Неразрезанные страницы - Татьяна Устинова

Екатерина Митрофанова, заместитель генерального директора издательства «Алфавит», деловая женщина, умница, пусть и не красавица, а грамотный руководитель с нервами – стальными канатами, пришла в неописуемое раздражение.

Интересное получается дело!..

Писательница Поливанова никакой не руководитель, и вообще не сотрудник издательства, записная фантазерка не от мира сего и без всяких стальных канатов, знает о жизни какого-то там начальника отдела гораздо больше, чем руководитель со стальными канатами!..

Какой из этого следует вывод? Что Митрофанова бездушная, а Поливанова, выходит, душевная?..

Все святую из себя строит!.. До всего ей дело есть, всем она помогает! Всех бездомных собак, разнообразных недотеп и их болеющих мамаш жалеет.

Того и гляди мир спасет!..

Но если насчет спасения мира у нее и были кое-какие сомнения, то в том, что Берегового уж точно придется спасать, Екатерина Митрофанова не сомневалась со вчерашнего вечера. Спасать не ради него самого, Боже упаси, а ради издательства и Анны Иосифовны, для которой репутация «Алфавита» была дороже всего на свете!

Подвести Анну Иосифовну Катя никак не могла.

Поэтому, наврав по телефону директрисиной секретарше что-то про весеннюю простуду и попросив, чтобы «ее сегодня не искали», она потащилась в Химки.

Больница, громадная, как Пентагон, со внутренними дворами, переходами, длинными коридорами, темными лифтами, запахом дезинфекции, людьми в халатах, пижамах и тренировочных костюмах, которые брели по этим коридорам непонятно куда и сидели с узелками на коленях на клеенчатых больничных стульчиках, произвела на нее неожиданно сильное впечатление.

Она долго не могла попасть в нужное отделение, спрашивала, поворачивала обратно, ждала лифта, втискивалась, если можно было втиснуться в кабину, и пропускала, если народу было слишком много, и постепенно стала как бы частью этого мира – болезней, тягот, страха и надежды на то, что рано или поздно все изменится, больничные стены раздвинутся и окажется, что там, за стенами, все тот же мир, живущий все той же жизнью!..

Кате Митрофановой очень хотелось туда, на волю, прямо сейчас.

– Вы ко мне?.. – Высокий плечистый человек в идеально накрахмаленном халате запирал дверь в кабинет, на которой было написано «Заместитель главного врача».

– К вам, если вы Дмитрий Евгеньевич Долгов. – Она не могла оторвать глаз от его лакированных ботинок. Вот это и есть великий врач, гениальный хирург и практически Пирогов?! – Вам должна была позвонить Марина Покровская и предупредить…

– Покровская звонила, – сказал человек негромко. – Давайте зайдем?.. У меня, правда, времени маловато, но…

Он открыл запертую было дверь и пропустил Митрофанову в тесное помещение, где были письменный стол, заваленный бумагами и книгами, два стула, узкий канцелярский шкаф, на котором сбоку висело кашемировое, дорогущее и совершенно неуместное здесь пальто, кушетка, застеленная белой простыней, раковина, а на подоконнике чайник и разномастные чашки. Здесь тоже пахло дезинфекцией, но потише.

– Я, правда, из разговора не понял, кому консультация нужна?.. Вам?

– Нет, не мне, – быстро сказала Митрофанова, – а матери одного нашего сотрудника, который сам не может подъехать и попросил меня, точнее, он не попросил, но так получилось, что вместо него сегодня приехала я, а вообще-то…

– Вы не волнуйтесь, – сказал мужчина в лакированных ботинках как-то так, что Митрофанова моментально перестала волноваться. – Присядьте. Хотите кофе? У меня осталось немного.

Он протиснулся к подоконнику, зашуршал его идеальный халат, и Долгов стал заглядывать во все чашки. Выбрал две, должно быть, самые лучшие, и стал мыть их под краном. У него были большие руки с длинными пальцами.

– Человек где лежит?

– А?..

– Человек, которого нужно посмотреть, где лежит?

– Здесь лежит.

– Тогда это просто, хотя, может, не совсем удобно. А в каком отделении?..

– Во втором хирургическом.

Он как будто удивился, тщательно закрутил кран, поставил чашки и вытер свои необыкновенные руки.

– Диагноз знаете?

– Я ничего не знаю, – снова быстро и громко заговорила Митрофанова, – понимаете, у нас один сотрудник попал в беду, а это его мама, и Маня Поливанова, то есть Марина Покровская…

Да что с ней такое?! Почему она волнуется, как школьница, которая заваливает экзамен?!

– Марина Покровская – очень хороший человек, – сказал Долгов неожиданно и улыбнулся. – И писатель, говорят, неплохой. Я, правда, не читал, но я вообще ничего не читаю, кроме разной профессиональной литературы!.. Времени нет совсем. А это ужасно.

