Александр Гумбольдт - Герберт Скурла

А от матери вести приходили самые нерадостные: бороться с тяжелой болезнью ей становилось все труднее, силы ее быстро шли на убыль. В феврале 1795 году Александр отправляется в Тегель и проводит у ее постели шесть недель. «Состояние моей бедной матушки удручающее, — писал он из Тегеля Фрайеслебену. — У нее рак груди, страдает она ужасно, и тут не то что спасти, — боль снять невозможно. Похоже, что до осени она не проживет, поэтому все лето я проведу в Байрейте».

«Этот Александр, — писал Давид Фейт, общий друг обоих братьев Гумбольдт, Рахили Левин 15 июня 1795 года, — стал обербергмейстером. В Байрейте он многое переделал по своему вкусу и с минимальными затратами, да так толково, что его рудники теперь за год дают столько, сколько раньше давали лет за четырнадцать, и сейчас, когда все им налажено, присматривать за производством может там любой. Он отказывается от щедрого жалованья и поэтому сможет уехать, когда захочет; будущее лето он собирается провести в Швейцарии, а еще через год поедет в Лапландию или Венгрию, чтобы делать там свои открытия».

В июле 1795 года Гумбольдт отправляется в поездку по Италии. Сначала он один путешествует по Тиролю и Северной Италии, а в Шаффхаузене к нему присоединяется Фрайеслебен, и они вместе направляются в сторону Юры, Швейцарских Альп и Савойи.

«Во всем этом путешествии его в первую очередь занимала тектоника горных массивов и растительный мир, — вспоминал Фрайеслебен в 1828 году. — Но он также не упускал ничего, что имело отношение к физике земли, атмосфере или к естественной истории. За короткий срок, в семь-восемь недель, — большей частью пешком — мы успели побывать в горах Шаффхаузена, в Цюрихе и Берне, в долине Шамони, в Альтдорфе и Сен-Готарде; вспоминая об этом, я и сейчас испытываю удовлетворение от того, как хорошо мы распорядились своим временем, а Гумбольдт, между прочим, мастер по этой части».

В начале пути Александра сопровождал некий молодой офицер — тот самый лейтенант Райнхард фон Хефтен из Байрейта, чья сестра, судя по скупым записям немногословного в таких делах Гумбольдта, все-таки, по-видимому, была единственной женщиной, к которой он питал глубокое и нежное чувство. Никаких подробностей этой истории не сохранилось, никто так и не узнал, почему Александр не последовал зову сердца. Многие, в том числе и брат Вильгельм, предполагали, что причина была одна: связывать свою судьбу с судьбой другого человека, зная, что ты твердо решил отправиться в чреватое опасностями далекое путешествие и всю свою жизнь посвятить изучению природы в разных уголках земли, он, вероятно, считал совершенно недопустимым.

Среди разного рода естественнонаучных заметок, сделанных Гумбольдтом во время путешествия по Италии и Швейцарии, имеются и заметки более широкого содержания: мысли о жизни, о себе, об отношении к своим научным занятиям и т. д. Земная жизнь, например, представляется ему «горизонтом, не имеющим границ», где «нет ничего более захватывающего, нежели сильные движения нашей души перед лицом физической опасности»; «удовольствия, которых мы обычно лишены», кажутся ему теперь «привлекательнее тех, что доступны нам каждодневно в узком круге сидячей жизни».

Весной и летом 1795 года состояние здоровья Александра несколько ухудшилось: появились странные недомогания, связанные, вероятно, с обострением крапивницы. Когда он наконец выздоровел, его ждало новое поручение Гарденберга, опять требовавшее от него применения его дипломатических способностей.

То, что предвидел прусский министр по делам франконских княжеств, свершилось. Французская революционная армия под командованием генерала Моро перешла Рейн и вторглась в герцогство Вюртембергское, где имелись наследственные владения князей Гогенлоэ. В случае продолжения военных действий оказывались под угрозой и франконские земли, а опасность такая существовала, поскольку Пруссии не удалось убедить французское военное командование в своих мирных намерениях. Напомним, что Пруссия, подписав — по настоянию Гарденберга — в апреле этого же года Базельский договор, вышла из войны, которую вела Германская империя против Франции.

Александр Гумбольдт как раз и был послан Гарденбергом, чтобы провести соответствующие переговоры с французами. Он отправился к ним в сопровождении трубача и команды гусар под командованием капитана. Двенадцать дней он колесил по всей Швабии, ведя нелегкие переговоры с французскими генералами. Наблюдая, как генерал Сен-Сир парил в воздухе на привязном аэростате Контэ, дерзко осматривая позиции изумленного противника, Гумбольдт выразил искреннее восхищение этим изобретением. На предложение генерала Дезе, доверенного лица Бонапарта, присоединиться к запланированной французами экспедиции в Египет, вместо того чтобы в одиночку бродить по тропическим лесам, Александр ответил вежливым отказом.

Его миссия оказалась успешной. «Удачный исход этого дела, — сообщил он 2 августа 1796 года Фрайеслебену из Ингельфинга, — его важность для покоя столь многих людей, которым не нужно теперь оставлять насиженные места, дает мне ощущение удовлетворенного тщеславия. С другой стороны, противно смотреть, как немцы, находясь на своей земле, пресмыкаются перед французами и как вся Германия беспрерывно болтает о так называемых мирных договоренностях».

Однажды ему довелось разговориться с одним французским часовым, невероятно грязным пареньком лет двадцати, о жестокостях имперских войск, которые обращались с пленными как с разбойниками или просто уничтожали их. «И все-таки, — сказал Гумбольдт, — они — хорошие солдаты». — «Солдаты? — переспросил француз. — Нет, гражданин, нельзя быть солдатом и не быть человеком. Эти люди ничего не знают о человечности».

Об этом эпизоде Александр тоже рассказал своему фрейбергскому другу и добавил: «Не похоже ли все это на сцену из трагедии Расина и из уст какого немецкого солдата можно услышать подобное?»

Когда Гумбольдт вернулся в Байрейт, Гарденберг предпринял новые попытки сохранить удачливого парламентера для государственной службы, намереваясь — если тот уж твердо вбил себе в голову взять отпуск и отправиться в дальние края — по крайней мере, сохранением жалованья привязать его к прусской короне. Оба эти предложения Александр отклонил, преисполненный решимости в будущем году посетить вулканические районы Италии свободным естествоиспытателем, «независимо от того, будет ли еще жива его мать».

«Я обычно охотно следую советам друзей, — писал он тогдашнему камер-президенту Байрейта и Ансбаха, будущему прусскому министру фои Шукмаиу, который уговаривал Гумбольдта взять хотя бы оплаченный отпуск, — и я не настолько богат, чтобы пренебрегать даже малыми деньгами. Во мне говорит тщеславное чувство, что князья в состоянии кое-что делать и для людей моего скромного ранга, однако я считаю, что чем строже судишь поступки других, тем неукоснительнее должен соблюдать законы нравственности сам. Иметь случай злоупотребить дружбой министра и не воспользоваться им — вот, наверное, единственная моя заслуга, о которой будут помнить, когда я покину страну. Да и потом, государственные кассы здесь очень бедны, ибо я считаю, что страну можно назвать бедной, если попечители солидных школ, то есть важнейшие инструменты государства, получают семьдесят-девяносто гульденов жалованья и вынуждены перебиваться на эти деньги с семьей из пяти-шести человек… Если другие поступают плохо, то это не значит, что так же могу поступить и я».

Второй Колумб 1797-1804