Война балбесов, хроника - Алексей Слаповский

25. Срок назван

Неизвестно кто назвал этот срок: 29 июля. Подозревают, что Павел Сусоев.

Основания есть. Он был недоволен перемирием, наступившим после схватки у Алениной Пр-сти. Он не знал же, что Васе Венцу требуется время, чтобы наконец привести в готовность оружие. Это во-первых. Во-вторых, само понятие перемирия входило в планы Венца, потому что перемирия бывают лишь в больших, настоящих войнах.

Время требовалось и Бледнову. Ему донесли, что в начале августа через Полынск пройдет эшелон с контрабандным оружием. Он собирался напасть и набрать оружия.

Самое же главное основание, чтобы подозревать Сусоева: 29-го у него день рождения. В этот день его родители всегда приглашают его друзей, устраивают вкусное застолье, радуются, что сын растет, а потом отпускают его погулять, и тут уж Павел с друзьями обычно начинал веселиться по-своему: в кустах их ждали два-три ящика портвейна, они пили, а потом куролесили по всему городу. На этот же раз представлялась возможность не просто куролесить, а со смыслом, с боевыми действиями в рамках войны. И заслужить уважение земляков.

Как бы то ни было, горожане узнали: 29 июля.

Никто не спрашивал, почему быть битве, с какой стати и ради чего. Все знали: 29-го — и шабаш.

Вернется честный тендеровщик с работы — в Город ли, в Заовражье ли, поужинает, выйдет в свой садик покурить, где пчелки и прохлада, сидит на лавочке, любуется и вдруг вспомнит: 29-го! Но пчелки мирно жужжат, прохлада освежает тенью, и он думает: да не может быть! Но с неотвратимостью тучи, которая — вон, вон, с Замочья ползет и наползает — давит тут же мысль: не только может, но никуда не деться, хоть ты умри.

У молодежи вопросов не было. 29-го так 29-го, делов-то!

Среднее поколение почему-то думало, что его не коснется.

Так же думали и представители полынской интеллигенции.

И ошиблись.

26. Мобилизация

Например, Евкодимов. К нему пришел посыльный Венца и сказал: 29-го — сам знаешь. С утра будь готов.

Евкодимов хотел напомнить, что он ответственный работник городской управы и категорически против подобных безобразий вообще, а уж если они неизбежны, то он готов проявить себя в руководящем звене предстоящих событий. Он хотел также сказать, что от их семьи в войне задействован Сепаратор, то есть, тьфу, зять. Но он ничего не сказал, глянув в потусторонние глаза посыльного. Он подумал, что ему надо будет взять больничный лист или уехать в командировку в Сарайск. Но на словах сказал, что обязательно будет.

— Сухой паек на два дня, бутылку водки, бинт, кружку, ложку, — сказал посыльный на прощанье и ушел.

Евкодимова пала в кресло, заголосила.

— Брось, мать, — сказал Евкодимов. — Оботрется. Шалят они. Не более.

Или, например, Константин Сергеев. Он допускал неизбежность столкновения 29-го числа, однако мыслил себя фронтовым корреспондентом газеты «Родныя мяста». Но по разнарядке Бледнова, подготовленной Сепаратором, ему предназначалась роль задорного.

— Дозорного? — переспросил Сергеев.

— Задорного, — угрюмо объяснили ему. Ты выйдешь вперед, язык-то у тебя без костей, верткий, вот и будешь своим языком противника задирать, задорно задирать! — чтобы он взбесился и от злости себя не помнил. Злой без памяти противник куда лучше, чем спокойный и расчетливый.

И вот помаленьку, потихоньку все боеспособное население и Города, и Заовражья было приведено к готовности, и ни у кого уже не возникало сомнений, что можно избежать. Наоборот, скорее уже хотелось разделаться с врагом, чтобы зажить прежней счастливой, свободной, хотя и не совсем благополучной жизнью. Жили б да жили без войны, — и с чего она вдруг?.. А?

27. Дом

Андрей Ильич как бы этого ничего не замечал, хотя о назначенном сроке слышал, хотя и видел, что день ото дня убывает масса беженцев, живших в его подворье; они ночами, обходя заставы и патрули, выбирались через межгорье, шли в Сарайск.

Он натаскал за время перемирия со всей округи множество строительных материалов, они заполнили уже весь двор.

Будущий дом он видел ярко и живо.

Забор в будущем он убирал. Перед домом, обращенным фасадом на восход, — зеленая лужайка, спускающаяся к оврагу. Никаких деревьев и цветов, зеленая лужайка. Цветы — у крыльца, две пышных клумбы по бокам. От крыльца спускается лестница из каменных плит. По краю оврага — деревянные перила со столбиками, каждый столбик узорно изрезан, с набалдашниками. Перила — чтобы не упасть Тяме и Алене, чтобы гости могли любоваться на виды безопасно.