– Что? – как зачарованная спросила Митрофанова. Он говорил так, что его хотелось слушать, соглашаться, кивать и переспрашивать.

– Ужасно, что некогда читать, – объяснил Долгов. – Можно одичать.

Телефон на столе зазвонил, он взял трубку, прижал плечом к уху и стал через край насыпать кофе из банки.

Часть попадала в кружку, а часть мимо, он не обращал внимания.

– Нет, Марк Андреевич, я минут через двадцать буду. Я уже вышел, но тут ко мне человек приехал. Да. Да. Вы сделайте пока без меня рентген, хорошо? Я сейчас больную посмотрю и приду. Нет, Марине Георгиевне я сам позвоню. Да, спасибо.

Он сунул трубку в карман халата и подал Кате кружку.

– Вам с сахаром?

Телефон опять зазвонил. Он вытащил трубку, но оказалось, что звонил какой-то другой телефон, и он некоторое время его искал.

Митрофанова отхлебнула. Было горько и очень горячо.

– Да. Да, я. – Он послушал. – А что, срочно?.. Тогда лучше всего завтра с утра. Можете часов в восемь приехать в триста девятнадцатую больницу? Нет, никак, у меня потом три операции, и одна из них совсем… тяжелая. Я посмотрю и уйду в операционную, а Дмитрий Борисович вам все скажет. Да, договорились.

Митрофанова еще отхлебнула.

Зазвонил телефон.

– Да. Все еще в больнице. У меня первая консультация сегодня в пять. Нет, в городе. Я отсюда поеду не раньше, чем часа через два. Давайте в онкоцентре на Каширке завтра. У меня три операции здесь и одна там, во сколько точно – я не знаю, потому что тут одна длительная… Да, хорошо, я позвоню.

Митрофанова отставила кружку. Кофе пить ей расхотелось.

– Пойдемте? – спросил великий врач, оторвавшись от телефона. – А то меня там ждут.

Митрофанова вскочила, готовая немедленно идти куда угодно. Зазвонил телефон.

Она вышла в коридор, и Долгов вышел следом, продолжая что-то говорить про рентгены и операции, и только в коридоре спохватился:

– Вы же кофе не допили!

– Спасибо, я больше не хочу, – тоном все той же школьницы сказала Митрофанова.

Он шел очень быстро, она едва поспевала за ним, иногда нагоняя его несколькими торопливыми шагами. Он все время здоровался, на ходу отвечал на вопросы, и какой-то человек в халате пристроился за ним и стал показывать бумаги. Долгов, не сбавляя шага, посмотрел бумаги, сунул обратно, сказал что-то совсем непонятное, и человек отстал.

– Вы подождите здесь, – велел он возле какой-то двери. – Я сейчас с заведующим отделением переговорю. Как фамилия больной?..

И Митрофанова осталась в коридоре.

В этом мире она ничего не значила и ничего собой не представляла, вот в чем дело. Никому тут не интересны ее успехи и карьерные взлеты. Здесь она была… просительницей, и ей приходилось во всем полагаться на человека в идеально накрахмаленном халате!.. Здесь он решал все, за все отвечал, все знал, и надеяться можно было только на него.

– Пойдемте. Она в одиннадцатой палате.

Следом за ним из кабинета выскочили перепуганная женщина в зеленой медицинской робе и двое мужчин в белых халатах, один молодой, а второй седой, грузный, и вся процессия стремительно двинулась по коридору. Долгов листал толстенную папку, которую ему подала та самая, в зеленой робе.

Ничего не значащая Митрофанова потрусила за ними.

В светлой палате, куда они ворвались, на высокой больничной кровати лежала женщина и читала книгу Марины Покровской. Завидев делегацию, она тихонько охнула, уронила книгу и стала торопливо подниматься.

– Елена Васильевна? – спросил Долгов, заглянув в папку. – Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Евгеньевич. Вы лежите, пожалуйста, не надо вставать. Я хотел бы вас посмотреть, если не возражаете. Вот Николай Давыдович, ваш доктор, не возражает. – И тут Долгов улыбнулся застенчивой, мальчишеской, летящей улыбкой, преобразившей его лицо, и оглянулся на свою свиту.

Седой и грузный покивал, подтверждая, что ничуть не возражает.

Невесть откуда, словно материализовавшись из воздуха, сам собой у постели больной появился стул, и Долгов уселся. Подумал, опять повернулся и за спинами врачей отыскал глазами Митрофанову.

– Выйдите, пожалуйста, на несколько минут, – приказал он негромко. – Мы вас позовем.

Митрофанова выскочила в коридор и тут только перевела дух.