Стеклянная западня (сборник) - Герберт Франке

— Все продумано, — шептал Абель. — Не сорвется. А патроны я добуду во время учений на стрельбище.

— Почему ты хочешь его убить?

— Почему? — медленно повторил Абель. Почему? Странный вопрос. Это же было очевидно, а он спрашивает — почему!

— Майор должен умереть, и я убью его, — не выразительно повторил он.

— Парень, ты все ставишь на карту, — сказал Остин. — Какое нам дело до майора. Подохнет он или будет жить-мне от этого ни жарко, ни холодно.

— Что я ставлю на карту? — спросил Абель.

— Свободу. Что же еще? Как ты собираешься смыться, если устроишь здесь театр?

— Смыться? Я не собираюсь смываться. Я хочу убить майора. Я должен убить майора. И я убью его.

— А потом?

Вопрос застиг Абеля врасплох. Что потом? Этого вопроса он себе не задавал. Этот вопрос еще впереди.

— Послушай, — сказал он, — Ты можешь делать, что хочешь. Я тебе помогу. Но сначала помоги ты мне. — Мысли его вновь вернулись в наезженную колею, — Будь внимателен: несколько деталей я смогу раздобыть, и никто ничего не заметит. А потом мы должны будем… Ночью…

— Пустые фантазии, — перебил его Остин. — Делай со своим пистолетом, что хочешь, но без меня. Я хочу вырваться отсюда. Вот единственное, чего я хочу. Вырваться. Понимаешь?

— А что тебе надо там. снаружи? — спросил Абель.

— Снаружи, парень, ну… Глупый вопрос. Ну, там… Теперь запнулся Остин.

— Что там снаружи, Остин?

Остин сделал новую попытку.

— Снаружи-там нет казармы, нет учебного плаца, нет командиров. Нет формы… Он вновь замолчал.

— Ну, а что там есть? — настаивал Абель.

— Все просто; нормальный мир, нормальная жизнь… Словом, свобода.

— Пустая болтовня, — прошептал Абель. В сознании его вспыхнул слабый свет, но он угас, не вызвав воспоминаний.

— А как ты думаешь… Что там снаружи? — спросил Остин. И чуть громче добавил:-Должно же там быть хоть что-то!

— Тише, — прошипел Абель. Рука, на которую он опирался, онемела, и он осторожно сменил позу. — А почему что-то должно быть снаружи? — спросил он. — Мне кажется, снаружи ничего нет! Мир ограничен. Для каждого человека мир ограничен. Существует предел, за который он выйти не может. Мы не можем выйти за пределы казармы. Вот и все. А цели нужно искать в пределах собственного мира. Я так и делаю. Майор…

Остин встал на колени и прижал рот к краю матраца.

— То, что ты сейчас говоришь… это ведь у тебя не от сюда! Это из какого-то другого мира. Абель, попробуй вспомнить… Что было прежде? До казармы?

И вновь вспыхнул в сознании Абеля свет. Картины сменяли друг друга и исчезали, а он не успевал их ухватить. Он напряг всю свою волю, не понимая, что это работает внутри, вызволяя картины, запрятанные в глубинах памяти. На лбу у него выступил пот.

— Что-то… да… возможно, было. — Он говорил беззвучно, почти неслышно. — Но не за стенами казармы. Быть может, в прошлом? — Он взял себя в руки. — Теперь-то какой в этом смысл? В любом случае другое недостижимо. Останься здесь и помоги мне убить майора.

Тогда все будет хорошо. Вот увидишь!

— Абель, — донеслось из отверстия у стены, — Абель, я знаю, что там снаружи-ангелы. Снаружи должны быть ангелы!

Внутри у Абеля что-то сжалось. Одна струна внесла диссонанс. От товарища его отделяла пропасть. Остин уже был однажды у них — у ангелов. А он, Абель, не был. Каждые четыре недели после медицинского обследования отбирали четырех солдат. В один из вечеров их забирали, и они возвращались только к утру. Никто не знал, какие критерии определяли выбор. Это не была награда, ибо наград у них не существовало. Высшей наградой являлось сознание исполненного долга. Это не было и наказание, которое иногда оказывалось обоснованным, иногда нет. Это была сама неопределенность: нечто иррациональное, счастье, томление, надежда.

Абель еще ни разу не видел ангела. Но избранные рассказывали о них: о белой коже и мягких губах, о чувстве защищенности, материнском тепле, ощущении дома. О мягком, все скрывающем шлейфе волос.

Внезапно и резко прозвучала сирена. Зажегся тусклый белый свет. Одеяла полетели в сторону. Солдаты в бело-сером нижнем белье выскакивали из постелей, распахнулась дверь…

И в этой поднявшейся суете Остин сказал:

— Делай что хочешь, а я хочу вырваться отсюда!

Верхний ярус кровати давал Абелю особое преимущество — свет ламп падал сюда косо, и увидеть его снизу было трудно. Так что хватило времени поправить матрац, прежде чем спрыгнуть вниз-как раз в тот момент, когда капрал распахнул дверь.

— Внимание!

Он стоял вместе с другими, повернувшись к командиру лицом, ноги вместе, руки по швам. Внизу у запястья, там, где застегивались манжеты формы, он ощущал приятный холодок металла- зажигательное устройство пистолета, которое он пристроил к пуговице. Ощущение было жутким и сладостным одновременно. Искра вытолкнет смертельную пулю из ствола, загонит ее в массивное тело майора.

— Тревога! Надеть походную выкладку. Через минуту всем быть в окопах. Разойдись!

Они лихорадочно натянули одежду, зашнуровали сапоги, подвязали ремни.

— Быстрее, ленивые собаки!

Они впряглись в ремни ранцев, надели каски на гладко выбритые затылки.

— Быстрее, вперед!

Стоя в дверях, капрал разглядывал пробегавших мимо. Последнего он задержал. Это был Абель.

— Доложите во время дневной поверки!

— Слушаюсь, господин капрал!

Мгновение они разглядывали друг друга в упор, потом Абель опустил глаза. Капрал отпустил его, и он помчался догонять остальных.

Небо затянуто было серой дымкой, сквозь которую пробивался рассеянный свет. Сильный ветер не мог разогнать холодный влажный туман. На касках солдат, как муравьи разбежавшихся по позициям, мерцали нанесенные светящейся краской личные номера. Учебный плац, вдоль и поперек изрезанный окопами, превратился в истоптанную, перемешанную ногами глиняную топь. Через несколько секунд столпотворение кончилось; на поле осталось лишь десять темных фигур, сержанты. Чуть в стороне неподвижно возвышалась одиннадцатая темная фигура- майор.

— В атаку! Из окопов! Вперед!

Они выкарабкались из окопов, бросились вперед.

— Штурмовики на бреющем с юга!

Они рухнули на землю, прямо в сырую глину, втянули головы и замерли на несколько секунд, готовые к следующему броску…

— Встать, бегом марш!

Глина липла к сапогам, к одежде, подошвы с трудом отрывались от земли.

— По окопам, марш!

Они скользили, спотыкались, скатывались в глубокие, в человеческий рост, окопы, по дну которых струилась вода.