Маршрут - 21 (СИ) - Молотова Ульяна

***

Оля вышла на улицу, предупредив заранее Тоню, пока та игралась с найденной динамомашиной и лампочкой.

Точной даты никто уже не знал, но чувство надвигающегося Нового Года витало в воздухе. Может, уставшее от всего происходящего сознание просто хотело праздника? Маленького праздника, маленького подарка близкому человеку, просто чтобы не терять человечности в таком бесчеловечном в самом прямом смысле слов мире. Но как? Хотя бы не день, час, минуту, мгновение забыть обо всём вокруг, отвлечься, вспомнить ту чудесную атмосферу перед биением курантов. Туманную и расплывчатую, давно забытую и потерянную во времени, но такую тёплую и мягкую, как объятия.

Салаты, жареная картошка с мясом, по бутерброду красной икры на каждого и мандаринке. Большой раздвижной стол, парочка новых фейерверков и «Голубой огонёк», пускай с уже надоевшими шутками и песнями. Красная звезда. Большая, с острыми концами и блестящая-блестящая на верхушке ёлочки. Дед опять выпьет литр водки и не подавится, а мама с бабушкой будут потом его спать укладывать и успокаивать, когда вновь он вспомнит про битву подо Ржевом и как боялся потерять всё, получив пулю в голову. Как боялся получить её раньше времени, не сумев защитить семью, родной дом, друзей, развевающийся на флагштоке красный флаг, под которым ещё его дед воевал. Но дедушка не хотел забывать все эти страхи. Говорил он и не раз, что тревоги эти давали повод жить и знать, что он прав, что он, встречаясь с ними, был силён и духом, и телом. Но и выпить он всё равно любил, что поделать.

Оля в желании отвлечься полезла в 57-й за щётками, потому что о гигиене никогда нельзя забывать и зубной пасты хватит ещё на долго. Она тогда смекнула, что найти что-то подобное потом будет очень сложно и без стеснения унесла с собой десяток тюбиков. Да только сознание так просто не обманешь, а мысль из головы не выгонишь.

Бред какой-то. Она же маленькая ещё, куда ей пистолет, ещё и с патронами. Мало ли что. Не убивать же ей. Да и это не игрушка, чтобы просто так размахивать. А вдруг? Даже думать страшно. Мне с винтовкой спокойнее, может, и ей, конечно, будет. Не знаю. Буду её учить и спугнём кого-нибудь или ещё чего хуже, пристрелим случайно. Да и от кого нам защищаться? Не от кого уже, и я всегда с ней. Странно, почему так мало оружия в округе, разве не должно повсюду валяться? Война же, — Оля схватилась за голову, — Почему я ничего не помню? По! Че! Му! Ничего, совершенно ничего. Пусто, пусто! Не память, а сыр. Гнилой и с дырками!

— Оля-я, ты где? — Тоня выдернула Олю из надвигающегося шторма.

— Тут я. Тут сижу.

— Чего ты так долго? Уже минут пятнадцать прошло, а тебя всё нет, — Тоня залезла на 57-й и, приподняв тент, глядела на Олю.

— Так долго? Я думала и минуты не прошло.

— Была бы минута, я бы и не пошла тебя искать. Чего пугаешь? Обещала же.

— Извини. Сейчас помогу с фильмоскопом.

Оля прихватила с собой белое покрывало. Девчонки укрывались им в танке, будучи в спальных мешках, когда не было возможности переночевать где-либо ещё.

Снова пыльные, грязные, чуть скользкие ступеньки. Девчонки вновь зашли в квартиру. Всё на своём месте, никаких изменений. Как удобно. Они уселись в спальной комнате, где было потеплее, Оля раскрыла очередной сухпай. Галеты, тушёнка, сахар. Полный комплект, по крайней мере. Даже гречневая каша, правда и она холодная. Был бы кипяток, может, и чай заварили. Тёплый, согревающий и сладкий. Кофе иногда попадалось, но в разы реже. Оля глядела на худощавый чайный пакетик.

Значит, по мере войны совсем экономить начали.

Девчонки ели раз, бывало, два в день. Паёк, однако, был крупный. Не будь рассчитан рацион такого на завтрак, обед и ужин простого советского солдата, который точно должен был есть немало, девчонки бы недоедали. Но девушке и девочке на пару этого было предостаточно.

***

— Оля-я, — Тоня хрустела печеньем.

— Что?

— А долго нам до Москвы ещё?

