Последний гетман - Аркадий Савеличев

Разъезжая с тобой по Европам, видели мы с тобой католические, музеумные, индульгенции? Видывали. Что сие значит? Отпущение грехов. А бывают ли среди просителей безгрешные люди?

О!…

Что-то обуяло господина президента. Какая-то блажная мысль:

– Там ведь и про чувства говорит тоже нехуденький Михайло?

– Да вроде бы…

– Не вроде. А поелику так, ты самолично гони сюда… да строем, строем! – кадетиков Сухопутного кадетского корпуса… цыганок еще не опознавших… – Вздохнул, но так уже, по привычке. – Еще кого хочешь… хоть лабазников! А я всех приятелей залучу! Того ради отнесешь ко мне в карету добрую пачку Михайловых сшитков. Два дня остается? Спешить надо. Давай маленько еще звякнем да и займемся каждый своим делом.

Звякнули. Отпечатанные и сшитые программы унесли в карету. Повод? А самый наиблагоприятный!

Раздавая во дворце программы и всем напоминая, что самолично там будет, не забыл и Великую Княгиню. Маленько даже похитрил, покружил по бесконечным коридорам и переходам дворца, пока вроде бы случайно не наткнулся на ее легкие шаги.

– Ваше высочество?.. – как должно, поклон со всем этикетом. – Не изволите немного задержаться?

Она изволила, но вовсе без удивления:

– Мне кажется, вы избегаете меня, сиятельный граф?

Кирилл немного смешался, но был уже достаточно натаскан по дворцовым паркетам, чтобы это замети-лось.

– Ваше высочество, помилуйте! Дела. За какие грехи на меня свалили эту Академию?..

– За грехи цыганские, – по-дружески рассмеялась она. – Не отпирайтесь, не отпирайтесь. Слухами земля полна и…

– …двор! Двор Большой, но ведь не Малый?- Если в Малый и приносят что, так обратно не выносят.

– Не сомневаюсь, ваше высочество, не сомневаюсь. А посему лично приглашаю вас… прошу!…

Он протянул ей программу, которую предусмотрительно держал в руке.

– Когда изволите ознакомиться и порешить, соглашаться или нет, пришлите кого-нибудь с запиской. В случае соизволения, разумеется, я же и буду провожатым.

Он тут же откланялся, тем более что в коридоре дворца нельзя было и минуты задержаться, чтоб на тебя кто-нибудь не налетел.

VIII

У молодой жены Екатерины Ивановны были все основания для хандры. Мало того, что ей не исполнилось еще и шестнадцати лет, а она была уже «чижолая», так подрасполневший муженек опять в Академию свою проклятую собрался. Явно с прекрасным настроением. Кучер застилал подушки кареты новыми коврами, камердинер носил вниз, и тоже в карету, разные сладости – будто Михайло Ломоносов рыжиков архангельских никогда не едал, а только марципаны и конфеты!

– Не дуйся, Катюша, – поцеловал он ее, сидящую у раскрытого окна, – Великая Княгиня едет, многие придворные вслед за ней…

– Что, у Великой Княгини уж своих лошадей не стало? – повернула Екатерина Ивановна вслед уходящему мужу отнюдь не красившее ее личико.

«Нет, с жинками держи ухо востро!» – ничего не отвечая, подумал муженек, сбегая вслед за камердинером вниз. Впрочем, камердинера оставил дома, удовольствовался одним слугой, вставшим на запятки.

Время поджимало. К подъезду Малого дворца и так подкатили, когда Великая Княгиня уже сходила по ступенькам, тоже в сопровождении одной горничной. Да и ту, при виде кареты, кивком головы отпустила.

– Я не опоздал, ваше высочество? – раскланялся он, подавая ей руку на подножке кареты.

– А это вам знать, граф, время-то, я никуда не тороплюсь, Кирилл Григорьевич. – Спокойно и привычно уселась она на переднее сиденье, прихлопнув белой перчаткой место возле себя.

– Благодарю, ваше высочество…

– Думаю, в карете меня можно и по имени звать.

– Еще раз благодарю… Екатерина Алексеевна! Лошади уже мчались во весь опор, и кучер лихо кричал:

– Пади-и!…

Великая Княгиня смеялась:

– Да куда им падать-то? В грязь?

Верно, шлепки грязи летели до окон вторых этажей. Получаса не прошло, как утих летний ливень. Было свежо и празднично в воздусях. Одно плохо – язык не вязался да дорога коротка, вот уже он – подъезд Академии, ради ожидавшихся высоких гостей чисто подметенный и по балюстраде[2] даже украшенный цветочными горшками.

Но президент Академии отвернулся и от наивных цветочных украшений, и от самой Княгини – в другую сторону смотрел. Там в разливонной грязи прыгал в белых чулках с доски на доску не кто иной, как Михайло Ломоносов, а перед ним шлепал босыми ногами какой-то служка и подсовывал под башмаки профессора – да, Ломоносова за это время успели уже утвердить профессором, – пятясь задом, злополучные дощечки, у него в руках их была целая охапка.