Беседка, решетчатая, увитая плющом, а из беседки спуск уже непосредственно в овраг, деревянные ступени то вправо, то влево, потому что по прямой слишком круто, с площадками — как в многоэтажных домах. В овраге будет устроено озерцо с чистой проточной водой и, возможно, с рыбой. Когда Тяма подрастет и станет мужественным и смелым, он сделает для него с края оврага трос, на тросу — кольцо. Тяма уцепится за кольцо, со свистом слетит вниз и бултыхнется с визгом в озерцо. Кольцо же обратно подтягивается веревкой. Попробует забаву и сам отец — со строгим, но смущенным видом. Предложит кому-нибудь из гостей. Гость возьмется, не желая показывать страха, но коленки будут подрагивать, он будет посматривать вниз, похохатывая и бодрясь. И, решившись, сделает вдруг сосредоточенное лицо — и полетит, и где-то на середине, когда поймет уже, что останется цел, загигикает, ухнет, взвизгнет — и бултыхнется, а потом вылезет поспешно, чтобы еще, дети его будут клянчить: папа, дай нам, дай, дай! А он, возбужденно отвечая: сейчас, сейчас, проверить надо, это вам не просто игрушка! — будет летать и летать, бултыхаться и бултыхаться, а вернувшись домой, в город, долго еще будет рассказывать об этом удовольствии, детски блестя глазами — соседу, например, по длинному столу во время совещания, а начальник цыркнет: Постопопов! Опять о бабах треплемся?.. Знал бы ты, дурак! — взглядом ответит ему Постопопов, но тут же, однако, примет виновато-деловитый вид да еще с видом укоризны: обижаете, только лишь о делах разговариваю, какие бабы?

Столбики для перил Андрей Ильич уже выточил на токарном станке (подарил на летнее время Глопотоцкий), точил он их восемь дней без передыху, так увлекся, что почти не ел ничего, на ходу пожует хлебца и вареных картофелин, которые даст ему Алена, и опять за работу. Он поставил столбики, но материала для самих перил и беседки пока не подобрал, боялся, что на сам дом древесины не хватит. Поэтому обработал пока землю под лужайку, засеял лучшими травами с окрестных пустырей, и травы тут же начали всходить.

С трех остальных сторон Андрей Ильич запланировал сад. Сад в общем-то уже был, но требовалось его окультурить. Посадить кроме двух чахлых яблонь и трех вишен-расплеток груши, сливы, персики и виноград. Он приживается в наших местах, если за ним ухаживать. Подумав о будущем винограде, Андрей Ильич тут же запланировал производство домашнего вина, тут подойдет сорт «Изабелла», у его товарища в городе Владимира Ойценко растет в саду эта «Изабелла», дает хороший сок, из которого получается хорошее вино.

Он бросился сбивать бочки для вина, взяв за образец старую бочку из-под солидола, он гнул и вытачивал дощечки, подгонял друг к другу, стягивал обручами, склепывал их, смолил, налил воды — и она хлынула из тех щелей, которых, вроде, и не видно было. Наверное, не тот материал, подумал Андрей Ильич. Надобно ясень или дуб. Для проверки он налил еще воды — она вытекала меньше. Осененный догадкой, он все подливал и подливал воду. На шестой день бочка, просыревшая и уплотнившаяся, почти совсем перестала течь. Но, тем не менее, впредь следует проконсультироваться со знающими людьми, решил Андрей Ильич.

Оставив бочку, он написал Ойценко с просьбой приезжать в гости и привезти рассаду винограда, если ж не получится приехать, пусть пришлет рассаду почтой в посылке.

Кроме винограда, персиков и груш, будет участок огородный, для помидор, лука, огурцов, перца, баклажанов и т.п. Его надо будет вскопать, унавозить, потому что почва тут скудная, с песком. За два дня он вскопал этот участок, мешками таскал навоз из сельского товарищества «Пересвет», за восемь километров. Унавозил.

Пора теперь вплотную браться за дом, с такой мыслью он проснулся однажды. Вышел на крыльцо умыться из рукомойника и увидел опустевшие хозяйственные постройки — ведь никого уже не оставалось в подворье из беженцев. Он подумал, что невозможно без того, чтобы не завести скотину.

— Ты как насчет скотины? — спросил он Алену.

Она пожала плечами.

— Заведем! — воскликнул Андрей Ильич.

Весь день он бешено работал.

Один хлев, большой, был сооружен из обмазанных глиной прутьев, подобных прутьев на склонах оврага полным-полно, он нарубил их и стал ремонтировать, оплетать стены, обмазывать глиной, потом побелил известкой, потом починил крышу, уложив в худых местах соломы, стараясь, чтобы стебли растений располагались вдоль: так вода будет стекать.