— Долго. Несколько месяцев такими темпами, — Оля без энтузиазма ковырялась вилкой в тушёнке, всё размышляя, как бы этот своеобразный трансформатор сделать.

— Почему так долго?

— А ты на карту взгляни. Да и едем не напрямик, иначе бензина не хватит. И кушать надо что-то. В общем, успеем к середине весны, может раньше… Если по пути не замёрзнем.

Даже будучи друг у друга, каждая новая деревня, посёлок или город вызывали щемящее чувство страха вперемешку с одиночеством. Сотни и тысячи пустых километров дорог, десятки кварталов и поселений.

Ещё до войны, старый, жёлтый, с облупившейся краской, покосившийся, трёхэтажный, с деревянными оконными рамами, разукрашенными подъездными дверями, ироничными надписями по типу “Вофчик был сдесь” — орфография и почерк автора соблюдены. Дом, который был единственным общежитием на весь небольшой посёлок, где студенты техникума вели свою нехитрую жизнь. Там был и водопровод, и электричество, и даже газ, пусть выглядело это очень невзрачно, а очередь в ванну на этаже можно было ждать по часу. И всё же, там кипела жизнь. Своя, понятная и торопливая, но от того не менее размеренная жизнь.

Кто-то слушал музыку, приобретя дорогой и редкий в то время плеер, прогуливая первую пару, за что потом не раз получал по шапке. Кто-то на следующий день был ответственным за посуду, кто-то за вынос мусора, самый рукастый пытался починить то и дело ломающийся в ванне на втором этаже кран. А кто-то втихую ютился в самой хорошо обустроенной комнате со своей пассией и предавался страстной любви. Да, собственно, мало чем отличалось общежитие от коммуналки, так, лишь деталями. И коммуналки эти, общежития лучше прочих олицетворяли быт всего советского пространства. Все вместе! Спорят, бывает конфликтуют, а потом все всех мирят. Влюбляются, живут вместе. Терпят замашки друг друга, но помогают, потому что у всех общая цель. А как иначе? «В тесноте, да не в обиде» — как говорится. Самых буйных могли и всем коллективом дружно вытеснить из насиженного места, написав куда следует и потормошив нужных людей. Без жилья эдакий счастливчик не останется, но вот урок на всю жизнь приобретёт. Хотя, как правило, простого разговора нужного человека с дебоширом с глазу на глаз вполне хватало, чтобы утихомирить странные и непомерные амбиции проблемного гражданина.

Теперь же этот дом, всё такой же косой, с потресканной краской и другими атрибутами, был совершенно пуст. Как и сотни тысяч других домов. Деревянных, кирпичных, железобетонных, и все они пусты и смотреть на этот тихий, немой ужас доставляет глубокое чувство обиды и страха. Места эти в сознании и наяву стали совершенно не тем, чем были и должны быть. Хочется уйти, уехать, забыть, что это все произошло и сколько всего не успело произойти. Но это не выйдет.

Тоня спокойно доедала свою порцию. Ей не до таких высоких переживаний. Не до того сейчас, проблемы есть и посерьёзней, а вопросы поинтересней. Нет, конечно, она задавалась ими, но как ребёнок. Ребёнок, которому хочется знать больше и больше, а не потерянный в жизни и переживаниях взрослый. Её любопытство не было наивным, но чистым и искренним.

Только Оля старалась разобраться с грудой щебня, что свалилась на голову, но и еда была не в состоянии отлучить от зыбучей и тёмной трясины, затягивающей глубже и глубже. Лишь общение помогало оставаться на плаву, не утонуть в обрывках памяти.

Сытно отобедав, можно и приступать к делу. Тоня вытащила из прибора аккумулятор, а Оля притащила с балкона медный провод, очень длинный. Варварски был раздолбан в клочья странного вида белый ящик со стеклянной дверцей, а из него Оля достала железный бублик, который скорее квадрат с закруглёнными углами. Требовалось вспомнить заурядную формулу. Юный физик намотал на противоположные стороны разное количество витков и понял, что всё должно получиться.

***

Вновь улица.

Тоня помогала подруге. Светила фонариком-динамомашиной куда нужно и подавала провода. Клемма туда, крокодильчик сюда, ещё пару проводов намотать и вроде всё, благо в 57-ом лежали и резиновые перчатки, на случай таких историй. Осталось клацнуть и повернуть пару тумблеров и пойдёт ток. Оля попросила Тоню сбегать за тряпкой.