– Забавная картина! – в ту же сторону повернулась и Екатерина Алексеевна, которая, конечно, в лицо не знала Ломоносова.

– Да, забавно…

Он, президент Академии, помнил, что Ломоносов живет совсем рядом. Сам же своим влиянием и вытаскивал его из двухкомнатной служебной комнатенки в более или менее приличную пятикомнатную квартиру. Резон был: к профессору из Германии приезжает оставленная там семья, да и ногами болеет профессор, сильно, говорят, болеет…

Сейчас вот эти больные ноги довольно резво прыгали по дощечкам. Профессор боялся опоздать на свою первую публичную лекцию.

Лекция началась вовремя, в аудитории физического кабинета. И хотя Ломоносов, показывая разные забавные для публики предметы, расхаживал по аудитории, грязи на башмаках и белоснежных чулках не замечалось. Вид его был, пожалуй, величествен и… «дебел» – вспомнил президент назойливое словцо. Невольно улыбнулся.

– Да-а…- по-своему поняла его Великая Княгиня. – Вот она – наша Россия… Профессор зайцем прыгал по доскам, а сейчас… король, да, король!

Аудитория едва вместила всех желающих. Слухи в придворных кругах быстро расходятся: как же, будет сам президент да Великая Княгиня, возможно, и Государыня!..

Президент, конечно, с поклоном передал и программу, и личное приглашение Государыне, но она с лукавым смехом отмахнулась:

– Куда уж нам, старикам! Мы тут с Алексеем Григорьевичем чайку вечернего попьем, а тебя, граф Кирила, Екатерина Алексеевна сопроводит… помоложе… Ступай, спасибо, что не забыл пригласить.

Был в словах Государыни какой-то скрытый подвох, но когда его не бывало?

Лекция прошла замечательно, маленькие несообразности забылись. Мешковатый Михаил о Ломоносов весьма изящно раскланивался с публикой. Все-таки несколько лет проучился в немецких университетах, да и было какое-то природное изящество в этом архангельском мужике, который таскал немецких профессоров за волосья и даже каким-то манекеном колотил. Единственное, мог бы подойти к господину президенту, зная, конечно, что он сидит рядом с Великой Княгиней, – ручку ради своей будущей карьеры низкопоклонно попросить. Так нет: раскланялся – и с кафедры долой, в какие-то боковые двери. Не бежать же президенту следом за ним.

Теми же коридорами, в окружении многих придворных и кадетов Шляхетского корпуса они и к карете спустились. В обратный путь. «Домой», – оставалось крикнуть кучеру в окошечко, но Великая Княгиня, обычно сдержанная, как-то лихо рассмеялась:

– День уж больно хорош!

Кирилл лишь малую секунду думал – открыл задвижку окошечка и велел кучеру:

– Вдоль Невы на взбережье, Гнат. Малым ходом. Он посмотрел на Екатерину Алексеевну – кивнула головой. Даже подсказала:

– Гляжу, марципаны у вас, Кирилл Григорьевич, припасены. Ах, ловелас!

Ну, ловелас так ловелас. Выбрав на Стрелке пустынный, особо веселый мысок, он велел кучеру остановиться, а зевавшему на запятках слуге – вынесть из кареты ковер и застлать плоский, будто для того и приготовленный валун.

Пока прогуливались вдоль самой близкой волны, так что Екатерине Алексеевне даже песочной грязцой туфельки по золоченым пряжкам обрызгало, слуга накрывал ветерком овеянный столец. Бог знает что! Кирилл Григорьевич бросился на колени и выхваченным платком вытирал туфельки… может быть, даже слишком тщательно. Что, у Екатерины Алексеевны своих служанок нет? Она слегка прищелкнула пальчиком по его склоненному, светлому парику:

– Негоже графу услужающим быти!

– Я не услужающий, Екатерина Алексеевна…

– Кто же?..

– Я… знаете ли…

Какое-то наваждение вместе с морским ветерком накатывало. Хорошо, что слуга, будто в парадном зале, зычно позвал:

– Кушать подано!

Кушать так кушать. Слуга, без всякого приказания, истинно по своему наитию, и бутылку всегда бывшего в карете вина открыл.

Не зная, как быть, Кирилл недобро глянул на слугу, но Екатерина Алексеевна и тут нашла нужное слова:- Да-а, хорошие у вас слуги, Кирилл Григорьевич;.. понятливые.

Но настроение от чарки хорошего вина, при хороших слугах и просто прекрасном морском ветерке не поднялось. Встали с ковра в какой-то спешке и в спешке же в карету уселись. Слуга еле успел стряхнуть почти что нетронутые сладости и ковер постелить на прежнее место.