Неотвратимость - Владимир Печенкин

— Убирайся к себе на кухню, сука!

Так орал на нее пьяный Григорий, так, пока в игре, куражился сын. Закусив губу, чтобы хватило сил не накричать при посторонних, Мария подошла.

— Витя, пойдем домой.

— Чего там еще? — мальчик не сумел сразу выйти из роли.

— Пойдем, ты мне нужен, — как могла спокойно сказала Мария и двинулась к своему подъезду. Войдя в квартиру, опустила на пол сумку с продуктами, привалилась к стене плечом.

— Мам, ты что? Мама!

Она заплакала. Она думала, что нельзя сейчас плакать, а надо строго отчитать Витю, но только заплакала. Витя понял, опустил глаза. Подошел и уткнулся в рукав ее пальто. Так и стояли в тесном коридоре над сумкой.

— Горько мне было услышать… — сказала Мария.

Сын ответил глухо из ее повлажневшего рукава:

— Больше не услышишь, мам.

— Так ли это, Витя?

Он охватил ее ручонками, прижался крепче.

— Пусти, сынок, — вздохнула Мария. — Надо ужин готовить…

Мария вышла из трамвая, забежала в магазин, в булочную, и все думала, как поедут они с Витей. В планах и тревогах совсем забылись и театр, и Кайманов.

3

Не успела толком весне порадоваться, зеленым листочкам, а уж и лето — вот оно, июньским солнышком припекает. Витю в лагерь проводила. А сама, в первые же дни отпуска, поехала на свидание. Была в профкоме путевка в дом отдыха, да пришлось отказаться— к Грише надо.

Говорила с мужем, утешала, обнадеживала, что все наладится еще в жизни. Улыбалась, а сама жалела его до слез. Полились слезы, только когда вышла из комнаты свиданий и на проходную, на строгий забор оглянулась. Плакала, что так горько Гришина судьба обернулась и ее тоже. Господи, скорей бы время шло, кончался срок.

Время шло, летело. Пока возилась с ремонтом квартиры, отпуск и кончился. А там уж и осень подкралась, Вите школьная пора, новые заботы…

В ноябрьские праздники, после демонстрации, зашли к ней домой две сотрудницы — Наталья и Капа. Навязывался в компанию Кайманов, да Мария деликатно его «отшила». Пили чай, бутылочку сухого вина купили ради праздника, немножко попели и похохотали над ухаживаниями Кайманова.

— Все-таки много ты теряешь, Маша, — сказала Наталья. Не всерьез, а словно подхвалила. — Ты так уж любишь, что ли, мужа?

— Не знаю… Прежде, наверно, любила. Только жизнь у нас была не очень… Но при чем тут «любишь — не любишь»? Я замужняя, сын растет, и какие могут быть вопросы? Хватит об этом, давайте еще споем. Душевное что-нибудь. Давайте «Рябину».

— Песня старых дев, — хмыкнула Наталья. — Для меня в самый раз подходящая. Ладно, запевай, Капа.

Через час Наталья заспешила уходить. Подмигнула* «На свидание пора мне. А что теряться, в самом деле!» Сотрудницы ушли, а Мария принялась мыть посуду. Вот и весь для нее праздник.

А вот уж когда по-настоящему стало ей празднично, так это когда пришло веселое письмо:

«…Два года срока за спиной, и направили теперь меня на «химию», в смысле — на стройку народного хозяйства. Тебе, конечно, не понять, а так это здорово — идешь, а за тобой конвоя нету, забора нету! Захотел — гуляй по улицам после работы, в магазин можно, в вольную столовку. В общежитии ничего, жить можно. Плохо вот, что от Нижнеречинска далеко, а отпуск тут дают только через одиннадцать месяцев. Ты ко мне пока не езди, потому как нашу бригаду должны послать на работу в лес, не надолго, на месяц, а может, недели на две. Когда вернут, обещали меня на бульдозер перевести. По машине стосковался. По тебе тоже. Когда напишу, бери отпуск без содержания, приезжай».

Взволновалась Мария и стала ждать письма с приглашением. С работы идя, нетерпеливо заглядывала в почтовый ящик, даже край крышки отогнула. Но, кроме газет, так долго ничего не было. Лишь месяца через полтора — «приезжай!»

Спалось ей в ту ночь плохо. Вставала, включала свет, перечитывала строчки и словно слышала хрипловатый голос мужа: «Приезжай, найду квартиру на время, повидаемся…» Утром прибежала в управление раньше всех и — старший бухгалтер еще шубу расстегнуть не успела — к ней:

— Клара Иосифовна, разрешите…

Но Клара Иосифовна, пробежав письмо, сразу за-морщилась:

— Машенька, милая, все понимаю! Ах как понимаю! Но ведь конец года, к отчету надо готовиться. Потерпи уж немножко, до января. Сдадим отчет, и поезжай. Хорошо?

— Хорошо, Клара Иосифовна.

Мария кивнула, постояла еще минуту и пошла к своему столу.

