желание, находящее свое удовлетворение только в духовном. Но и теперь человек различает между тем, что принадлежит к его Я, и тем, что составляет окружающее – можно также сказать, духовный внешний мир – этого Я. Но то, что он переживает в этом окружающем, притекает к нему таким же образом, как во время его пребывания в теле притекает к нему восприятие его собственного Я. Итак, между тем как при жизни между рождением и смертью окружающий человека мир возвещает о себе через органы его тел, по отложении всех этих тел язык нового мира проникает непосредственно в «самое внутреннее святилище» Я. Все окружающее человека наполнено теперь существами, однородными с его Я, ибо только Я имеет доступ к Я. Как в чувственном мире человека окружают минералы, растения и животные и образуют этот мир, так после смерти человек окружен миром, состоящим из существ духовного рода. Однако человек приносит с собою в этот мир нечто такое, что не входит в состав окружающего его мира. Это то, что Я пережило в чувственном мире. Вначале, непосредственно после смерти, пока эфирное тело было еще связано с Я, сумма этих переживаний встала в виде обширной картины воспоминания. Хотя само эфирное тело впоследствии и покидается, однако от картины воспоминания остается нечто, как непреходящее достояние Я. Как если бы из всех переживаний и познаваний, которые человек имел между рождением и смертью, был сделан экстракт, извлечение – вот чему можно уподобить то, что остается. Это духовный итог жизни, плод ее. Итог этот носит духовный характер: он содержит в себе все духовное, что раскрывается через внешние чувства. Но без жизни в чувственном мире он не мог бы состояться. Этот духовный плод чувственного мира Я ощущает после смерти как то, что является теперь его собственным, его внутренним миром, и с чем оно вступает в мир, состоящий из существ, которые раскрываются таким же образом, как может раскрываться самому себе в своей внутренней глубине только Я. Как зародыш растения, который есть экстракт всего растения, развивается только будучи погружен в иной мир – в землю, так развивается теперь то, что Я приносит с собой из чувственного мира, подобно зародышу, на который оказывает действие принявшее его отныне в себя духовное окружение. Тайноведение может давать, конечно, только образы, когда ему приходится описывать происходящее в этой «стране духов». Но эти образы могут быть таковы, что они представляются настоящей действительностью ясновидящему взору, когда он наблюдает соответствующие, невидимые чувственному глазу события. Описываемое здесь может быть сделано наглядным при помощи сравнений с чувственным миром. Ибо, хотя оно и совершенно духовного рода, однако в известном отношении оно имеет сходство с чувственным миром. Как в этом мире является, например, цвет, когда тот или иной предмет действует на глаз, так в «стране духов» перед Я предстает цвет, когда на него действует какое-нибудь существо. Но только этот цвет вызывается так, как в жизни между рождением и смертью может быть вызвано внутри только восприятие Я. Это происходит не так, как если бы свет падал извне в человека, а так, если бы другое существо непосредственно действовало на Я и побуждало его представить себе это действие в красочном образе. Так все существа в духовном окружении Я находят свое выражение в сияющем красками мире. Будучи другого происхождения, эти краски духовного мира носят, разумеется, несколько иной характер, чем чувственные краски. То же самое надо сказать и относительно других впечатлений, получаемых человеком из чувственного мира. Наибольшим сходством с впечатлениями этого чувственного мира обладают звуки духовного мира. И чем больше человек вживается в этот мир, тем больше он становится для него исполненной движения жизнью, которую можно сравнить со звуками и их гармонией в чувственной действительности. Только он чувствует звуки не как нечто, извне доходящее до его слуха, а как силу, через его Я струящуюся в мир. Он чувствует звук, как во внешнем мире чувствует свою собственную речь или пение, но только он знает, что в духовном мире эти льющиеся из него звуки суть в то же время проявления иных существ, изливающихся через него в мир. Еще более высокое проявление совершается в «стране духов», когда звук становится «духовным словом». Тогда через Я льется не только исполненная движения жизнь другого духовного существа, но такое существо само сообщает этому Я свою внутреннюю глубину. И когда через Я струится «духовное слово», то два существа живут одно в другом без того разделения, которое необходимо сопровождает каждое совместное бытие в чувственном мире. И таким является действительно совместное бытие Я с другими духовными существами после смерти.