Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн

сверху сыплются осколки рвущейся шрапнели, с каким-то особенным блеянием звучащие в воздухе (подполковник Соловьев по этому звуку прозвал их «козодуями»), нежные, жалобные звуки летящих и больше всего разящих пуль, свист и вой гранат, разрывающихся при ударе с особенным треском! Огромные фонтаны земли, камней, песку и дыма от взрыва «чемоданов» [самые большие немецкие снаряды], крики и стоны раненых, корчи и агония умирающих… И вот, чувство ужаса и страха смерти невольно овладело мною! Мысленно я прощался с жизнью и исступленно молил Бога, (вот когда ярко вспыхнула вера!) если на то Божья воля, – сразу отнять мою жизнь, чтобы не мучиться тяжело раненым… [Успенский 1932: 28].

Эти ужасающие впечатления сочетались для Успенского с гораздо более приятными; он с любовью вспоминал о трепете, охватившем его, когда была одержана первая победа; о благоговении при виде русских солдат, которые в отдалении «красиво» бежали боевым строем; и о сердечном обмене военными рассказами со своими товарищами после боя. Но через несколько дней начались кошмары, когда поздно вечером перед его глазами снова возникали образы убитых и искалеченных. Успенский провел ужасную ночь в сарае, наблюдая, как его солдаты вскакивали и кричали во сне, что производило тягостное ощущение, будто они остановились на ночлег в сумасшедшем доме [Успенский 1932: 32-37].

Комментарий относительно «чемоданов» – один из самых распространенных в русских батальных рассказах, и он привлекает внимание к другому очевидному факту, который, однако, часто упускают из виду: русским солдатам было хорошо известно, что победа зависит не только от возводимой в идеал отваги солдат крестьянского происхождения, но от того, чем они вооружены. Солдаты составляли собственный каталог страхов и ощущения опасности. Пули свистели в воздухе, создавая особую музыку, артобстрелы ужасали, а грохот немецких «чемоданов» был почти невыносимым. Более того, они знали, что и немцы испытывают то же самое. Когда начиналась война, русские солдаты ощущали определенную нервозность при мысли о противнике, поскольку, как и все, были привержены стереотипам, а немцы давно славились своей точностью, любовью к порядку, жестокостью и военной эффективностью. Если бы русские проиграли все первые сражения, это вполне могло бы сформировать у них постоянный комплекс неполноценности. Конечно, у некоторых солдат он появился и усиливался с течением войны. Однако большинство поняло, что немцы в конечном итоге такие же солдаты. Это открытие было достаточно поразительным, чтобы заслужить упоминания о нем в дневниках и мемуарах. Тем, кто сражался в 1-й армии, особенно запомнился разгром 17-го корпуса Макензена при Гумбиннене. Русские вспоминали, что солдаты Макензена маршировали как будто на параде, строем и без прикрытия – этакая атака Пикетта[33] в XX столетии, и с тем же результатом. Русская артиллерия разнесла вражеский строй, стрелки перестреляли противников одного за другим, пулеметчики выкосили оставшихся, и тогда все русские солдаты увидели, насколько проще убивать людей, которые бегут в беспорядке, вместо того чтобы стойко держаться [Успенский 1932: 46-50].

Для русских уроки были ясными, хотя и очень болезненными. Они могли бы побить немцев, будь у них хорошие командиры и вооружение, но и того, и другого недоставало[34]. Первые битвы привели к значительной нехватке военного снаряжения, и эта гигантская недостача только усиливалась вплоть до конца 1915 года, когда ситуация стала улучшаться. Рассказы солдат первого года войны – это рассказы о растущем беспокойстве. Слишком много дней они находились под обстрелом, не имея достаточно боеприпасов, чтобы стрелять в ответ. Слишком мало было ружейных патронов, слишком много солдат оставались без ружей. Армия сумела преодолеть некоторые из этих трудностей, сражаясь с австро-венгерскими войсками, однако наложение таких факторов, как нехватка снаряжения и плохое руководство очень скоро принесло горькие плоды в Восточной Пруссии. Солдаты 1-й армии, яростно сражавшиеся, чтобы прорваться на эту территорию, и ликовавшие при виде бегущих пруссаков, пришли в негодование, когда ошибки командования вынудили их самих отступать практически без боя. Дни катастрофических, деморализующих поражений на полях сражений придут позднее, в 1915 году. Деннис Шоултер в своей авторитетной работе о сражении под Танненбергом также отмечает, что при мало-мальски пристальном взгляде на ход первых сражений той войны становится ясно, что немцы не имели изначального превосходства. Сами немцы породили нарратив о своем естественном превосходстве как часть мифа о Танненберге, однако боевая мощь русских неизменно впечатляла не только Шоултера, но и немцев, которые им противостояли. Руководство и снабжение – вот те области, где немцы демонстрировали превосходство, а вовсе не в том, как хорошо они стреляли или какую храбрость демонстрировали [Showalter 2004 [1991]].

Еще один миф, который можно легко развеять, заключается в том, что русские солдаты, привыкшие к низкому уровню жизни, в меньшей степени были выбиты из колеи суровостью и переменчивостью условий походной жизни, чем их более культурные противники. Однако никому не нравятся вши, голод, холод и босые ноги. Русские солдаты жаловались на эти лишения (проявляя стойкость) примерно в той же степени, что и другие участники войны, – едва ли кто бы сказал, что чувствует себя «как дома». Напротив, все свидетельства подчеркивают, насколько изменился образ жизни. Теперь он был обусловлен войной и жизненными неудобствами, но в нем присутствовала особого рода мужская солидарность, перед которой меркли все довоенные ограничения и дисциплинарные меры военного времени. Эта новая форма социального взаимодействия проливает свет на один важный факт из области процесса деколонизации Российской империи во время Первой мировой войны. Война, разрушая традиционные политические и социальные взаимоотношения в империи, в то же время создавала новые формы политики и социального взаимодействия. Это было, конечно, верно и для людей в военной форме, которые энергично создавали сообщество нового типа на фронте – с собственными практиками, нормами и ожиданиями. Некоторые из этих практик наглядно проявляются в военных событиях, о которых рассказывается в этой книге: как люди ведут себя на марше, роют окопы, воруют, едят, убивают и умирают. Ожидание – еще одна практика, влиявшая на армейскую жизнь. Застряв на раскисших полях и в разрушенных городишках фронтовой зоны, солдаты пили, играли в карты, пели и шутили, укрепляя узы связи друг с другом и усугубляя различия между своим сообществом и всем остальным миром.

Спиртное играло особенно важную роль «смазки» и «закрепителя» фронтового братства, несмотря на тот факт, что власти в пылу воодушевления, финансовой безответственности и нереалистичных ожиданий запретили продажу и употребление крепких напитков. Предполагалось, что этот закон должен распространяться в равной мере и на штатских, и на военных, однако его применение, как водится, было плохо продумано. Офицеры, самые злостные нарушители, практически ничего не сделали, чтобы ввести запрет в