— Маша, подожди! Ах, ну что мне с тобой делать?! Поезжай уж, что ли, на Новый год, выкрою тебе дней пять в счет будущих отгулов. Пусть вам будет праздник.

— Спасибо, Клара Иосифовна, спасибо!

С отчетом у них не ладилось. Мария торопилась, сидела в бухгалтерии допоздна. И наконец за три дня до Нового года сказала Клара Иосифовна:

— Ладно уж, поезжай. Счастливо тебе.

И опять ночь не спала — готовилась, стряпала. А поутру вместе с сыном, благо у него каникулы, двинулись на вокзал.

— Мам, это далеко? — теребил за рукав Витя. — А сколько нам ехать?

— Не знаю, сынок.

— Ну, целый день?

— За день не доехать, наверно. Две пересадки все-таки. Послезавтра должны быть на месте.

— Мам, а папа больше не пьет водку?

— Нет. Конечно же, нет!

Витя тоже нес сумку, а в ней свой подарок — школьный дневник с четверками и пятерками.

Приехали в большой город. Четыре часа на вокзале сидели, поезда ждали. Потом на маленькой станции еще ждали. Ночь провели в вагоне. В их купе, на нижней полке, долго и жалобно плакал ребенок, больной, должно быть. Мать тоненько, заунывно пела ему. ОС-рывала песню: «Когда ты уймешься, горе мое!» — и снова пела.

«А когда же уймется мое горе?» — думала Мария.

Утром, затемно, вышли из теплого вагона на ветреный морозный перрон. Дождались на вокзале рассвета. Витя дремал.

Этот город тоже был довольно большой. И красивый, несмотря на метель. Новые дома, много людей на улицах. Все торопятся куда-то. Или от метели убегают. И все же, когда Мария спрашивала дорогу, каждый остановится, объяснит подробно. Ничего, хорошие здесь люди.

Автобусом добрались до окраины, где дома еще не обжились толком на улице, где торчат из-под сугробов вместо деревьев тоненькие вички, где снуют самосвалы, грузовики с тесом и шлакоблоками. Но еще и машины с различным домашним обзаведением, шкафами и кроватями — новоселов завозят.

У Марии замерзли руки. В карман их не сунешь, сумки тяжелые несет с гостинцами. От бессонной ночи, метели и волнения знобило. Витюшка до глаз погрузился в шарф. Но просил:

— Мама, дай понесу сумку.

Наконец нашли дом, где помешалась спецкомендатура. В вестибюле окутало их теплом, напахнуло свежей краской. Вправо и влево уходил коридор, вверх — лестница. Чисто у них тут и светло, и топят достаточно. Из-за столика с телефоном поднялся старичок-вахтер.

— Вам к кому, гражданочка?

— Мы к Шабанову приехали. Здравствуйте. К Шабанову Григорию. Куда нам обратиться?

— А это вы, гражданочка, пройдите к капитану, начальнику комендатуры. По коридору влево. Замерз, хлопчик, а?

В коридоре повстречались два парня. Мария покосилась на них с опасливым любопытством. Одеты прилично, пальто модные, цветные шарфики. Книги под мышкой. Неужели из тех… здешних? Ага, вот она, табличка: «Начальник спецкомендатуры».

— Разрешите?

Лицо у капитана суровое, взгляд быстрый, цепкий. А так — вежливый, из-за стола встал, усадил Марию и Витю.

— Так. Шабанов, значит?

— Шабанов Григорий Ефимович.

Капитан полистал папку, отложил. Не читал, просто так листал. В груди у Марии тревожно заныло.

— Можно с ним повидаться? — спросила, превозмогая дрожь.

Капитан покусал обветрелую губу. Поднял взгляд на Марию.

— Напрасно вы ехали. Да еще с ребенком. Зима… Да, такие вот обстоятельства. Шабанова пришлось вернуть в колонию. За нарушение режима, злостное нарушение.

— Как же так? Значит, здесь его нет?

— У нас пробыл два месяца в общей сложности, и за это время несколько нарушений… Ну… сами понимаете, строго у нас.

— Что же… что он сделал?

— Дважды — пьянка в общежитии, на третий раз и драка. Нанес телесные повреждения активисту бытового совета.

Мария посмотрела на сумки с гостинцами.

— Он писал, что работает хорошо. Что квартиру найдет для нас, пока мы гостим…

— Работал хорошо, этого у него не отнимешь. Да в том и беда, что некоторые, пока под конвоем, — хороши, а свободу без водки не могут представить. Он и дома пил много? — Мария кивнула. — Одним словом, стройке нужны рабочие, хулиганам место в колонии. Но вы-то за что мучаетесь! В такую даль, с ребенком, эх… Вот что. Останетесь до завтра, отдохните, место найдется в комнате приезжих. Зима-то вон как крутит.

— Какой уж отдых. Мы поедем.

— Ну хоть отогрейтесь. Чаю можно организовать. Мальчик совсем промерз.