Наречённый для ворожеи - Лариса Тихонова

лишних объяснений она подошла к приёмному сыну Дайвы вплотную и заехала кулаком по носу. Тавр дёрнул назад головой и уставился на девочку с изумлением.

– Это чтобы не лез в непрошенные гонцы! – бесстрашно пояснила дочка ведьмы, яростно таращась на парня снизу вверх. – А Илька твой огребёт ещё больше! Кстати – не видал, куда утёк барончик?

По-прежнему ошарашенный Тавр отрицательно качнул головой. Его нос, хоть и не сильно, начал кровоточить.

– На вот, утрись! – состроив презрительную мину, Рута сунула парню в руку нарядный голубой платочек. – И начинай готовить своему Ильке костыли!

– Драчунья какая, просто стыд и срам! – донеслось вдруг из окна над головой, и оттуда свесилась рассерженная Дайва. – Немедленно вернись в класс!

Пришлось послушаться, и расправа над благородным Ильрихом в тот день не состоялась. Провинившуюся загрузили всякими делами, а спать отправили ещё раньше близняшек.

Конечно, Рута сразу не уснула. Пристроив под спину подушку, она долго сидела в постели и слушала в ещё прозрачных сумерках весенние трели скворцов.

Из приоткрытого окна в комнату проникал душистый ветерок, навевая какие-то смутные мечты, и когда девочку, наконец, сморило, приснился ей опять же Тавр. В образе столь любимого девушками Леля, то есть с красивым веночком на золотистых своих кудрях. Во сне Тавр-Лель пристально смотрел на Руту своими синими глазами и ласково улыбался, отчего дочь ведьмы вдруг ощутила непонятное волнение.

Сон запомнился настолько, что когда Рута проснулась, сразу подумала – лучше ей с Тавром больше не драться. Тем более именно он когда-то её спас, нашёл умирающую рядом с проезжей дорогой.

– Так и быть, сегодня же попрошу прощение за разбитый нос, – великодушно решила дочь ведьмы. – Пускай Дайва порадуется.

Но ничего из благих намерений не вышло. Когда девочка, завидев Тавра издали, бросилась его догонять, парень вздрогнул и кинулся прочь, волоча за собой ещё и Ильку. И так как Рута, вспыльчивая, но отходчивая, о своём обещании наградить барончика костылями благополучно позабыла, на Тавра она обиделась. Дальше не погналась и просить прощение передумала.

Зато вскоре пришлось извиняться уже перед Илькой. Ещё и принародно: при хмуром Магистре, расстроенной Дайве и возмущённой Альдоне. Сочувствовал Руте, кажется, один Бер, в глазах которого прыгали весёлые смешинки. Пожилой воин пытался их замаскировать и свирепо шевелил лохматыми бровями.

– Я больше не бу-у-ду! – тоскливо тянула Рута, не глядя благородному Ильриху в глаза. – И в колодец нарочно не толкала, по своей воле сиганул…

– О та, я хотить в колотес сам! По фашному затанию, Светощек мне помогаль бить храбурым! – горячо подтвердил сынок иноземного барона, совершенно мокрый, но с виду вполне счастливый. Ведь Рута, вытянув его из колодца вместе с подоспевшим Тавром, очень при этом радовалась. И дочка ведьмы действительно радовалась – что дуралей не утоп и ничего себе не сломал!

– То есть Светощек, вернее Рута, решила испытать Вашу храбрость? – продолжая негодовать, фыркнула Альдона, не забывая обращаться к десятилетнему мальчишке словно к взрослому, чего требовал иноземный этикет. Который соблюдали разве что она и Дайва. Все остальные, включая Магистра, обращались с Ильрихом проще – на «ты» и без почтительной приставки «благородный» к имени. – А Вы не подумали, что такая…гм… живая девочка могла пошутить?

– Та? Я буту привыкайт к пошютить! – осклабился необидчивый барончик и вдруг игриво подмигнул дочке ведьмы. Та в ответ нахмурилась и грозно сверкнула глазами.

Бер не сдержался и всё-таки хихикнул, но тут же нарочно раскашлялся. Впрочем, короткое разбирательство было закончено. Ильриху следовало поскорее переодеться, чтобы не простыть после купания в колодце. Руту же, виноватую если не в членовредительстве, но определённо в подстрекательстве, отправили вслед за Магистром в его покои.

Предполагалось, что тот проведёт нравоучительную беседу как следует вести себя приличной девице, на деле же разговор свернул в другое русло. Магистр, никого не обвиняя, заговорил о Ильрихе, и начал с того, что барончику, как все привыкли его называть, на память о семье остался лишь голый титул. Дающий право когда-нибудь стать благородным рыцарем, жаль только бездомным. Как самый младший среди восьми братьев, ни замок, ни родовые земли он вряд ли когда-нибудь унаследует. На попечение же Ордена мальчик был отправлен сразу после смерти матери. Заниматься его воспитанием ни престарелый отец, ни взрослые братья не пожелали.

– Так что делай выводы, – закончил Магистр свой короткий рассказ, и Рута рывком вытерла набежавшие на глаза слёзы.

– Сирота при живой родне? Слово худого больше Ильке не скажу! – клятвенно пообещала она.

– Тем более мальчишку явно к тебе тянет, – позволил себе улыбнуться Магистр. – Видно не хватает такой вот шустрой сестрёнки.

– Да не сестрёнки, я его поцеловала! – ляпнула Рута. И увидев изумлённо округлившиеся глаза Магистра, поспешно добавила: – Не в губы! В щёчку… нечаянно…

– Завлекла, значит? Напомни, чадушко, сколько тебе годков?

– Девятый пошёл, ухажёры пока без надобности, – доверительно сообщила девочка. – Потому и воюю, но в колодец барончик больше не сиганёт.

– Вот и славно, – полностью одобрил Магистр.

После того разговора Рута очень к Ильриху переменилась. Перестала избегать, пару раз сама ему улыбнулась, правда и стукнуть разок-другой всё же пришлось. Чтобы вновь воодушевившийся Илька прекратил разводить телячьи нежности, но барончик дулся всегда не долго. Если представлялся случай, опять принимался таскаться следом, а когда мальчишка слишком забывался – пытался взять за руку, или поправлял развязавшуюся ленту в косе, – Рута молча показывала ему кулак.

С другой стороны, даже в столь нежном возрасте, дочь ведьмы уже понимала, что настойчивое внимание мальчика – это лестно. Заряна, к примеру, не имела пока ни одного поклонника и открыто об этом печалилась. В Позёмку же по-прежнему были влюблены большинство воспитанников Бера, но пока что тихая девочка никого не выделяла.

Однако время шло и сердце «снегурочки» однажды дрогнуло.

Руте в ту пору исполнилось уже одиннадцать, а Позёмке пятнадцать, когда взбудораженные Лушка и Морошка, прибежав вечером с улицы, принесли в травницкую важную новость. Ледышка целовалась с Тавром за конюшней!

– Думаю, они прощались! – восторженно верещала Морошка. За прошедшие годы маленькая ягиня вытянулась и потеряла детскую пухлость. – Ведь Тавра определили в спутники к нашей Заряне, и завтра они отправляются за Идоловы пустоши.

– В тех краях хмельные шишы дюже расплодились, пострадали целые деревни. Народ трудиться бросил, через одного до белой горячки спиваются, – сочла нужным