Мой дед Лев Троцкий и его семья - Юлия Аксельрод

[Июль 1917 г.]

Меня арестовали как немецкого агента.

…Мальчики были недовольны. Что это за революция, упрекали они мать, если папу сажают то в концентрационный лагерь [57] , то в тюрьму? Мать соглашалась с ними, что это еще не настоящая революция…

…В тюрьму на свидание ко мне приходила жена с мальчиками. У них к этому времени был уже собственный политический опыт.

Лето мальчики проводили на даче, в знакомой семье отставного полковника В. Там собирались гости, больше всего офицеры, и за водкой ругали большевиков. В июльские дни ругательства достигли высшего напряжения. Кое-кто из этих офицеров вскоре уехали на юг, где собирались будущие белые кадры. Некий молодой патриот назвал за столом Ленина и Троцкого немецкими шпионами. Мой старший мальчик бросился на него со стулом, младший – на помощь со столовым ножом. Взрослые разняли их. Мальчики истерически рыдали, запершись у себя в комнате. Они собирались тайно бежать пешком в Петроград, чтоб узнать, что там делают с большевиками. На счастье, приехала мать, успокоила и увезла с собою. Но и в городе было не очень хорошо. Газеты громили большевиков. Отец сидел в тюрьме. Революция решительно не оправдала надежд. Это не мешало мальчикам с восторгом глядеть, как жена украдкой просовывала мне сквозь решетку в камере свиданий перочинный нож. Я по-прежнему утешал их тем, что настоящая революция еще впереди.

Из книги Н. Седовой и В. Сержа «Жизнь и смерть Льва Троцкого»

[ЛД в тюрьме, 1917 г.]

Я видела его, он в отличном настроении. Лева и Сережа привозят ему еду. Поскольку трамваи всегда переполнены, они ездят на буфере.

Из книги Н. Иоффе «Время назад»

После июльской демонстрации, разогнанной Временным правительством, Ленин и Зиновьев, как известно, скрывались в Разливе. Троцкий сидел в тюрьме – в Крестах, а мальчиков, его сыновей – Леву и Сережу – Наталья Ивановна привезла к нам. Помню, как-то мы гуляли на даче, и нам повстречалась группа матросов из Кронштадта. Не знаю, почему они разговорились с нами, с детьми, но помню, что, узнав, чьи это мальчики, они хлопали их по плечам и говорили: «Не горюйте, ребята, скоро пойдем освобождать вашего папашу, со штыками и музыкой!» Нам это ужасно понравилось – «со штыками и с музыкой».

Из книги Д. А. Волкогонова «Троцкий. Политический портрет». Кн. 1

…Как вспоминал семьдесят лет спустя сын А.Ф. Керенского Глеб Александрович, он учился в той же школе, куда ходили Лев и Сергей. Кроме двух сыновей Троцкого, там учились Дмитрий Шостакович и сын Каменева Александр. По воспоминаниям Г. Керенского, «сыновья Троцкого только приехали из Америки, мы их дразнили «янки», нам не нравились их хорошие манеры, аккуратность и независимость среди нас…».

Дочери мои уже более серьезно втягивались в политическую жизнь. Они посещали митинги в цирке Модерн и участвовали в демонстрациях. В июльские дни они попали в переделку, были смяты толпой, одна потеряла очки, обе потеряли шляпы, обе боялись потерять отца, который едва успел появиться на их горизонте.

…Вот выдержка из записей моей жены, сделанных, впрочем, уже значительно позднее: «Последние дни подготовки к Октябрю мы жили на Таврической улице. ЛД целые дни проводил в Смольном. Я продолжала свою работу в союзе деревообделочников, где руководили большевики, и атмосфера была накаленная. Все служебные часы проходили в дискуссии о восстании. Председатель союза стоял на «точке зрения Ленина – Троцкого» (так это тогда называлось), мы с ним совместно вели агитацию. О восстании говорили повсюду и везде: на улицах, в столовой, при встрече на лестницах Смольного. Питались плохо, спали мало, работали почти 24 часа в сутки. От наших мальчиков мы были оторваны, и октябрьские дни были для меня также и днями тревоги за их судьбу. Во всей школе, где они учились, было два «большевика», Лева и Сережа, и третий, «сочувствующий», как они говорили. Против этой тройки выступала компактная группа отпрысков правящей демократии, кадетов и эсеров. Как всегда при серьезных разногласиях, критика дополнялась практическими аргументами. Директору не раз приходилось извлекать моих сыновей из-под кучи навалившихся на них «демократов». Мальчики в сущности делали только то, что делали отцы. Директор был кадет. Поэтому он неизменно наказывал моего сына: «Возьмите вашу шапочку и ступайте домой». После переворота оставаться в школе стало совершенно немыслимо. Мальчики перешли в народное училище. Там все было проще и грубее. Но дышать было легче.

Мы с ЛД совсем не бывали дома. Мальчики, приходя со школы и не находя нас, тоже не считали нужным оставаться в четырех стенах. Демонстрации, столкновения, нередкая стрельба внушали в те дни опасение за их благополучие: настроены они были архиреволюционно… При торопливых встречах они радостно рассказывали: ехали сегодня в трамвае с казаками, видели, как они читали папино воззвание «Братья-казаки!». «Ну и что?» – «Читали, друг другу передавали, хорошо…» – «Хорошо!» Знакомый ЛД инженер К., имевший большую семью, детей различных возрастов, бонну и пр., предложил нам временно устроить мальчиков у него, где они могли бы быть под надзором. Пришлось ухватиться за это спасительное предложение. По различным поручениям ЛД я заходила в Смольный раз пять на день. Поздней ночью мы возвращались на Таврическую, а с утра расходились: ЛД – в Смольный, я – в союз. По мере того как события нарастали, из Смольного почти не приходилось уходить. ЛД по нескольку дней сряду не заходил на Таврическую, даже поспать. Часто и я оставалась в Смольном. <…>

Помню, на второй или третий день после переворота, утром, я зашла в комнату Смольного, где увидела Владимира Ильича, Льва Давыдовича, кажется, Дзержинского, Иоффе и еще много народу. Цвет лица у всех был серо-зеленый, бессонный, глаза воспаленные, воротники грязные, в комнате было накурено… Кто-то сидел за столом, возле стола стояла толпа, ожидавшая распоряжений. Ленин, Троцкий были окружены. Мне казалось, что распоряжения даются как во сне. Что-то было в движениях, в словах сомнамбулическое, лунатическое, мне на минуту показалось, что все это я сама вижу не наяву и что революция может погибнуть, если «они» хорошенько не выспятся и не наденут чистых воротников: сновидение с этими воротниками было тесно связано. Помню, еще через день я встретила Марью Ильинишну, сестру Ленина, и напомнила ей впопыхах, что Владимиру Ильичу надо переменить воротник. «Да, да», – смеясь ответила она мне. Но и в моих глазах вопрос о чистых воротничках уже успел утратить свою кошмарную значительность».

Власть завоевана, по крайней мере в Петрограде. Ленин еще не успел переменить свой воротник. На уставшем лице бодрствуют ленинские глаза. Он смотрит на меня дружественно, мягко, с угловатой застенчивостью, выражая внутреннюю близость. «Знаете, – говорит он нерешительно, – сразу после преследований и подполья к власти… – он ищет выражения, – «es schwindelt» [58] , – переходит он неожиданно на немецкий язык и показывает рукой вокруг головы. Мы смотрим друг на друга и чуть смеемся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});